Морская пена - Дмитрук Андрей Всеволодович (библиотека книг txt) 📗
Человек без знака посвящения, одетый чуть ли не как раб и при этом не обращающий внимания на появление черного адепта,- это было просто невообразимо, мир вывернулся наизнанку! Но, ощутив гнев и досаду, Вирайя в очередной раз решил наказать себя за испорченность, а потому спросил как можно ласковее:
- Прости меня, друг,- не найдешь ли ты, чем перевязать букет?
Наверное, он просто погружен в свои мысли. Может быть, это испытуемый Ордена, постигающий самоуглубление, первые навыки сознательного управления чувствами, а затем - сокровенной жизнью тела? Об этом свидетельствует его худоба и видимая слабость... Кто знает - не длится ли испытание уже многие годы? Вирайя, принятый в Круг только благодаря безумной спешке с убежищем, мало знал о подробностях настоящего посвящения... Вероятно, сейчас глаза аскета станут осмысленными, он обернется на голос, увидит переливчатую черноту и золотой диск - и зароется лицом в камни, умоляя не обращать его в пепел за невнимание...
Обернулся. Удивительным был его взгляд. Казалось, что черные непрозрачные глаза направлены по обе стороны от лица Вирайи, не сходясь в одну точку.
- Можно разорвать платок на полосы, - не слишком внятно сказал носатый.- Ничего более подходящего у меня нет.
Он говорил очень тихо, странно растягивая гласные и спотыкаясь в середине слова. Усилие, нужное для речи, как будто доставляло ему боль. Медлительным, сонным движением он достал из кармана мятый белый платок:
- На, рви!
С полной сумятицей в голове, архитектор принялся отдирать полоску. Кто же перед ним - иерофант? Или просто обезумевший беглый раб? К любопытству Вирайи все еще примешивалось глухое чувство оскорбления. Да, глубоко и быстро вросла в душу сверхчеловеческая спесь черного адепта!
Связав цветы жгутом из неуклюже оторванного полотна, Священный сказал:
- Спасибо, брат,- выручил!
Тут Вирайя вдруг обнаружил, что почему-то робеет перед этим носатым, жидковолосым типом, похожим на внезапно состарившегося подростка. Он спросил почти сурово, чтобы одернуть самого себя:
- А теперь скажи мне, кто ты? Каково твое посвящение?
Сидящий откинул голову, выпустил дым через ноздри:
- Хотел бы я сам узнать - кто я! - Рот его растянулся в кривой ухмылке. - Должно же у меня быть определение? Или само понятие определенности - тоже призрак, как понятия начала и конца?
Это похоже на орденские философствования. Пожалуй, в горах действительно укрылся испытуемый. Он не в силах вернуться в реальный мир, разорвать пелену самовнушенного транса... Имеет ли кто-нибудь, даже Священный, право мешать ему? Священный имеет право на все.
Вирайя выбрал глыбу поудобнее, присел и опять спросил:
- Значит, ты не знаешь, кто ты?
- Я ни в чем не уверен полностью...
- Хорошо, пусть так. Кто твои родители?
- А какое это имеет значение? Они были такие же, как вы все. Только убеждали меня, что я произошел от них.
- А ты не верил?
- Когда-то верил. Очевидно, моя субстанция выходила из предсознательного состояния...
Вирайя спрашивал, не в силах противиться сладкому, захватывающему чувству опасной игры. Трубка собеседника захлюпала, догорев. Он выколотил ее и достал шелковый клетчатый кисет. Пожалуй, из всего окружающего незнакомец уделял сосредоточенное внимание только трубке, а со Священным говорил небрежно, между прочим, как бы занятый другими мыслями.
- Странно, - его пальцы привычно набивали табак, - странно, что от моего сознания могут отделяться этакие островки... независимые, что ли! Вот я, например, не знаю заранее, что ты скажешь или спросишь. И не мог предположить, что увижу тебя сейчас. Почему так?
- Ты полагаешь, что я - островок, призрак твоего сознания? - спросил Вирайя, внезапно ощутив растерянность.
- А чем же ты еще можешь быть? - Он достал драгоценную, сплошь усыпанную бриллиантами зажигалку и раскурил трубку. Разогнав рукой первые клубы дыма, пожал плечами:
- Возможно, я раздваиваюсь для того, чтобы лучше постигнуть самого себя. Через диалоги, вопросы-ответы...
- А тебе никогда не приходило в голову, что ты не один? Что мир существует помимо твоего сознания и любой человек не менее реален, чем ты? Что каждый из "призраков" тоже ощущает собственное "я"?
Он помолчал, терпеливо опустив длинные редкие ресницы.
- Приходило, конечно. Всякое бывало. Но ведь вы сами всегда уверяли меня, что все зависит от моей воли.
- Кто это - мы? Нас же нет! Мы призраки!
Ответом был снисходительный кивок.
- Да, мой опыт подтверждает, что истинно лишь мое "я". Иначе было бы столько же мнений и желаний, сколько людей я вижу вокруг себя.
- -А разве это не так?!
- Нет, не так. Мне всегда объясняли, что даже то, что делается как бы помимо моей человеческой воли, есть воля, исходящая от меня - всемирного, всеобъемлющего...
Что можно было ответить на это? Вирайя внушал себе, что перед ним больной, несчастный человек. Кем бы он ни был, как бы ни оказался на Горе Едино" го - надо показать его орденским врачам.
Орденским? А если это все-таки раб? Или хуже того - подопытный Плеолая, тоже какая-нибудь живая машина, сбежавшая с поврежденным мозгом? Вызвать, что ли, Вестников? Нет, надо попробовать разобраться самому, еще попробовать...
- Пра-аво же, - тихонько засмеявшись и прикрыв дрожащие сморщенные веки, пропел незнакомец.- Иногда мне обидно, что я не могу заставить гору взлететь. Или, скажем, почему в ответ на твою просьбу перевязать букет я не смог создать красивую ленточку? Но, в конце концов, это значит, что мое всеобъемлющее "я" состоит не только из рассудка. Рассудок предназначен лишь наблюдать за жизнью Вселенной - то есть моей души со всеми ее островками. Итак, я одновременно и зритель, и сцена, и труппа актеров! - Он совсем зажмурился, блаженствуя. - Зрителю неинтересно смотреть спектакль, когда он знает весь сюжет наперед и сам всем управляет. А мне вот - интере-есно! А порой и жутко. Сейчас вы все пугаете меня. Этой звездой, мировой катастрофой. Уговорили прилететь сюда... - Веки затрепетали и взметнулись, в черноте звездной точкой стоял страх. Носатый явно искал поддержки у Вирайи. - Ведь если кто-нибудь меня убеждает - значит, мое всемирное "я" обращается к рассудку? Сцена - к зрителю? Значит, действительно есть какая-то опасность? И существует внешняя сила, которая, может быть, когда-то создала меня, а теперь... теперь...
По плоскости его носа, как дождинка по стене, сползла слеза. Губы задрожали.
- Тебе бывает больно? - осведомился Вирайя. Он затягивал диковинный разговор, не в силах ни уйти, ни решиться на что-нибудь другое.
- Да. Если ударить рукой по камню, будет больно.
- Так, значит, есть что-то вне тебя?
- Нет, - прошептал собеседник, совсем упав духом. - Жизнь - это противоборство сил внутри меня: только равновесием борьбы держится и развивается "я". Ничтожный перевес одной из сторон - это и есть боль.
- А если ты спустишься туда, вниз, и бросишься в пропасть - какая сила победит тогда? - не в силах больше сдерживаться, закричал Вирайя.
Удивительно легкими были мгновенные переходы настроений носатого. На крик Вирайи он ответил улыбкой, забил себя руками по коленям и долго смеялся мелким, сотрясающим все тело смешком...
- О, если бы я до сих пор не знал, что я единосущ, - то догадался бы сейчас! Ты - это я, я! Тысячу раз я говорил себе: "Прикажи летчику открыть люк - и прыгай! Возьми у Вестника пистолет - и выстрели в себя! Попробуй, познай границы бытия!.." Ха, тысячу ра-аз! Это ис-ку-ше-ние-е, мой дорогой двойник, этого нельзя делать!
- Кто же может искушать тебя?
Опять посерело его лицо, тоскливо опустились концы губ.
- В глубинах моего "я" заложены и семена гибели...- Неловко цепляясь руками за выступы скалы, он встал и выпрямился во весь рост на худых, как палки, ногах, сутулый, с развевающимися жидкими прядями волос.- Раз я всеобъемлющ и всемогущ - значит, могу уничтожить и себя. В конце концов, разве Вселенная не гибнет и не заменяется другой, когда я засыпаю?
