Тайна мистера Визеля (Альманах научно-фантастических рассказов) - Файф Горэс Браун (книги бесплатно .TXT) 📗
— Абсурд! — возразил Максуэлл, которого раздражала уверенность врача. — Что делается с их врожденным иммунитетом после крещения? А оно ведь не влияет на антибиотики. Неужели вам никогда не приходила в голову мысль, что их устойчивость — это результат совершаемых ими тайных обрядов?
— Мы никогда не ведем дискуссий о религии, — жестко произнес врач. — А чем меньше мы будем говорить об отвратительных обрядах болотных дикарей, тем лучше. Уверяю вас, если бы вы знали томбо так хорошо, как мы, то…
Максуэлл махнул рукой и вышел.
— Идем, Паркс. Повторяется история «Знака Черной Руки». Когда ученый ослеплен предрассудками, он уже не ученый.
В госпитале они расспросили о Шан Дхи, прежнем сообщнике Хоскинса. Шан Дхи был обращенным аборигеном, после краткого пребывания у белых сбежавшим обратно к своему племени. Тотчас после крещения он заболел лихорадкой, но оказался настолько сообразительным, чтобы немедленно убежать. Как двойной отступник, он стал чем-то вроде парии: обе стороны терпели его, но относились недоверчиво. Но в качестве посредника он был очень полезен, так как был единственным среди язычников-дикарей, кто знал обычаи белых и говорил на их языке, хотя, как предупреждал Хоскинс, язык этот был весьма своеобразным.
— Шан Дхи? — спросил дежурный врач, удивленный тем, что порядочные люди могут спрашивать о столь подозрительной личности. — Он, наверное, за решеткой. А если нет, то вы найдете его в районе какого-нибудь притона на окраине, пьяного от занкры. Только советую вам пойти с охраной, если хотите его найти. Когда обращенный туземец сорвался, он идет на самое дно.
— Э, мы и так справимся, — возразил Максуэлл. Антитомбовские настроения встречались повсюду, но нужно было опираться на указания Хоскинса.
Занкровый притон не был приятным местом: темный, грязный, зловонный. Повсюду на грязных циновках лежали клиенты — белые, не выдержавшие здешних условий и не могущие вернуться на Землю по своему состоянию. Они уже умерли для всего мира, хотя мышцы у них иногда подергивались в неодолимых конвульсиях. Занкра помогала им дожидаться неизбежного конца. Ибо занкра, бессильная терапевтически, позволяла забыться благодаря своему составу — смеси протомезилевого спирта с целым рядом сильных алкалоидов. Кроме того, она была дешевой, так как дыни, соком которых она была, продавались за медный грош. Когда Максуэлл и Паркс вошли, один туземец как раз взялся за очередную дыню. Они смотрели, как он прорезает в ней дырочку и вставляет трубку.
— Мы от Хоскинса, — обратился к нему Максуэлл. — Где сейчас можно найти Шан Дхи?
Томбо внимательно оглядел их и после минутного колебания ответил:
— Я Шан Дхи.
Максуэлл тоже старался рассмотреть его. Они с изумлением увидели, что абориген отличается прямо-таки великолепным здоровьем. Не было даже той легкой дрожи, которая остается и после инъекций паракобрина. А ведь по рукам Шан Дхи было ясно видно, что его когда-то мучили конвульсии: на руках были шрамы от нанесенных себе самому ран, несомненный знак нелеченной болезни. Шрамы были старые и до некоторой степени подтверждали теорию Максуэлла. Этот человек несомненно вылечился, — а это считалось невозможным. Но что его излечило? Неужели возвращение к древним языческим обрядам?
Наладить контакт с Шан Дхи оказалось делом нелегким Плохо было уже то, что он говорил на ужасном жаргоне введенном первыми миссионерами, и это сильно затрудняло разговор. Но, кроме того, он был подозрителен, упрям и увертлив. По расспросам Максуэлла он сразу догадался, что ученый знает об ограблении храма, и понимал, что если племя когда-нибудь узнает об этом, то его ждет самая мучительная смерть.
— Не знать, зачем лилия, — говорил он, избегая взгляда Максуэлла. — Томбо не едят лилии. Носят. Лилия цветок нехорошо людям Земли. Канкилона выходит из лилии. Люди не любят канкилона. Люди говорят — канкилона гад… гадкое чудище. Люди убивать канкилона. Канкилона смерть, томбо смерть. Смерть плохо для томбо. Люди лучше не видеть канкилона.
И это было все. Никакими способами нельзя добиться от него ничего другого. А каким «гадким чудищем» может быть канкилона — можно было только догадываться. На Венере это могло быть что угодно — от мухоловки до огнедышащего дракона. Ясно было одно: между лилиями и этим чудищем существует какая-то связь, что миссионеры относятся к чудищам очень отрицательно и что чудища оказывают существенное влияние на здоровье туземцев.
Расспросы о мерцающих, наполненных газом шариках привели к совершенно непонятным объяснениям, получившим смысл лишь гораздо позже. Шан Дхи отчаянно пытался уклониться от разговоров о них, так как, вероятно, в чем-то обманул Хоскинса.
— Светлый шарик не драгоценность, — признался он, в конце концов. — Шарики ничего не стоят. Один день он красивый… шесть, восемь дней потом… нет больше светлый шарик. Исчез. Светлый шарик — тататата канкилона.
— Он лжет, — сказал Паркс. — В лаборатории у нас их 18 штук. Мы их исследовали дольше, чем неделю, и ни один не исчез. Я сказал бы, что они очень устойчивы.
Однако Шан Дхи не пожелал больше добавить ни слова. Максуэлл записал в памяти упоминание о какой-то связи с загадочной канкилоной, но не стал на ней настаивать, а приступил к основному предмету разговора. Не возьмется ли Шан Дхи устроить так, чтобы они могли присутствовать на оргии томбо?
Шан Дхи был буквально ошеломлен. Храмы томбо всегда составляли строгое табу для белых. Они были табу даже для томбо, включая жрецов, и становились доступными только в дни торжественных обрядов. Ни один томбо, разумеется, не решился бы убить белого человека, даже застав его за осквернением священного места: аборигенам были хорошо известны последствия. Но зато судьба Шан Дхи, если бы он попал к ним в руки, превзошла бы своей жестокостью самые страшные кошмары воображения. Шан Дхи готов был красть, носить контрабанду, даже убивать, если ему за это заплатят достаточно щедро табаком, — но этого он сделать не может.
— А разве жрецы томбо не любят табака? — спросил Максуэлл.
Вопрос попал в цель. Шан Дхи заколебался, глотнул занкры и начал высчитывать на пальцах. В конце концов, он согласился.
— Можно сделать, — неохотно заговорил он. — Может, томбо жрец даст Шан Дхи спрятать люди дом бога. Но люди жрец не любит в дом бога томбо. Люди не любят смотреть томбо есть канкилона. Люди болеть. Люди терять голова. Люди не надо дом бога. Люди спрятать рядом.
Исследователи торжественно обещали, что будут наблюдать из укрытия, что никому не скажут ни словечка и что заплатят любую разумную цену. Они не намерены ни обращать, ни высмеивать. Они хотят только узнать тайну здоровья томбо. Шан Дхи отогнал тревогу, и лицо у него даже искривилось в усмешке.
— Томбо жрец лучше, чем белый жрец. Томбо хочет долго жить здесь. Томбо не хочет долго жить в небе. Небо — нехорошо. Очень далеко. Здесь лучше.
Паркс и Максуэлл невольно улыбнулись: а ведь отступник во многом прав! Ученье, приносимое миссионерами, да еще искаженное, не могло привлечь существ, страдающих от болезней и угнетаемых тяжелым трудом. Неудивительно, что они предпочитали думать о своем здоровье здесь и теперь, не заботясь о своем будущем на том свете. Поэтому ученые, не споря больше, передали Шан Дхи столько табаку, сколько он потребовал.
Путь по болотным трясинам занял три недели. Часть этого пути они совершили на примитивном челноке, пока не добрались до места, где происходили праздники Долгой Жизни. Шан Дхи показал им знаки, которыми были обнесены места обрядов. Через три дня эти знаки будут сняты, но до тех пор ни один томбо не смеет перейти за них. Однако Шан Дхи двинул свой челнок дальше. Об их прибытии было договорено заранее. Время от времени челн миновал треугольные группы молодых деревьев, среди которых виднелись предостерегающие черепа, украшенные султанами из перьев. Болотистая лагуна суживалась. Теперь они плыли между двумя полями лилий. Шан Дхи объяснил, что такие лилии растут лишь в немногих местах и что срывание цветков на священном поле карается смертью.
