Действо - Болотников Сергей (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Еще через километр все происшедшее в это утро уже казалось то ли дурным сном, то ли прошедшим безумием.
Он все шел и шел, и спрашивал себя, на кой черт ему понадобилось доставлять это письмо. Зачем ему оно вообще сдалось? И не находил ответа.
Уже у самого дома он уже был полностью уверен, что не было никакого послания обращенного всему дому, а бегал он с этим идиотским посланием из Казахстана. Просто маленькое помутнение… совсем маленькое.
И пребывал он в этой святой уверенности еще две недели. Встретил новый год и почти что забыл об этом злосчастном утре. Вот только как-то раз у давешнего дома его окликнули. Поляков обернулся и увидел ту саму тетку, что выглядела типичной продавщицей с лотка. Он смотрел на нее и глупо мигал.
– Ну что? – спросила она, – Нашли Красноцветова то своего?
Константин открыл рот, чтобы что-то сказать, да так и остался. Воспоминания и нереализованные желания проносились у него в голове.
Но было уже поздно – после того случая Константин Поляков, почтальон, понял, что больше не любит свою работу.
Школьник.
– Ну что, хрен моржовый, попался? – спросил Сеня Гребешков.
Он возвышался совсем рядом – огромный как башня, тяжелый как штурмовой танк. И страшно было даже подумать о том, что можно нанести ему хоть какой ни будь вред, не говоря уже о том, чтобы сбить с ног.
Прижатый к мутно коричневой стене школьного коридора, Максим затравленно огляделся.
Видеть было особенно нечего – три метра вытертого линолеума, деревянная потрескавшаяся рама окна, да облупившийся потолок. Остальное заслоняли собой Гребешков и его друзья – такие же большие и несокрушимые, как и он сам.
Положение было тяжелое, неудачное – может быть одно из самых неудачных за всю неделю.
Четверо здоровых хулиганов, и совсем никого из учителей на этаже.
Да, следовало признать, что Гребешков и компания подобрали удачное вовремя для тотального притеснения.
Теперь только держись, Максим Крохин, держись, как держался всегда. Как будешь держаться дальше, если переживешь вот этот момент.
Максим подался ближе к стене, бросил взгляд направо, мимо массивной туши Сениного напарника – ну должен же быть хоть кто ни будь!
И встретился с испуганными глазами Петьки Смирнова – единственного друга в этом угрюмом и полном опасностей заведении. Петька тоже был не в лучшем положении – два других отморозка загнали его в угол подле эмалированной двери в женский туалет, отрезав все пути к отступлению. Петька пытался отбиваться, но тут же был намертво скован длинными ручищами этих мастодонтов. Лицо его покраснело от натуги, волосы стояли дыбом от страха – знал, что ничего хорошего его не ждет.
Как и Максима, кстати.
– Че ты молчишь то? – спросил Сеня с кривой ухмылочкой, которую он сам, наверное, считал тонкой и саркастической. Максиму же она всегда напоминала оскал Бульдозера – огромного пса, что жил в соседнем доме, – ну?
Крохин не ответил и тут же ласково получил по ребрам – в наказание. Пришлось говорить:
– Отпустите нас, а? – сказал Максим, – ну что мы вам сделали?!
Его мучители заржали, а Сеня еще раз двинул Крохина по бицепсу – не сильно, но болезненно, так чтобы остался синяк. Для своих четырнадцати лет Гребешков находился в отличной физической форме. А вот с мозгами у него явно было хуже.
Максим почувствовал, как на глаза сами собой стали наворачиваться слезы. Он знал, что плакать при этих уродах нельзя, но ничего, совсем ничего, не мог поделать. Соленые капли обильно покатились, Максим Крохин беззвучно оплакивал себя, оплакивал беспросветную жизнь и свое не менее беспросветное будущее. Потому что даже если его сейчас отпустят, такие встречи будут еще не раз и не два. И даже если, гребешков и компания уйдет из школы, на их место обязательно встанут новые.
Само собой, от слез все стало только хуже.
– Да он ревет, Сень! – восторженно заорал второй его мучитель, – не, в натуре глянь, ревет!
– Ага, ревет, – добродушно согласился Сеня, – Чмо он, вот и ревет.
Содрогаясь от рыданий, Максим поднял красное от стыда и слез лицо вверх, туда, откуда с недосягаемой высоты пялились ненавистные тупые рожи, и в отчаянии закричал:
– Что вам надо!!?
Кулак врезался ему в живот. Это было уже серьезно, это было началом настоящих неприятностей. Крохин согнулся, и, болезненно вздрагивая, смотрел, как его собственные слезы падают и расплываются по линолеуму, образуя крохотные, идеальной формы лужицы.
А когда разогнулся, то увидел, что улыбка Сени исчезла.
– Что мне надо? – тихо и спокойно спросил Сеня и слегка наклонился, приблизив в лицу Максима уродливое свое подобие человеческих черт, – Мне надо, чмошник, – раздельно сказал он, – Тебе в … дать! Понял че мне надо?
Крохин понял, что это конец. Все произойдет сегодня. И пусть он последние два года умудряется избегать серьезных побоев, сегодня это все-таки случиться. И придется идти домой с разбитым лицом, в разодранной окровавленной одежде, и врать родителям, что-то врать насчет хулиганов, поймавших его на улице, про то, что он совсем-совсем не знает, и не беспокойся мам, просто я не успел убежать.
И знать, что на самом деле это может повториться. Может быть даже завтра, или после завтра, или через месяц – но это будет!
Будет всегда.
Гребешков снова заулыбался гаденько, показывая большие и серые зубы, точно такого же цвета как у Бульдозера. Они с ротвейлером вообще были похожи как родные братья – несмотря на то, что один был собакой, а второй имел несчастье родиться человеком.
– Ну че с ним будет делать? – спросил Сеня у напарника.
Напарник заржал, в глаза его разгорался азарт.
– Давай мельницу, Сень? Давай, а?!
– Че, чмо, хочешь мельницу?
Максим в панике замотал головой, но приговор уже был произнесен и немедля приведен в исполнение. И все же на фоне дикого животного ужаса, вперемешку со стыдом Крохин чувствовал некоторое облегчение – может быть серьезных побоев не будет. Может быть пронесет. И он смиренно поддался экзекуции, как хронический больной пришедший к врачу на неприятную болезненную, но в месте с тем длящуюся не очень долго, процедуру.
А сильные руки с короткими толстыми пальцами уже влекли его прочь от стены и затхлый коридорный воздух бил в лицо, и мелькали светлыми пятнами свободы незашторенные окна.
Крохин сжал зубы и внутренне собрался, как космонавт перед решающей перегрузкой.
Сеня крутил его на вытянутых руках, что, учитывая его массу, было совсем нетрудно.
Коричневые стены неслись мимо, снизу шуршал грязный линолеум, а Гребешков все раскручивал и раскручивал свою легкую жертву, а потом на каждом новом обороте стал добавлять по пинку, сначала он, а потом и его приятель. Били, наверное, для скорости.
Хотя куда уж быстрее.
Удары сыпались один за другим, упасть он не мог, стены в бешеном танце неслись мимо, стремительно менялись свет и тень, и было больно, а еще обидно, и еще звенело в ушах и начинало тошнить.
Кажется, его мучители что-то орали, вот только Максим уже не слышал, мир несся вокруг него в бешенной, пахнущей ужасом карусели, чужие ноги оставляли на нем отметины и хотелось только одного – что бы это поскорее закончилось. Любой ценой. Только скорее.
Мельница. Невинная совсем забава, если рассудить. Кто-кто, а уж Максим Крохин знал много таких забав. И большинство испробовал на собственном опыте.
Он закрыл глаза. Будь что будет. Крохин чувствовал, что его вот-вот вырвет, и возможно, это случится прямо на Сеню. Что ж, тем лучше. Все лучше, чем крутиться на адской мельнице.
И в этот момент Гребешков его отпустил. Жесткая хватка чужих рук на запястье исчезла, было мгновение звенящей пустоты, а потом жесткий удар о пол. Очень жесткий, так что перехватило дыхание.
На заднем плане его сознания обидно ржали грубые голоса. Кто-то кричал еще дальше, что обязательно расскажет учителям. Сеня что-то сказал в ответ, от чего его напарники дружно грохнули здоровым гоготом.
