Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - Дозуа Гарднер (книги серии онлайн .TXT) 📗
— Ты же не хочешь, чтобы старая группа мешала новым задумкам.
Точечка смерила меня каким-то неопределенным взглядом. Впрочем, как будто хоть в одном ее взгляде была хотя бы толика определенности!
— Ты не всегда получаешь что хочешь [56], — пропела она.
Я поискал в Интернете этого самого Тома Шнайдера. Посмотрел несколько видео. Он оказался опытным специалистом. Играл на гитаре, будто киркой орудовал, но в технике не откажешь. Что ж, он нам подходит, сказал я себе.
Все четверо должны были собраться у меня дома на следующей неделе. У стены выстроилось заказанное мной оборудование и инструменты. Неделька выдалась ужасная — мы с Точечкой вносили последние штрихи в музыку, но отношения между нами после моего отказа стали натянутыми, с холодком. Да и с Рози мы постоянно по собственной воле вступали в мелкие разногласия, выливавшиеся в полноценные конфликты. Словом, когда группа прибыла, я испытал неподдельное облегчение.
Шнайдер оказался высоким рыжим детиной из Оклахомы. Он говорил низким, «в нос», голосом, но пел в грубоватой блюзовой манере. Едва войдя, он сразу затребовал себе музыку. Не получив, пожелал демоверсию или табулатуру. Ему нужно было что-то для работы.
Вся моя проповедь насчет того, что-де группа сама разберется, кто за что в ответе, стала терять смысл прямо на глазах. Шнайдер задал тон нашей работе — и те, что некогда были «Безвестными», спустились до уровня простых студийных музыкантов. Я попросил Точечку вернуть ноты, ранее удаленные по моей же просьбе.
В итоге они выучили все назубок. Особенно Шнайдер. Свою партию он проиграл раз сто — пока она не отпечаталась в мозгу так, что не вытравишь. Я спросил его, зачем ему такая дотошность.
Он усмехнулся.
— Ты никогда раньше не выступал с Точечкой?
— Нет.
— Не зная материал, не сможешь идти в ногу с ее изменениями.
— Она много чего меняет в последнюю минуту?
— Нет, — покачал головой Шнайдер. — Она много чего меняет прямо во время выступления. Ускоряет темп, замедляет темп, вставляет паузы, расширяет тональность, сокращает ее. Все ради того, чтоб зажечь публику.
Точечка застыла неподалеку.
— Это что, правда? — уточнил я.
— Тебе еще много чего предстоит узнать, — ответила она без улыбки.
Мы с Рози лежали в кровати. Разговаривали, ну или, по меньшей мере, пытались. Выходил этакий словесный теннис — ее очередь, моя очередь.
Рози, с негодованием:
— Ничего не происходит! Она ничего не создает, ничего не делает. Ну да, она выступает — тут ее алгоритмы отлажены до блеска. Но это все уже было у нее. Я-то думала, что ухватила ее творческую жилку где-то с неделю назад. Тот большой блок кода, что изменялся сам собой и распадался на набор простых функций-утилит, когда я пробовала расковырять его. Где он сейчас?
Я, без понятия:
— Ты будто пытаешься сунуть ключ в замок. На ощупь. В темноте. С варежками на руках. И сам ключ у тебя — из желатина. Начинка у музыки — просто отпад, но, когда ее исполняет группа, получается игра без души. Я все еще управляю процессом — давайте быстрее, медленнее, смените тональность, попробуйте вот здесь вот играть бас, а тут вот возьмите повыше. Они подчиняются на ура, они профессионалы. Но проку от этого — ноль. Не получается, и все тут.
На нас обрушилась подавленная тишина.
Я почувствовал, что своими словами сам себя загнал в тупик:
— Ты можешь как-то изменить параметры Точечки, ну или что у нее там? Сделать ее более… вовлеченной, что ли. Вдруг поможет. — Я поднял руки. — Ничего лучше мне в голову не приходит.
Мне вдруг вспомнился один концерт в Небраске, когда мне пришлось накачаться, чтобы выйти на сцену. Дурью меня снабдил наш тур-менеджер. Все ради искусства.
— По-моему, дело не в этом. — Рози пожала плечами. — Я пыталась вносить правки в ее программу, но они не работают. Может, она изобрела способ нейтрализовать их. Или ее программа так сильно видоизменилась по сравнению с первоначальной, что сейчас я все равно что верчу ручки настройки на выпотрошенном корпусе радио. Я надеялась, что ты сможешь что-нибудь сделать. Распалить ее — как в первый день.
И снова воцарилась тишина.
— Концерт грозит выйти жалким, — подвел черту я.
Роуз покачала головой.
— Нет, по меркам Точечки выйдет прекрасный концерт. Она будет в ударе… как и всегда. Но в конце концов все, что я смогу сказать людям из «Хитачи»: «У нас хороший концерт с новым материалом, может, вам удастся добыть из нее программу написания песен».
Я выключил свет, и мы прижались друг к другу, стараясь извлечь хоть какое-то утешение из нашего общего несчастья.
Мы шерстили старые песни Точечки в поисках того, чем можно было бы добить концертную программу. Играя «Бестию», Шнайдер поднял гитарный лад и ускорил ритм перед самым вступлением партии Точечки. У меня появилась идея, и я попросил всех притормозить.
— Послушайте, — сказал я. — Давайте-ка попробуем что-нибудь другое. Вместо Тома пусть Олив повысит лад и ритм, а ты, Том, перехватывай у нее. Когда Точечка закончит петь, повторим все то же самое, просто в обратном порядке.
— Сделаем, не вопрос. — Первые слова, услышанные мною от Олив за два дня.
Том нахмурился.
— Но написано-то по-другому.
— О. бога ради. Дай-ка. — Я взял у него гитару. — Бери с конца мелодии и веди в бридж.
Гитара ожила в моих руках. Когда Олив справилась с ладом, я поигрался с низкими нотами и добавил немного легкой гармонии в басовую линию Джесса. Затем, в высшей точке пассажа Олив, когда в песню вступил голос Точечки, я устремил свою партию вниз, играя контрапункт, и закончил пронзительной нотой на самых верхних тонах.
Но на этом я не остановился. Мелодия продолжалась, и я не мог сдержать себя — я везде что-то добавлял, варьировал, украшал, рвал струны, дабы музыка жила и тащила сама себя за хвост. У всех нас — Оби, Джесса, Олив — будто появилось одно сердцебиение на четверых. Мы были не просто собранием людей, играющим написанные заранее ноты, мы слились в единый музыкальный организм. Я ненадолго оторвал взгляд от гитары — и увидел Точечку. Она улыбалась и прыгала с одной ноги на другую.
Я не просто играл — я дышал.
Когда мы закончили, повисла тишина — эхо еще долго плясало под сводами.
Том глядел на меня с грустной полуулыбкой. Все глядели на меня… даже Оби.
— Ладно, — выдохнул я. — Один концерт.
Точечка рассмеялась и захлопала в ладоши.
Мы с Томом вышли наружу. Жара стояла адская, солнце палило вовсю. Я ощущал себя так, будто всю жизнь провел в недрах дома — и только сейчас удосужился выйти навстречу сиянию солнца. Подхватив шест, на который обычно опирался, стоя на крыльце, я пошарил им под днищем машины Тома. В это время года тень всегда привлекала пару-тройку гремучек. Не прогадал: из-под задней шины выползла довольно-таки жирная тварюга. Я тыкал ее шестом до тех пор, пока она не уползла в пустыню.
— В городе забываешь, что такие монстры вообще есть, — сказал Том задумчиво, проводив взглядом змею.
— Ну, здесь-то не забудешь. Не больше, чем единожды, по крайней мере.
Я помог ему загрузить снаряжение в машину. Том захлопнул крышку багажника. Запрыгнув на водительское сиденье, он проверил отметки топлива. До Ван-Найса было недалеко, но застрять на полпути в таком месте — не лучшая идея.
— Ты не особо расстроен, — заметил я, едва мы водрузили гитарный чехол поверх всех остальных пожитков.
— А чего расстраиваться? С самого начала так ведь и договорились.
— В смысле?
Он одарил меня все той же расслабленной улыбкой.
— Точечка предупреждала, что мои услуги могут и не потребоваться в итоге.
На это мне нечего было сказать. Неужто она запланировала подобный исход?
— Но ты все-таки помни про то, что я сказал тебе, — заметил Том на прощание. — На концерте этой штучки будь готов ко всему.
