Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир (книги бесплатно читать без .txt) 📗
— Видите, — Бетховен остановился, будто угадал мысли Берии, — мы с вами входим на территорию дачи Сталина. Это так называемая ближняя дача. Если вы и в самом деле Берия, вы должны знать, где помер ваш Хозяин. Хотите посмотреть?
— Там охрана, — уверенно сказал Лаврентий Павлович.
— Даже если власть переменилась?
— Какая бы власть и как бы ни менялась, — сказал Берия, — там всегда будет охрана.
— Тогда пойдем поглядим?
Берия остановился. Он не мог заставить себя сделать первый шаг — не потому, что боялся охраны, мало ли что, начнет стрелять… нет, больше всего он боялся, что охраны не окажется. Потому что это означает куда более крутое крушение, чем просто смерть великого вождя. Берия мог быть циничен, но он же оставался коммунистом, то есть человеком, который уверен в незыблемости системы.
— Пошли? — спросил Бетховен.
Он стал спускаться с другой стороны шоссе, и они пошли по тропинке вдоль реки. Откосы берегов сблизились. На них валялись стволы упавших деревьев, валежник и сучья. Но ни одного зеленого дерева, ни полоски травы Лаврентий Павлович не заметил.
И тут Лаврентий Павлович догадался, что эту речку он знает по той, прежней жизни, даже спускался к ее берегу, где в чистой воде медленно плавали пескари. Он вспомнил, как ему пришлось строго наказать двух директоров фабричек, стоявших выше по течению Сетуни, не сообразивших — ведь русского мужика пока не выпорешь, он не догадается, — что мерзопакости от их производств попадают в воду, а значит, доплывают, как сосиски дерьма, по воде до местности, где гуляет вождь.
Он лично обещал Хозяину разобраться и принять меры и искренне был возмущен, как и Хозяин, тем, что плыло по речке в такой близости от дачи. Он сам забил до смерти и пристрелил уже доходивших директоров фабрик, приказал снести домики и огородики у берегов Сетуни, и главное — этим он мог гордиться, он ведь был награжден незаурядным умом — поставил у ограды при входе на территорию дачи вертикальную сеть и сменяющиеся бригады под наблюдением верных людей, чтобы они собирали с поверхности воды и из ее глубин все, что могло нарушить расположение духа Хозяина.
Размышляя о себе и своей роли в истории России, Лаврентий Павлович дошел следом за Бетховеном до открытой полянки, летом обычно поросшей травой, окруженной дорожкой, по которой он столько раз гулял с Иосифом Виссарионовичем и обсуждал с ним не терпящие отлагательства дела государства. Сколько здесь, в неспешных прогулках, было решено человеческих судеб и сколькие фразы кончались смертью для того, о ком вспоминали. Эти прогулки доказывали судьбе, что страна-то маленькая, несмотря на полторы сотни миллионов ее обитателей. Как и при дворе Николая Павловича, который гулял по иной дорожке с Бенкендорфом, люди с фамилиями составляли вряд ли более десятой доли процента, и потому их было легко казнить и миловать. Остальные же имен и паспортов не имели, их казнили и миловали миллионами, по мере надобности промышленности и сельского хозяйства. Конечно, Лаврентий Павлович был умен, но не настолько, чтобы понять и усвоить — Сталин обладал гениальной способностью отыскать в своем окружении самого подлого и жестокого лакея, но обязательно лакея, и затем дать ему невиданную власть убивать. За исключением того, что срок его собственного пребывания на Земле ему не сообщался.
Впрочем, Сталин и сам не знал, когда закончится нужда в Ягоде, Ежове или Абакумове. И в Берии.
Вид дачи вождя потряс Берию.
Он сначала решил, что у него галлюцинации.
Дом частично обрушился, крыша провалилась, покосилось крыльцо.
Как бы долго ни отсутствовал Лаврентий Павлович, смерть вождя наступила столь недавно, что эти изменения с домом произойти не могли.
Следовательно, это — злой умысел.
Но странный злой умысел: почему-то враги коммунизма и лично Иосифа Виссарионовича уничтожили лес — ведь здесь стояли могучие ели — лишь некоторые из них, сухие, без иголок, поднимались вокруг. Но их было слишком мало, даже не прикроешь забора.
Значит, Хрущев с Маленковым успели совершить это злодейство за то время, пока он сидел в камере.
Берия направился к дому. Из этого следует, что он все же не поверил в сказки про Новый год и возможность остаться в году старом, где нет нигде и никого, провалиться в прошлое. Да и как материалист может поверить в сказку о двойном мире, о мире естественном и мире подземном, в котором время стоит?
Чепуха какая-то! Мы этого не знаем и знать не хотим!
Дверь была открыта. Надо хотя бы проверить, какие повреждения нанесены мемориальному комплексу — так дачу Сталина Лаврентий Павлович называл вполне искренне.
И в дверях Лаврентий Павлович замер.
Изнутри доносилось пение. В два голоса.
Два женских голоса тянули песню «Сулико», любимую песню вождя, исполнявшуюся столь часто и столькими певцами, что даже Лаврентию Павловичу она несколько надоела.
— Что такое? — спросил он у Бетховена.
Тот улыбнулся, и, как показалось Берии, смущенно.
— Это милые, ни в чем не виноватые женщины, — сказал он. — Не надо их казнить и разоблачать.
Лаврентий Павлович поморщился. Он уловил издевку в словах Бетховена. И подумал: «Я до него доберусь. Он еще пожалеет…» Но о чем пожалеет Гуревич, он не знал, хотя был уверен, что не забудет. Не забывай обид — этому он выучился у Хозяина. И хоть не считал это главным своим занятием, распускаться гуревичам он не позволит.
— Что они там делают? — Лаврентий Павлович направился к двери, прошел сразу в бильярдную — угадал, откуда идет звук.
Зрелище, представшее его глазам, было ужасно: на большом бильярдном столе, который в последние годы не использовался, стояли две женщины — молодая и старая, высокая и коротенькая. Одеты они были в школьные платья — коричневые, с рукавами, юбки-клеш. Поверх платьев — белые передники с кармашками на плоских грудях.
Одна из них была завита, а может, волосы завивались сами, а на другой был большой черный, не по размеру парик, какие носили когда-то сподвижники Людовика какого-то.
Женщины держались за руки и, тщательно выговаривая слова, пели любимую песню Иосифа Виссарионовича.
Но они были в той бильярдной не одни.
На стульях, принесенных из столовой, сидели еще два человека, мужчина и женщина.
Они образовывали собой аудиторию.
Когда Берия вошел, мужчина обернулся и приложил палец к губам, показывая необходимость блюсти тишину.
Берия с Бетховеном остановились в дверях.
Все в бильярдной было как прежде, только окна разбиты и общее состояние свидетельствовало о запустении.
Женщины продолжали петь, но глядели на Берию и Бетховена со страхом, и потому одна начала фальшивить, а у второй сорвался голос, и она запела басом.
— Все! Все, все! — Мужчина встал и захлопал в ладоши. — Репетиция закончена. Я вас не выношу! Вы сознательные вредители.
Мужчина был рыжим, невысокого роста, с крупным носом и темными усами. Лицо его было Берии знакомо, но он не мог сообразить почему.
Женщины с трудом слезли с бильярдного стола, для чего им пришлось лечь на животы и сползать, нащупывая ногами пол.
— Вы не смотрите на меня так, — сказал рыжий человек, — я вас отлично знаю, Лаврентий Павлович, и рад вашему к нам прибытию. Это, конечно, случайность, что вам удалось обмануть жестокую старуху с косой, но не чудо то, что мы с вами воссоединились. Ну, обними меня, старый товарищ!
— Вы не Сталин, — сказал Берия. — Вы только изображаете из себя Сталина.
— А я что говорила! — воскликнула одна из певиц. — Он всегда фальшивил, а Иосиф Виссарионович не допускал никакой фальши даже в самых сложных партиях.
— Значит, вы думаете, что он — не Сталин? — спросил Бетховен. — У нас были сомнения, и я привел вас специально, чтобы их развеять.
— Но ведь я давно сюда попал! Посмотрите, какой я молодой! Я совсем юный, я из периода Гражданской войны, когда под Новый год меня окружили беляки под Царицыным и для меня остался только один путь — сюда!
