Гражданин Галактики (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗
Зато капитан прекрасно знает: если бить тревогу и гнать всех в убежище каждый раз, как радио на несколько секунд смолкнет, люди привыкнут к тревожному крику «Волк идет!», перестанут его бояться и в случае настоящей опасности они не отреагируют на сигнал тревоги с должной быстротой.
Знает он также и то, что внешняя обшивка корабля отфильтрует почти весь электромагнитный спектр и из всех предназначенных нам фотонов (больше со скоростью света ничто не движется) внутрь проникнет только самое жесткое рентгеновское излучение, да и то в малом количестве. Однако следом прибудут штуковины куда опаснее — крупные, средние и мелкие частицы, осколки от взрыва атомных ядер. Все это тоже движется быстро, но все же медленнее скорости света, и до подхода второй волны капитан должен обеспечить безопасность своих людей.
Исходя из нашего местоположения, капитан Дарлинг установил таймер на двадцать пять секунд. Я спросила, как он это рассчитывал, а он невесело усмехнулся и сказал:
— Вызвал тень моей прабабушки.
Пока я была в рубке, вахтенный раз пять запускал таймер, и связь с «Гермесом» всегда восстанавливалась меньше чем за двадцать пять секунд.
Вот таймер заработал в шестой раз. Все затаили дыхание. На этот раз связь не восстановилась, и сирена тревоги завыла громче труб Страшного суда.
Лицо капитана закаменело. Он двинулся к люку в убежище, а я продолжала стоять — надеялась, что разрешат остаться в рубке. Она, строго говоря, и так часть убежища — защищена по тому же каскадному принципу, только расположена чуть впереди.
Диву даешься, сколько людей твердо убеждены, будто капитан управляет кораблем, глядя в иллюминатор! Как на пескоходе. Нет, конечно! Рубка находится почти в самой середине корабля, а пилотировать по экранам и приборам гораздо удобнее и надежнее. Единственный иллюминатор «Трайкорна» находится на носу и сделан специально, чтобы показывать пассажирам звездное небо. Нас туда так и не сводили — смотровая защищена от солнечного излучения, только когда ее прикрывает корпус корабля; естественно, она всю дорогу до Венеры была заперта.
Уверенная, что в рубке безопасно, я осталась на месте, надеясь воспользоваться положением «любимой ученицы»; очень уж не хотелось часами, — а то и днями — киснуть на полке среди истерически кудахчущих вдовушек.
И просчиталась. Капитан, помедлив долю секунды у люка, обернулся и резко сказал:
— Идемте, мисс Фриз.
Да, деваться некуда. Он всегда называл меня «Подди», и сейчас его голос звучал, как хороший удар хлыста.
Пассажиры третьего класса уже собрались в убежище — им ближе всех, и матросы размещали их по ячейкам. Команда с момента первого предупреждения от «Гермеса» находилась в состоянии «аварийной готовности». Вместо восьми часов через каждые шестнадцать матросы стояли вахту четыре часа, после чего четыре часа отдыхали и заступали на вахту снова. Несколько матросов постоянно дежурили у пассажирского отделения, не вылезая из радиационных скафандров (должно быть, страшно неудобно!); снимать их они не имели права ни под каким видом, пока не придет смена, тоже в скафандрах. Эти матросы называются «спасательной командой»; они здорово рискуют — им нужно успеть обыскать все пассажирское отделение, вытащить отставших и самим добраться до убежища, пока не накопили смертельной дозы облучения. Все они добровольцы, и те, на чью вахту выпадет тревога, получают солидную премию, а те, кому в это время повезло оказаться на отдыхе, — премию поменьше.
Первую спасательную команду возглавляет старший помощник, вторую — суперинтендант. Им никаких премий не положено, хотя по закону и обычаю тот из них, кто окажется на вахте во время тревоги, должен войти в убежище последним. Не очень-то справедливо, правда? Но зато это не только обязанность, но и дело чести.
Остальные матросы несут вахту в убежище, вооружившись списками пассажиров и планами размещения по ячейкам.
Конечно, сервис не улучшается от того, что большая часть команды оторвана от своих прямых обязанностей, чтобы быть наготове — и действовать по первому же звуку сирены быстро и четко. Самая большая нагрузка по тревожному расписанию ложится на стюардов и клерков — ведь механиков, связистов и т. п. от дела отрывать нельзя, — и потому каюты иногда по полдня не прибираются, если сам не приберешь, как я, например; за столом приходится просиживать раза в два дольше обычного, а холл не обслуживают вовсе.
И что же? Вы думаете, пассажиры все понимают и благодарят тех, кто заботится об их безопасности?
Ничего подобного. Это может прийти в голову только совершенному идеалисту, который не знает ни жизни, ни богатых пожилых землян, зацикленных на том, что они считают принадлежащим себе по праву. Они полагают, будто, купив билет, купили все и вся. Был случай, когда одного, примерно дядиного возраста (а дожив до таких лет, пора бы начать кое в чем разбираться), чуть кондрашка не хватил — побагровел (буквально!), забормотал, точно индюк, и все только потому, что стюард из бара не подбежал к нему на полусогнутых по первому же зову со свежей колодой карт!
А стюард из бара в это время дежурил в спасательной команде и не мог оставить пост, стюард из холла пытался одновременно обслужить сразу троих да еще ответить на звонки из кают. Но для нашего развеселого попутчика это ровно ничего не значило; едва обретя дар речи, он начал грозиться, что подаст в суд на компанию и всех ее директоров.
Конечно, не все так себя ведут. Миссис Грю вот, несмотря на солидную комплекцию, сама заправляет кровать и не делает из этого события. Да и некоторые другие, пользовавшиеся раньше множеством услуг, делают почти все сами и не ворчат.
Но кое-кто — просто дети малые! В истерике и ребенок-то не слишком приятен, а уж пожилой человек…
Следуя за капитаном в убежище, я поняла, как великолепно работает команда «Трайкорна» тогда, когда это особенно важно. Меня подхватили, как мячик, и передали по цепочке. Я не тяжелая (здесь, почти на осевой линии корабля, не больше 0,1 g), однако дух захватывает. Чьи-то руки впихнули меня в ячейку, уже приготовленную для меня, с таким же безразличием, как хозяйка, укладывающая белье в шкаф. Чей-то голос объявил:
— Фриз Подкейн!
Ему ответили:
— Отмечено!
Соседние ячейки заполнялись с поразительной быстротой; матросы работали точно, как автоматы, сортирующие капсулы пневмопочты. Где-то заплакал ребенок. Раздался голос капитана:
— Все?
— Все, капитан, — ответил голос суперинтенданта. — Как мы уложились во время?
— Две минуты тридцать семь секунд. Твои парни могут готовить кошельки — тревога не учебная.
— Так я и думал. Стало быть, выиграл у старшего помощника.
И суперинтендант прошел мимо моей ячейки, неся кого-то на руках. Я было села, но треснулась лбом о верхнюю полку — аж искры из глаз посыпались.
Пассажирка, которую нес суперинтендант, была без сознания, голова ее бессильно запрокинулась на его плече. Вначале я не поняла, кто это, потому что лицо было ярко-красного цвета, а потом узнала — и сама чуть не хлопнулась в обморок. Миссис Ройер…
Ну да, покраснение — первый симптом… Даже если солнечный ожог или просто под ультрафиолетовой лампой пересидишь, прежде всего кожа розовеет — или красной становится…
Но как она ухитрилась так быстро набрать эту дозу жесткого излучения? Ожог ведь просто ужасный! Неужели только из-за того, что в убежище ее принесли последней?!
Но если такой ожог, то она не в обмороке — она уже мертвая!
Значит, все, кто добрался до убежища последними, успели накопить по две-три летальных дозы! Еще несколько часов они не почувствуют этого и еще несколько дней проживут… но они на самом деле такие же мертвые, как если бы остыли и закоченели.
Сколько же здесь таких? Наверное… то есть, наверняка — все пассажиры первого класса, там защита слабее и до убежища дальше.
Значит, и дядя Том с Кларком…
Я впала в отчаянье и пожалела, что была в рубке, а не с ними. Не хочу я жить, если дядя Том с Кларком там умирают.
