Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха. - Волков Сергей Юрьевич (читать книги без сокращений txt) 📗

Шаман умолк, перевел дух и вытряхнул из заплечного мешка под ноги мальчику окровавленную человеческую голову.

— Кто это? — хрипло спросил Дэй-сечен.

— Много лет назад этот человек, называвший себя Звездочетом, был пленен Есугеем. Он свидетельствовал рождение Темуджина и предсказал багатуру смерть от яда. Есугей на радостях пощадил дерзкого и отпустил его. И вот Звездочет вернулся в наши степи. Это он привез яд и дал его татарам. Это он нанял их за желтое золото Цзинь, чтобы расправиться с нашим владыкой. Татары боятся Есугея, без платы они отказались идти на черное дело.

— Да будут прокляты татары и цзиньский Алтан-хан! — простонал Дэй-сечен, горестно качая головой.

— Я убью их всех, — отпихнув носком сапога голову Звездочета, сказал Темуджин. Он нахлобучил меховую шапку отца и повторил: — Придет время — и я убью их всех…

На соревнованиях я стреляю на «отлично». Маратыч жмет мне руку, кривит разорванную шрамом губу в улыбке.

— В своей жизни я встречал человека, который стрелял, как дышал. Это был кубинец, команданте Вифредо Арче, бывший партизан, руководивший морским спецназом Революционного военного флота Кубы. Я своими глазами видел, как он из обычной AR-10 снял со скалы УНИТОвского пулеметчика на дистанции в километр. Вифредо всегда говорил, что настоящий стрелок не должен думать о том, попадет он в цель или нет. Он вообще не должен думать о цели, о результате. Главное — выполнить задачу. Так вот, Новиков — ты сегодня стрелял как команданте Арче! Поздравляю! Задача выполнена, ты поедешь в феврале на первенство Союза.

Я сдержано улыбаюсь. Маратыч, а точнее, его кубинский знакомец, совершенно прав — я отстрелялся на «золото» потому, что не думал о стрельбе. Все это время перед моими глазами маячила отрубленная голова Звездочета. Я словно заглядывал в его мутные мертвые глаза, и телом моим управляла чья-то чужая, и, в то же время, моя, родная ярость.

Чувство, которое я испытываю после этой ночи, оказалось сильнее моих личных обид. Я помню, как очнулся на скамейке, дошел до подъезда, поднялся на второй этаж и даже сделал несколько шагов выше, но остановился и вернулся в дом. Разговаривать с Надей мне расхотелось. Что бы она ни сказала — не имело уже никакого смысла.

— И еще… — Маратыч понижает голос, наклоняется к самому моему уху. — Ко мне подходил старший тренер Олимпийской сборной Лапкин… Так вот — он взял тебя на заметку. Рад?

В раздевалке уже ждет Витек.

— Ты что там это? Мы ж договаривались на утро? Эй? А что с лицом?

Потираю скулу — она здорово ноет. С утра я даже не удосужился взглянуть в зеркало.

— Ударился.

— Об кого ты так ударился?

— Если я скажу об скамейку…

— Э! А чччто с глазами-то?

Витек ошарашенно пятится назад, как от нечистой силы.

— На погоду меняются слегка.

— Что значит… какой на фиг слегка?

Подхожу к зеркалу в раздевалке. Оно старое, амальгама изъедена и пестрит ржавыми дорожками. Заглядываю, приближая лицо, как можно ближе. Мои глаза теперь такие же, как у Есугея. Один как синее небо, а второй как зеленая трава.

— Это наркотик что ли какой-то?

— Ну что ты мелешь? — сердито оборачиваюсь к Витьку.

— А еще знаешь что?

— Ну?

— Ты сегодня с закрытыми глазами стрелял.

— Да ты рехнулся.

— Я сначала думал, показалось. Потом специально следил.

Этот разговор начинает меня утомлять. Потому что надо что-то отвечать, а никаких ответов я дать не могу. Потому что все, что Витек говорит — правда. А может рассказать ему про волка, про монголов, и про глаза?

— Странный ты стал какой-то, — обиженно тянет Витек, — будто и не ты. И будто мы не друзья.

Эти слова, вернее, тон, с которыми они произносятся, один в один напоминают мне недавний разговор с Надей. Да, я изменился. И близкие это чувствуют. С Надей я порвал. Нужен ли мне Витек?

— Айда отойдем, разговор есть, — я хватаю Витка и тащу его в курилку.

Стоим с Витьком на лестнице, курим. Я только что закончил рассказывать ему историю с сумкой и моим задержанием. Про Надю подробности опустил. К счастью, они с Витьком незнакомы, так что я отделался фразой «одна знакомая».

— Бики капец, — говорит Витек.

— Можно попробовать отловить. Он же на втором курсе?

— Вроде да… Погнали?

Мы спускаемся на третий этаж, в деканате узнаем номер группы, в которой учится Бики, но оказывается, что занятия у них закончились.

— Рвем на Баумана, перехватим! — азартно бьет кулаком в ладонь Витек и мы стремглав несемся по лестницам — лифт сегодня опять не работает.

Нам везет — на углу Астрономической и улицы Баумана глазастый Витек замечает приметную голубую куртку Бики. Все, теперь ему уже не уйти.

Догоняем свою жертву у перекрестка. Витек без церемоний хватает вальяжно шагающего по тротуару Бики и затаскивает в подворотню.

— Вы че, охренели? — Бики не сразу понимает, что происходит. — А, это ты… Артем, привет!

— Оставь нас! — кричу Витьку, — это личное.

Витьку обидно, но он все понимает. Остается на шухере.

В подворотне сумрачно, клубы пара заволакивают ее, и кажется, что это не обычная проходная арка, а вход в какие-то адские подземелья. В воздухе стоит отвратительный запах нечистот — местные алкаши используют эту темную трубу как туалет. Ко всему прочему где-то прорвало канализацию — отсюда и пар, и синеватые лужи под ногами. Бики в своей дутой куртке, собачьей шапке, белых сапогах на толстой подошве, с красной кожаной сумочкой выглядит здесь как пришелец из другого мира.

— Кого ты подставить хотел, падла?

— Артем! — Бики вытягивает вперед руку, как будто сможет меня этим остановить.

— А фотографии? Не покажешь?

— Нет никаких фотографий!

— Да что ты?

— Подожди! Давай спокойно поговорим… — кричит Бики, вжимаясь в стену.

— А я спокоен.

— Она же дура.

— Кто? — делаю вид, что не понял.

— Ну, дура же. Ты же сам ее бросил. Она же тупая совсем.

— Про фотографии объясни.

Слушать не хочу, но выяснить надо. От вони и предстоящего разговора мутит.

— Нет ничего. Я же надул ее. Ну, вот клянусь — нет никаких фотографий. Она пьяная была в сопли, даже сидеть не могла. Я ее только домой отнес и разу ушел.

— Так быстро, что даже сумку забыл?

— Сумку передержать где-то надо было, меня пасли.

— Ах, вот оно что…

— Я же не думал, что она тебя попросит. А ее никто бы не остановил. А фотографии я специально придумал, чтобы она сама принесла. Нет никаких фотографий. Ты за кого меня держишь?

Я вижу его черные, полные страха глаза, трясущиеся щеки, странно подвижные, точно резиновые, пальцы, которыми Бики пытается расстегнуть молнию на куртке. Ненависть, злоба — все проходит.

— Не трогай меня! — визжит Бики. — Я заявление в милицию напишу! Об избиении!

— Ах ты, сука! — злость вспыхивает во мне с новой силой. Я кидаюсь к нему, но не успеваю приблизиться, как Бики падает в грязь, споткнувшись, при попытке увернуться.

— Ч-черт! Ты куртку мне испортил! — визжит он, пытаясь встать.

Я смотрю на измазанную вонючей жижей куртку Бики, на его грязное лицо, искаженное рвотной судорогой. Окажись я на его месте, то предпочел бы, чтобы мне набили морду, чем так.

Но я никогда не буду на его месте. Это абсолютно точно.

С Витьком мы прощаемся возле кафе «Сказка». У витрины толпится детвора, а за стеклом в клетке живая белка самозабвенно крутит свое колесо.

Мой друг с сожалением говорит:

— Зря ты ему не врезал.

Я вспоминаю возящегося в луже Бики и брезгливо дергаю ртом.

— Руки марать не хотелось. Ладно, пока. Мне тут в одно место надо зайти.

Одно место — это Дом Печати. В последние дни я много размышлял о том, что со мной приключилось, и неожиданно вспомнил, как еще до поездки в Москву заходил к «жучку» за Гиляровским. Вспомнил вот почему: в альманахе, предложенном Соломоном Рувимовичем, была схема с рисунками птиц и животных. Возможно в этой схеме скрыты все ответы на вопросы…