Машина пространства - Сенин Кирилл (полные книги txt) 📗
— Вы мне очень нравитесь, Эдуард, — сказала она. — Разве этого мало?
— Я думал… признаться, я был уверен, что вы…
— Что я сказала или сделала такого, что дало бы вам право предполагать с моей стороны чувство большое, нежели просто дружбу?
— Мм… ничего.
— Тогда, пожалуйста, не делайте глупостей.
Она обняла меня одной рукой и прижала к себе чуть плотнее, чем раньше. И в течение всей бесконечной ночи мы лежали почти без движения, едва разминая мышцы, когда они совсем затекут, и без сна — дремота если и приходила, то изредка и ненадолго.
Рассвет наступил внезапно. Только что мы лежали в темноте и безмолвии — и вдруг сквозь листву просочился слепящий свет. Мы разом встрепенулись, словно предчувствуя, что предстоящий день навсегда врежется в нашу память.
Это было нелегко, но мы все же поднялись и неуверенными шагами двинулись прочь от зарослей, навстречу солнцу. Ослепительно-белое, оно до сих пор еще цеплялось за горизонт. Небо над нами было темно-синим. На нем не появлялось ни облачка.
Мы отошли от зарослей ярдов на десять, затем обернулись, чтобы рассмотреть кусты, служившие нам пристанищем.
Амелия держала меня за руку — и тут сжала ее как клещами. Я тоже замер в изумлении: растительность простиралась насколько хватал глаз и вправо и влево. Она стояла почти ровной стеной — местами чуть-чуть выпячивалась вперед, а местами отступала назад. Кое-где заросли словно громоздились друг на друга, образуя как бы холмы высотой футов по двести и более. Впрочем, все это можно было, пожалуй, предугадать, исходя из ночных впечатлений, — но никто и ничто не подготовили нас к самой большой неожиданности: что каждый стебелек, каждый листик, каждый узелок на усиках, хищно змеящихся к нам по песку, окажется яркого кроваво-красного цвета.
2
Мы в изумлении взирали на эту стену багряных растений, не в силах подобрать слова, чтобы выразить свои чувства.
Верхняя часть зарослей и в особенности самый их гребень издалека выглядели гладкими и округлыми. Они действительно напоминали плавные волны холмов, хотя, разумеется, довольно было всмотреться в них, чтобы цельная на первый взгляд поверхность распалась на тысячи и миллионы веточек.
Ниже, в той части, которая служила нам укрытием, вид зарослей менялся. Здесь набирались сил растения помоложе, те, что, вероятно, совсем недавно поднялись из семян, выброшенных из недр этого живого вала. И мы оба, Амелия и я, одновременно поддались ощущению, что вал неотвратимо надвигается на нас, выкидывая все новые побеги и с каждой минутой вздымая свой гребень выше и выше.
И тут, пока мы как зачарованные смотрели на эту немыслимую стену, солнечные лучи и вправду пробудили ее к жизни: вдоль стены пронесся басовитый стон, сопровождаемый оглушительным хрустом. Колыхнулась одна веточка, следом другая, и вот уже ветки и стебли задвигались на всем протяжении живого утеса, словно танцуя какой-то бездумный танец.
Амелия снова сжала мне руку и указала на что-то прямо перед собой.
— Глядите, Эдуард! Мой ридикюль! Надо достать его!..
Футах в тридцати над нашими головами в ровной на вид поверхности зарослей зияла большая дыра. Когда Амелия бегом устремилась к ней, до меня с запозданием дошло, что это, вероятно, то самое место, куда нас столь предательски вышвырнула машина времени.
А в нескольких шагах от дыры, зацепившись за стебель, висел ридикюль, совершенно несуразный в ореоле красной листвы.
Я бросился вперед и поравнялся с Амелией в тот самый миг, когда она намеревалась вломиться в чащу растений, подняв юбку почти до колен.
— Туда нельзя! — закричал я. — Растения пробуждаются к жизни!..
Не успел я договорить, как длинный ползучий побег подкрался к нашим ногам и выбросил семенной стручок, который тотчас же взорвался. В воздухе поплыло облачко мелких как пыль семян.
— Эдуард, мне настоятельно нужен мой ридикюль!
— Но вы же не сможете влезть наверх!
— Я должна.
— Придется вам как-нибудь обойтись без пудреницы и притираний.
Она бросила на меня быстрый гневный взгляд.
— Там не только пудреница. Там деньги. Фляжка с бренди. И многое другое…
Она очертя голову кинулась в глубь красных кустов, но какая-то ветка с треском очнулась ото сна и, стремительно выпрямившись, впилась в подол ее юбки. Ткань лопнула, Амелию развернуло и сбило с ног. Она вскрикнула и упала. Поспешив ей на помощь, я торопливо увел ее подальше от злокозненных зарослей.
— Оставайтесь здесь. Я полезу сам.
Без дальнейших колебаний я нырнул в этот лес извивающихся, стонущих стеблей и стал пробираться в том направлении, где видел ридикюль в последний раз. Поначалу это было не слишком трудно: я быстро усвоил, какие стебли могут, а какие не могут выдержать мой вес. Когда растения достигли такой высоты, что закрыли небо у меня над головой, я начал взбираться вверх; не раз и не два я срывался и едва не падал, когда ветка, за которую я хватался, обламывалась под рукой, обдавая меня соком. Заросли находились в непрерывном движении, словно руки толпы, когда она волнуется, приветствуя кого-то. Подняв глаза, я вновь заметил ридикюль Амелии — тот покачивался на одном из стеблей футах в двадцати надо мной. Но мне при всем желании удалось одолеть лишь три-четыре фута, а дальше просто не на что было опереться.
Внезапно неподалеку, в нескольких ярдах справа, раздался оглушительный треск; я поневоле втянул голову в плечи, в ужасе вообразив, что это «проснулся» один из самых крупных стволов, но причина оказалась куда проще: ридикюль сам собой соскочил со стебелька. Разумеется, я с радостью оставил тщетные попытки взобраться выше и бросился в гущу колышущихся нижних ветвей. Колыхались они буйно и довольно шумно; вдобавок один семенной стручок взорвался почти у самого моего уха, на время совершенно оглушив меня. Единственная мысль владела мной — поскорей бы завладеть ридикюлем и как-нибудь выбраться из этого ожившего кошмара. Не заботясь больше ни о чем — ни куда ставлю ногу, ни сколько стеблей сломаю, ни даже сильно ли вымокну, — я продрался меж растений, схватил свою добычу и поспешил выкарабкаться из зарослей на волю.
Амелия сидела прямо на камнях, и я швырнул ридикюль к ее ногам. Вопреки всякой логике, я был очень сердит на нее, хоть и сам понимал, что попросту прикрываю гневом пережитый страх.
Она поблагодарила меня, а я, отвернувшись, уставился на стену багровой растительности. Стена колыхалась еще сильнее, чем прежде, отовсюду высовывались бунтующие ветки и стебли. Почва по краям была усеяна свежими розовыми побегами. Растения и вправду надвигались на нас, медленно, но неумолимо. Я следил за ними минут пять без перерыва; зрелые экземпляры щедро поливали почву своим соком, орошая юные ростки.
Когда я вновь повернулся к Амелии, моя спутница вытирала лицо и руки фланелевой салфеткой, которую достала из ридикюля. А рядом на песке лежала фляга, и Амелия не замедлила протянуть ее мне.
— Хотите бренди, Эдуард?
— Спасибо, не откажусь.
Спиртное смочило мне язык и сразу разогрело меня. Но я сделал всего один глоток, предчувствуя, что содержимое фляги придется растянуть надолго.
Солнце всходило все выше, и мы оба ощущали на себе его благодатные лучи. Очевидно, нас закинуло в район экватора, так как поднималось солнце круто вверх и излучало щедрое тепло.
— Эдуард, подойдите ко мне.
Я присел на корточки подле Амелии. Она выглядела на удивление свежей, и я обратил внимание, что она успела не только обтереть лицо увлажненной салфеткой, но и расчесать волосы. Однако ее туалет был в самом плачевном состоянии: рукав жакета оторван, на юбке в том месте, куда впилась разъяренная ветка, зияла прореха, и вся одежда с головы до ног заляпана грязно-розовыми пятнами и потеками. Впрочем, оглядев себя самого, я убедился, что и мой новый костюм приобрел столь же непривлекательный вид.
— Не хотите ли привести себя в порядок?
Амелия протянула мне салфетку. Я принял у нее кусок фланели и вытер лицо и руки.
