Теплица (сборник) - Олдисс Брайан Уилсон (мир книг .txt) 📗

— И все-таки снаружи вам может понравиться.

Не успела она закончить высказывание, как ей на ум пришло новое, сложносоставное слово: «зельбстхильфлосцванг». «Вот-вот, — подумала Строй, — беспомощное самопринуждение». Она и сама была ему частенько подвержена. Если на то пошло, этим абсурдным словечком она заставила себя записаться на Марс — главным образом для того, чтобы сбежать от баварских родителей-увальней, прежде всего отчима. Не исключено, что это слово особенно хорошо подходит для Фарсиды.

Она выбросила «зельбстхильфлосцванг» из головы и сопроводила Фихта к лифтовой кабинке.

Когда они добрались до шлюза, то увидели, что смотритель Фипп бранится с каким-то малорослым быврой: обзывает его на чем свет стоит, не дает слова вставить.

Поблизости находился и Сквиррел, старший сын Фиппа.

— Стопудово, от тебя! — визжал он. — От бывр чего хочешь можно ждать!

Краснорожий распаленный Фипп проорал:

— Что, съел? Даже малые дети и те знают! Вали отсюда! Еще раз увижу, наваляю по рогам!

Коротышка поплелся прочь, преследуемый — на почтительном расстоянии — Сквиррелом. Фипп обернулся, увидел подошедших, и человека словно подменили.

— Прошу прощения, сэр. Извините за задержку. Вот сюда, пожалуйста, в эту дверку…

— Ты как-то взволнован, — заметила Строй, не в силах устоять перед соблазном.

— Да уж есть из-за чего, — отмахнулся Фипп. — Представляешь, я торчу тут на дежурстве, моя партнесса сидит наверху, а этот гад к ней повадился… Нет, ты вдумайся: он ее оприходовал, она рожает — а мне-то каково?

— Это нас не касается, — сказал Фихт своей спутнице, когда они вышли наружу. Под закатное солнце. На воздух. Со сверхмалым содержанием кислорода. Земли не видно.

Не успели они пройти и дюжину шагов, как Фихт вдруг вцепился в руку Строй и замер. Забормотал — то ли себе, то ли на публику:

— Разнузданный человек! Злой человек! Да, злой и разнузданный… Как вообще он может быть уверен, что тот мужчина осеменил его жену? В смысле, партнессу.

— Так ведь и его сын так считает. — Строй отметила про себя, что инцидент отчего-то взволновал астронома. — Может, им просто нравится такое воображать?

Бледный закат профильтровывался длинными горизонтальными полосками меж двух ближайших башен, Зюйдамерской и Китайской. Строй нашла эту панораму красивой, чем-то напоминающей мизансцену из спектакля, который в юности ей довелось посмотреть на Земле. В памяти всплыли строчки из древней поэмы:

Не важно. Дело давнее, к тому же теперь ей вряд ли когда удастся вновь увидеть фиалку.

Фихт и бровью не повел. Он стоял истуканом, сверля глазами истоптанный реголит. Что-то пробурчал насчет агорафобии. Затем: «Под звездным светом обольщенья присоска — враг передвиженья…»

— Полноте, Фихт! Какая у вас может быть агорафобия, когда вы всю жизнь заглядывали в пространство на миллиарды световых лет? Разве с ними может сравниться наш клочок земли?

Строй сомкнула пальцы вокруг прутика его руки и решительно потянула за собой.

— Нет-нет, я должен вернуться. Вы не понимаете. Я ничто… я ни в чем не участник. И вообще, по… по какому праву вы мной командуете?

Ей пришло в голову, что сейчас он ведет себя как сущий ребенок.

— Отведите меня, пожалуйста, обратно. Я хочу вам кое-что показать.

— О-ох, час от часу… Зельбстхильфлосцванг.

Стараясь не расплескать выдержку, она провела Фихта через шлюз. На выходе играла Дэйз. Девочка подбежала и уставилась на взрослых, особенно на Фихта.

— Ему что, не нравится на Марсе? — спросила она.

Бросив взгляд на часы, Строй отметила, что пора возвращаться в столовую. Только сначала надо бы отвести Фихта в медсанчасть. Ловким маневром она загнала его в подъемник спецъяруса.

Он не сводил с нее глаз.

— Строй, я бы хотел с вами совокупиться. Сейчас, в преклонном возрасте, должен сказать, что за всю прошедшую жизнь мне так и не довелось совокупиться. Ни разу. Силюсь вообразить, как это происходит. Могу ли я узнать, нравится ли вам такое занятие?

Строй растерялась:

— Как прикажете понимать? Вы делаете мне предложение? А не хотите узнать сначала, что об этом думают у нас в больнице? Может, вам организуют какую-нибудь особо заботливую санитарку?

— Нет-нет, вы не понимаете. Это мой лебенсангст [16].

«Эх, скорей бы уже…» — подумала Строй, зная, что лифт, предназначенный для доставки пострадавших, был специально рассчитан на медленный подъем.

— Понимаете, я за всю жизнь так и не сумел добиться эрекции. — Он говорил задумчиво, не сводя взгляда с ее лица. Кашлянул. — Забавно, правда? Все, что у меня есть, — это длинный мягкий шланг для избавления от мочи. И я жалею, что никогда не смогу совокупиться с таким восхитительным созданием… Позвольте, я вам его покажу?

— Извините, Фихт, не здесь.

Лифт остановился, скользнула открывающаяся дверь.

Строй сдала Фихта на руки дежурному. Астроном наверняка уже понял: это сцена прощания навсегда. Не сказал ни слова. Пока Фихта уводили, слезы катились из его глаз, как ртутные капли.

Строй зашла за ширму, присела на табурет и расплакалась.

Херрит, заведующая медсанчастью, была из новичков. Ее доставили сюда на последнем транспорте с людским карго. Даже при пониженной марсианской гравитации ей поначалу требовалась помощь, коль скоро перелет вызвал сердечную недостаточность, отчего Херрит все время хватала воздух как рыба и норовила упасть в обморок. Лишь тщательно составленный план регулярных физических нагрузок, да еще под надзором кардиолога, помог ей вернуть здоровье. Именно эта женщина занялась Фихтом. Наконец-то ей представилась возможность позаботиться о тех, кто страдает больше ее.

Она заметила плачущую Строй. Решила не вмешиваться. В больничных палатах и без того хватает рыданий.

Уборщик, как всегда, обрабатывал помещения. Он въехал в медсанчасть на своем самокатном пылесосе и улыбкой поприветствовал заведующую:

— Как ваше сердечко, Херрит? Надеюсь, получше?

— При виде вас, Разир, все хвори как рукой снимает.

Кожа Разира блестела, словно отполированное эбеновое дерево. Стройный, как мальчик. Налысо бритый череп. Вечно хмурое выражение лица, кроме тех минут, когда он улыбался — как сейчас, потому что Херрит ему нравилась.

Она кокетливо поинтересовалась:

— Вы, значит, так и спите в обсерватории? Не хотите ли куда-то перебраться?

— Да ведь оттуда до лестницы рукой подать. К тому же я не храплю. Вот они меня и не выставляют за дверь.

Сверкнула улыбка.

Херрит постаралась отогнать мысль, на что это похоже — оказаться с таким в одной постели.

— Что новенького показывают телескопы? Стрекоз еще не нашли?

Разир покачал головой:

— Похоже, мы ошиблись местом. Не водятся они здесь.

Разговор о стрекозах был не более чем мрачноватой шуткой из категории «между нами девочками».

До отлета, в Африке, эту историю Разир рассказал Херрит, когда она еле живой высадилась на Фарсиде — он жил со своей семьей в деревушке на берегу реки Касаи, в трех днях пути от Киншасы. Жизненных неурядиц хватало с избытком, и кое-какие члены семейного клана пошли своим путем. Назвались «Борцами за свободу», получили автомат, и порой на их долю перепадало что-то из общего котла.

«Какая у тебя может быть свобода, пока ты воюешь? Свобода доступна только в мирное время», — любил говорить Разиру старый и мудрый отец, чей брат вступил в ряды местной армии головорезов. А говорил он это каждое утро, когда после ночного отдыха отправлялся на реку отлить. Понятное дело, в ту пору Разира звали совсем по-другому, у него не было никаких устремлений, хотя отца он держал за святого.