Грааль - Эллисон Харлан (е книги .TXT) 📗
Сири была маленькой и почти невесомой-он поднимал ее чуть ли не одной рукой. Тонкие черты лица обладали странной особенностью меняться в зависимости от того, под каким углом падает свет. Наверно, Клод Моне нарисовал бы восемнадцать портретов Сири, чтобы запечатлеть истинное выражение лица (помнится, художник сделал ровно столько набросков Руанского собора). Отцом Сири был французский атташе в Бангкоке, а матерью – храмовая танцовщица, которую Думек впервые увидел на празднике по случаю окончания буддийского великого поста. От отца она унаследовала хитрость, без которой не выжила бы на улице, а от матери – та была родом из Чумпона – мелодичный голос с ярко выраженным южным акцентом. О том, как очутилась в Сайгоне, Сири предпочитала не распространяться. На бедрах у нее были рубцы, и Крис невольно вздрагивал всякий раз, проводя по ним пальцами.
Тем вечером в феврале 1968 года они сидели за ужином в своей квартирке на улице Нгуен-Кон-Тру. Снаряд, выпущенный из стодвадцатидвухмиллиметрового орудия, угодил в здание напротив, которое рухнуло, точно срубленное дерево. Вокруг разлетелись осколки, один из которых вонзился в плечо Сири.
Крие даже не заикнулся насчет больницы. Он понимал, что Сири не выдержит спуска по лестнице; что уж говорить о дороге в американский военный госпиталь…
На бинты ушли простыня и все белые теннисные носки, какие нашлись в шкафу. Сири прожила около часа. Все это время они разговаривали, и напоследок она наделила Криса единственным даром, которого он и впрямь желал, но не мог добиться – поведала, как найти Истинную Любовь.
– Я знала об этом давным-давно, просто не говорила.
– В деловых отношениях вроде наших не должно быть секретов, – попытался пошутить Крис. – Я к тебе со всей душой, а ты…
– Любимый, времени в обрез, – прошептала Сири, стискивая его ладонь. – Очень скоро ты снова останешься один. В благодарность за твою любовь я могу дать тебе только одно… Учти, ты-должен поверить мне на слово…
– Естественно.
Сири отправила его на кухню и велела принести пустой флакончик из-под специй. Крис принес бутылочку с этикеткой «Листья кориандра» (центральный рынок закрылся, поэтому пополнить запас приправ не было возможности).
– Наполни флакон моей кровью. И, пожалуйста, не спорь.
Разумеется, Крис согласился далеко не сразу и потерял несколько драгоценных минут, но в конце концов, презирая самого себя, уступил, – Я всегда стремилась к совершенству, – проговорила Сири. – И всегда знала, что совершенство возможно лишь в смерти. – Кейпертон раскрыл было рот, но не успел сказать ни слова. – Молчи и слушай! властно произнесла Сири. – Для каждой женщины существует свой совершенный мужчина, а для каждого мужчины – своя совершенная женщина. Ты – не мой идеал, хотя очень к нему близок. Я никогда не переставала искать; правда, с тех пор как мы встретились, рвения у меня поубавилось. Пожалуй, надо было довольствоваться тем, что есть… Хорошо быть крепким задним умом, верно?
Я знала наверняка, что Истинная Любовь существует на самом деле, что ее можно подержать в руках, посмотреть на нее и понять… Признаться, я не могла, подобно тебе, отделаться от чувства неудовлетворенности. Ты не обладал моими знаниями, однако каким-то образом догадывался о реальности Истинной Любви. Сейчас я расскажу, как ее найти. Так сказать, извинюсь за то, что не переставала стремиться к совершенству и после нашей встречи…
Слабым голосом, часто переводя дыхание, Сири поведала Крису о предмете, который никто и никогда не описывал, который обнаружили в 1900 году, Когда Эванс начал раскопки Кносского дворца на Крите.
Предмет находился в нише за причудливой фреской на стене «коридора процессий». Как он попал туда, оставалось только предполагать.
Археолог, отыскавший этот предмет, сразу сообразил, что за находка у него в руках. Он бесследно исчез в ту же ночь – очевидно, вернулся в Англию; как бы то ни было, больше его никто не видел. О находке стало известно лишь в 1912 году, со слов Бесси Чапмен, одной из семисот одиннадцати спасенных «Карпатией» с затонувшего «Титаника».
Пассажирка, находясь на грани нервного истощения, по всей видимости, начала бредить. Ее рассказ услышали только те, кто был рядом: товарищи по несчастью и матросы «Карпатии». Судя по всему, Бесси была лондонской шлюхой, которой довелось как-то провести вечерок «с настоящим джентльменом, точно вам говорю»; этот джентльмен и показал ей таинственный предмет. Бесси рассказывала о нем с таким восторгом, что, когда умерла, почудилось, будто она отошла в мир иной лишь потому, что познала величайшую на белом свете радость.
Впоследствии было отмечено, что один из матросов, ирландец по фамилии Хаггерти, не отходил от умирающей до самого конца и ловил буквально каждое слово.
Когда лайнер вернулся в Нью-Йорк, Хаггерти списался на берег.
Девятого сентября 1914 года сержант Майкл Джеймс Хаггерти погиб в сражении на Ипре. Его вещмешок, в котором рылся немецкий солдат (о чем стало известно со слов очевидца: тот, когда враги заняли позиции союзников, притворился мертвым и по счастливой случайности уцелел), – так вот, вещмешок исчез. Товарищи сержанта утверждали, что спал он всегда с мешком под подушкой, что в мешке, похоже, находилось что-то тяжелое и что однажды ирландец чуть было не сломал руку шутнику, который хотел развязать горловину вещмешка и заглянуть внутрь.
В промежутке с 1914 по 1932 год предмет – никем и никогда не описанный – возникал трижды: в Севастополе у белогвардейского офицера, у некоего голландского авиаконструктора и, наконец, у чикагского гангстера – по слухам, того самого, что застрелил Дайона 0Бэниона в цветочном магазине на Норт-Стейтстрит.
В 1932 году человек, прибывший в Нью-Йорк сразу после Рождества на открытие мюзик-холла «Рэйдио-Сити», сообщил полицейским, которые наткнулись на него в переулке поблизости от Пятой авеню, что его избили и ограбили, причем украли «самую ценную и прекрасную вещь на свете». Человека доставили в клинику Белльвью, однако сколько ни допрашивали, он так и не описал украденный предмет.
В 1934 году предмет оказался в частной коллекции немецкого архитектора Вальтера Гропиуса, а после того, как Гропиус бежал из нацистской Германии, перекочевал к Герману Герингу. В 1941 году он будто бы находился у доктора Швейцера во Французской Экваториальной Африке, а в 1946-м очутился в числе тех немногих вещей, которые Генри Форд не оставил по завещанию своей корпорации.
