Чужая боль - Лукьяненко Сергей Васильевич (книга бесплатный формат txt) 📗
– Я не знаю. Но с чего она началась, Игра?
Она пожала плечами. С того, что люди обрели бессмертие, наверное. Игра – это жизнь. Что является основной чертой жизни? Стремление убить. Что является основной чертой Игры? Стремление убить. В инсценировке – на Перл-Харборе, где кипит вода, и в сотый раз тонут корабли, и падают ведомые смертниками бомбардировщики, на Курской дуге, где танки спекаются с землей и кровью в один сплошной черный ком, в Хиросиме, где снова и снова вспыхивает пламя атомного взрыва…
Но ведь когда-то, в первый раз, это не было игрой! Они не могли играть, умирая по-настоящему! Их вело в бой что-то другое! Они бросалась на колючую проволоку концлагерей не потому, что это очень интересно! И ведь Дэн почувствовал, почти ощутил это неведомое, непонятное, когда в прекрасной инсценировке «Майданек» смотрел на сытых, откормленных эсэсовцев, избивающих детей… Он бросился вперед не потому, что хотел испортить игру, соригинальничать. Он просто не мог иначе. Он почти понял! А они не хотят или уже не могут понять. Слишком долго длилась Игра.
Дэн посмотрел на нее. И прочел в глазах то, что совсем не обязательно говорить словами.
«Игра – это жизнь. Играй живя, живи играя. Это не больно – боль в твоей власти. Это не страшно – ты умирал сотни раз и столько же раз воскресал. Убивай! Это только игра! Это весело! Машины, которые умнее тебя, воскресят бренное тело, уложат на прежнее место, вложат в руки новое оружие. Играй! Не повезло сейчас – повезет в следующий раз! Кто хочет сыграть в Чингисхана? Кандидатуру на роль Гитлера, побыстрее! Экипаж «Энолы Гай»! Играем! Майданек, Освенцим, Хатынь, Сонгми! Играем!»
Она встала из-за стола. Волосы, цвета густого меда, упали на плечи, белое платье – флаг несостоявшейся капитуляции – обрисовало фигуру.
– Я улетаю утром, Дэн. Вызови машину в семь, будь добр.
Добр. Будь добр… Она пошла в глубь сада, обернулась.
– Я посплю в жезлонге. А ты дурак, Дэн. Игра – это единственное, что придает смысл жизни. Она в нашей крови…
Ждущая серость, забытая ею на стуле, обожгла руку. Он поймал белое платье в полукруг прицела. Затаил дыхание. И нажал на спуск.
Факел вспыхнул в ночи, осветил сад, и бревенчатый дом, и посыпанные песком дорожки. Он остался сидеть в кресле, пока земля возле черной горстки пепла не зашевелилась. Вынырнуло тупое рыло реанимационного робота. Приполз… Миг – и машина превратилась в полтонны оплавленного железа. Он прошелся по саду, захохотал:
– Игра? Верно! Будем же играть!
Второй робот прилетел через шесть минут. Спланировал из-за деревьев… Он прицелился, выстрелил, произнес, как аксиому:
– Ни один робот не причинит вреда человеку. Будем же играть!
На стенах его дома висел богатый арсенал. Он выбрал несколько штуковин поувесистее и повнушительнее. Перекусил, поглядывая на пепел. Третий робот пытался прикрыться защитным полем. Но нейтринный луч пробил поле.
Его убили к вечеру второго дня. Дом штурмовали морские пехотинцы, зеленые береты, самураи династии Тан и бригада СС из дивизии «Мертвая голова». Они умирали, воскресали, и шли в бой снова. А он стрелял, зная, что уже выведен из памяти регенерирующей системы…
Дюжий десантник пнул носком ноги его жалкое, искромсанное ранами тело. Выругался, спросил:
– А как та девушка, из-за которой все началось?
– Откачали, – ответил кто-то. – Еще поиграет.
Она стояла совсем рядом. Смотрела на молчаливую толпу, поблескивающую самым разным оружием. И читала во всех глазах один и тот же вопрос, его вопрос… «Зачем мы играем? Что такое Игра?» Шаг. Еще шаг. Она склонилась над Дэном, коснулась его лица:
– Ты победил…
Кто-то за спиной прошептал:
– Странно – не любил Игру, а единственный сыграл по-настоящему…
Размахнулся и отбросил ждущую серость, цепляющуюся за руки…
