Убить барби - Варли Джон Герберт (Херберт) (полная версия книги txt) 📗
– Прикройтесь, – повторила барби, поморщившись. – Вы выставляете напоказ свои… отличия. И ваши прически…
Другие барби захихикали.
– Мы из полиции по заданию, – рявкнул Вейл.
– Гм… да, – поддакнула Бах, раздраженная тем, что барби вынудила ее оправдываться. В конце концов, здесь тоже Новый Дрезден, и находятся они в общественном месте, поэтому имеют право одеваться так, как им хочется.
Главная улица оказалась узкой и унылой. Бах ожидала увидеть проспект вроде тех, что находятся в торговых районах Нового Дрездена, однако ее взору открылось нечто весьма смахивающее на жилой коридор. Одинаковые люди на улице бросали на них любопытствующие взгляды. Многие хмурились.
Улица вывела их на маленькую площадь с низкой крышей из голого металла, несколькими деревьями и угловатым каменным зданием, от которого лучами расходились дорожки.
У входа их встретила неотличимая от остальных барби. Бах спросила, с ней ли Вейл говорил по телефону, и получила подтверждение. На вопрос же о том, смогут ли они пройти внутрь и поговорить, барби ответила, что посторонние в храм не допускаются, и предложила присесть на скамейку возле входа.
Когда они уселись, Бах начала задавать вопросы.
– Во-первых, мне нужно узнать ваше имя и должность. Кажется, вы… как же там было?.. – Она сверилась с заметками в блокноте, торопливо списанными с экрана компьютерного терминала в кабинете. – Я так и не выяснила вашу должность.
– А у нас их нет, – ответила барби. – Но если так необходим «ярлык», считайте нас архивариусом.
– Хорошо. А ваше имя?
– У Нас нет имен.
Лейтенант вздохнула.
– Да, я понимаю, что вы отказываетесь от имени, приходя сюда. Но ведь у вас было имя. Вам его дали при рождении. И мне оно нужно для следствия.
– Нет, вы не поняли. Верно то, что у этого тела когда-то имелось имя. Но оно было стерто из сознания. И этому телу будет очень больно его вспоминать. – Она запиналась всякий раз, произнося «этому». Очевидно, даже имитация личного местоимения выводила ее из душевного равновесия.
– Тогда я попробую зайти с другой стороны. – Ситуация становилась тяжелой, и Бах поняла, что дальше будет еще хуже. – Вы назвали себя архивариусом.
– Да. Мы ведем архивы, потому что этого требует закон. Сведения о каждом гражданине должны храниться. Так нам сказали.
– И на то есть весьма веская причина, – заметила Бах. – Нам понадобится доступ к этим архивам. Для следствия. Вы меня поняли? Полагаю, что офицер полиции уже просматривал их, иначе погибшая не была бы идентифицирована как Леа П. Ингрэм.
– Это так. Но вам незачем просматривать архивы снова. Мы пришли сделать признание. Мы убили Л.П.Ингрэм, серийный номер 11005. И добровольно сдаемся. Можете везти нас в тюрьму. – И она вытянула руки, подставляя их для наручников.
Изумленный Вейл неуверенно потянулся к наручникам на поясе, но все же взглянул на лейтенанта, ожидая указаний.
– Позвольте уточнить. Вы сказали, что убили ее вы? Лично вы?
– Правильно. Это сделали мы. Мы никогда не сопротивляемся светским властям и желаем понести наказание.
– Так, еще раз. – Бах схватила барби за запястье, разжала ее пальцы и повернула руку ладонью вверх. – Это и есть та самая личность… то самое тело, которое совершило убийство? И это та самая рука, которая держала нож? Эта рука, а не тысячи других «ваших» рук?
Барби нахмурилась.
– Если задавать вопрос таким образом, то нет. Эта рука не держала орудие убийства. Но наша рука держала. Так какая разница?
– В глазах закона – весьма существенная. – Бах вздохнула и выпустила руку женщины. Женщины? А можно ли называть ее женщиной? Она поняла, что ей нужно узнать побольше о стандартистах. А пока удобнее считать их женщинами, потому что у них женские лица.
– Давайте попробуем снова. Мне нужно, чтобы вы – и свидетели преступления – посмотрели запись убийства. Я не смогу различить убийцу, жертву или любого из стоявших рядом. Но вы наверняка сможете. Полагаю, что вы… словом, есть такая поговорка: «Все китайцы на одно лицо». Но это, разумеется, справедливо для европейских рас. Азиаты различают друг друга без проблем. Вот я подумала, что вы… что ваши люди смогут… – Она смолкла, увидев на лице барби тупое непонимание.
– Мы не понимаем, о чем вы говорите.
Плечи Анны-Луизы поникли.
– То есть вы не сможете… даже если увидите ее снова?..
Женщина пожала плечами:
– Мы все выглядим одинаково.
***
Вечером того же дня Анна-Луиза улеглась на свою пневматическую кровать, окружив себя клочками бумаг. Смотрелось это неприглядно, но запись на бумаге стимулировала ее мышление гораздо сильнее, чем ввод данных в персональный инфоархив. И еще ей лучше всего работалось поздно вечером, дома, в постели, после ванны или секса. Сегодня у нее было и то, и другое, и лейтенант поняла, что полученная в результате бодрящая ясность мышления потребуется ей на всю катушку.
Стандартисты.
Они были захолустной религиозной сектой, основанной девяносто лет назад кем-то, чье имя не сохранилось. Это ее ничуть не удивило, поскольку неофиты отказывались от имен, присоединяясь к секте, и прилагали все не запрещенные законом усилия, чтобы уничтожить память и об имени, и о своей личности – словно этого никогда не существовало. Пресса быстро прилепила к ним эпитет «барби». Это слово означало популярную в двадцатом и в начале двадцать первого столетия детскую игрушку – пластиковую, бесполую и массовую куклу-«девочку» с изысканным гардеробом.
Дела у барби шли на удивление хорошо для группы, члены которой не воспроизводятся естественным путем, и чьи ряды пополняются исключительно за счет новичков из внешнего мира. Лет двадцать их число возрастало, затем стабилизировалось. Они умеренно страдали от религиозной нетерпимости, перемещались из страны в страну, и в конце концов шестьдесят лет назад большая часть секты перебралась на Луну.
Они вербовали новых «компонентов» из неудачников – тех, кто неуютно чувствовал себя в мире, проповедующем подчинение определенным нормам, пассивность и терпимость к миллиардам соседей, однако вознаграждали лишь тех, у кого хватало упорства и настойчивости, чтобы выделиться из стада. Барби самоустранились из системы, где человеку приходилось одновременно быть и лицом в толпе, и гордым индивидуумом со своими надеждами, мечтами и желаниями. Они стали наследниками древней традиции аскетического ухода из суетного мира, меняя свои имена, тела и сиюминутные желания на размеренную и безопасную жизнь, лишенную разрушительных страстей.
Бах поняла, что, возможно, несправедлива к некоторым их них – среди барби вполне могли оказаться и те, кого просто привлекли религиозные идеи секты. Хотя, по ее мнению, в этом учении было мало смысла.
Она пролистала их догматы, делая пометки. Стандартисты проповедовали единство человечества, клеймили свободу воли и поднимали группу и равенство в ней до божественного уровня. Ничего особенного их теория из себя не представляла, зато практика… Практика вызывала у нормальных людей тошноту.
Имелись у них и теория творения, и божество, которому не поклонялись. Вселенная возникла, когда ее создала некая безымянная богиня – прототип матери-земли. Она же заселила мир людьми – совершенно одинаковыми, отштампованными по одной универсальной форме.
Далее возник грех. Кто-то из людей начал задумываться. У этой личности имелось имя, полученное уже после греха как часть наказания, но Бах его так и не отыскала. Она решила, что это грязное или ругательное слово, которое стандартисты не сообщают чужакам.
Так вот, этот человек спросил богиню, ради чего совершился акт творения. Чем же богиню не устраивала первоначальная пустота, раз она решила заполнить ее людьми, чье существование лишено смысла?
И это оказалось последней каплей. По необъясненным причинам – даже спрашивать о них считалось смертным грехом – богиня наказала людей, впустив в мир разнообразие. Бородавки, большие носы, курчавые волосы, белая кожа, люди высокие, люди толстые, люди уродливые, голубые глаза, волосы на коже, веснушки, половые органы. Миллиарды лиц и отпечатков пальцев, каждая душа заперта в оболочку, отличную от другой, и каждой нужно различить чужой голос среди воплей толпы.
