Морская пена - Дмитрук Андрей Всеволодович (библиотека книг txt) 📗
- Ты подарил мне поэму!
- Я счастлив, дядюшка! - сказал курсант, считая, что любезностей на сегодня достаточно, коснулся края каски и ушел к машине. Замаранные кровью руки Мана избавили Индру от прощального объятия.
II
После целого дня, проведенного на жаркой, грохочущей строительной площадке, Вирайе предстояло еще идти на званый вечер. Больше всего хотелось вымыться горячей цветочной водой и лечь спать - как он любил, не на постели, а на руках четырех-пяти сильных рабов. Но Шаршу обещал познакомить с какой-то сказочной приезжей красавицей, и Вирайя, сцепив зубы, отправился в парильню. Как говаривал Шаршу, это было единственное место, где раб мог безнаказанно намять бока господину. С болью в мышцах, с воспаленной кожей архитектор сиганул в ледяной бассейн. Потом его снова захватил в свои руки массажист и долго втирал в тело масла. Когда скрупулезно выбритый и празднично причесанный, с лакированными ногтями и слегка подкрашенным лицом Вирайя садился в машину, двор был уже освещен по-ночному.
Спустившись по бульвару, где сияли белые шары под гигантскими абажурами платанов и буков, машина круто свернула на набережную. Вирайя, любитель скорости, перестроился в крайний ряд. Теперь по левую руку широкой дугой развернулось гранитное набережное шоссе. Нижние этажи ступенчатых дворцов были освещены уличными фонарями, в глубине колоннад сверкали высокие узкие окна, но квадратные вершины рисовались силуэтами на фоне сплошного зарева центра. Справа ветер трепал черные жесткие перья пальм. За пальмами мерно дышало море. Сквозь мощные вздохи прибоя сыпались крики, смех, долетала оборванная музыкальная фраза. На верхнем ярусе набережной, где ехал Вирайя, теснились машины; к нижним уровням, скрытым от глаз ездоков бронзовой стеной с барельефами, выходили подземные галереи. Там развлекались.
Он миновал участок шоссе, где копошились в лучах прожекторов сотни голых, блестевших от пота рабов и двигались, хищно урча, строительные машины. Это место пришлось объехать по специально проложенным мосткам. Здесь совсем недавно часть одетого камнем берега сползла в океан, подточенная землетрясением. По счастью, никто из свободных граждан не пострадал. Хуже было три года назад, когда прибрежные районы столицы захлестнул вал цунами...
Наконец машина нырнула в гулкий туннель, и над головой замелькали овальные матовые плафоны. Эта часть пути была тяжела. Вирайя задыхался в густых испарениях мяса и гниющих овощей. Под каменными арками открывались поперечные коридоры с рельсами и рядами ворот, окованных белой жестью. Пришлось постоять перед опущенным шлагбаумом, пропуская грузовой поезд. Стальные, глухо громыхавшие вагоны были покрыты изморозью. В других коридорах составы стояли, гофрированные стенки вагонов были подняты и собраны, как шторы; толпы рабов выгружали ящики, несли над головами туши, катили бочки. Басисто гудели провода, орали надсмотрщики, поддерживая непрерывное оглушительное эхо; мучная пыль садилась на указательные стрелы и светящиеся надписи, стояла туманом в слепом свете подземелья.
Здесь была изнанка столицы, горизонт централизованного распределения. Отсюда транспортеры разносили продукты по районным складам, куда приходили в известный день и час лица, наделенные правом получать разрядный паек на семью, - как правило, старшие мужчины.
По широкому винтовому пандусу вокруг кирпичного круглого зернохранилища машина Вирайи взобралась к верхнему горизонту города. У контрольного поста машину проводили взглядами часовые в голубых касках Стража Внешнего Круга, к которому относился и сам Вирайя, адепт-строитель малого посвящения. Многоэтажный муравейник распределителя был накрыт зеленой горой, уступами спадавшей к заливу. Радиальные проспекты звездой расходились от вершины, увенчанной радужным ореолом Висячих Садов, столичного центра развлечений.
Машина неслась сквозь массу цветов, лиан и листьев, уютно подсвеченную огнями скрытых вилл. Вдруг по обочинам взметывались, как волны, зеркальные стены, поднимая на гребне пену рощ и розариев,- это проспект, спускаясь, прорубал край очередной кольцевой террасы.
За поворотом блеснул канал. Призраками двигались прогулочные лодки. Из глубины парка - с тремя окнами по фасаду, длинными и яркими, как солнечная дорожка на воде,- выплыл и развернулся дом Шаршу.
Вирайя порадовался обилию машин перед входом - он любил являться после всех, в разгаре застолья, когда никого уже не надо ждать.
Ужинали в главном зале под звездным небом - потолок был снят. Гости привольно разлеглись на квадратном острове з обрамлении замкнутого канала. Остров был уставлен низкими лакированными столиками с изящной посудой. Прозрачная вода, усыпанная лепестками, отражала тонкую аркаду, заменявшую стены. В глубине арок теплился красноватый полусвет: взгляд с трудом различал там белизну огромного букета, смутный блеск статуи, складки тканей. Все звуки сглаживались, сливались в единое приветливое журчание: струнная музыка и перезвон ложек, рокот разговора, смех и плеск воды, льющейся в канал.
Прислуживали похожие друг на друга белобрысые северянки с исключительно нежной кожей, в высоких сандалиях и парчовых набедренных поясках,- хозяин умел подбирать рабов, пользуясь своим высоким рангом в системе распределения.
Вечера у Шаршу Энки, адепта-врачевателя среднего посвящения Внешнего Круга, намного уступали по роскоши и разгулу пиршествам в модных салонах куртизанок или художников: здесь не сходились любители кровавых развлечений. Сиживала небольшая постоянная группа друзей, мужчин и женщин, ценивших простоту и задушевность.
Сам Шаршу, полный, лысеющий, смуглый, с выпуклыми темно-карими глазами под тяжелым карнизом лба и бровей, громко сказал: "О!" - и поднял руку, не вставая.
Многие повторили его жест, зашумели, заулыбались, поворачиваясь к вошедшему. Две рабыни помогли Вирайе опуститься на подушки между хозяином и незнакомой женщиной - вероятно, той самой приезжей. Врач не обманул: ее внешность была словно удар. Почти лишенное косметики, бледное лицо с прозрачно-зелеными глазами до висков светилось, как фарфор, в раме вычурно уложенных, крупно вьющихся бронзовых волос. Сильное, царственно-рослое тело излучало странный неявный жар - женщина была слишком изысканной, чтобы опалять откровенно. Коротенькая узорная безрукавка со значком предварительного посвящения почти полностью оголяла грудь и живот, широкие белые брюки из плиссированной ткани раскинулись по ковру, как два лебединых крыла.
Одним уголком рта усмехнувшись восхищенному взгляду архитектора, она лениво положила руку на плечо Вирайи и коснулась его губ губами, пахнувшими свежим сеном - сенной аромат входил в моду в Висячих Садах. Это было приветствие, не больше,- но двадцативосьмилетний адепт почувствовал, что волнуется непривычно и непозволительно. Шаршу очень кстати вмешался, припечатав его руку своей тяжелой мокрой ладонью:
- Вирайя - истинный знаток. Смотри, как много заметил он в одном твоем поцелуе, Аштор!
- Посвященный Вирайя заметил мою любовь, - вяло уронила Аштор, опуская серебряные ресницы.- Если он знаток не только в теории, я рада буду видеть его после ужина - при согласии посвященного Вирайи, конечно.
- Завидно!- крикнул один из гостей, желчный черноволосый скульптор Хассур. - При согласии, а? Каково лицемерие! Будто ты не видишь, что он цветет, как мальчишка, ждущий лишения невинности!
- Вирайя сам талантлив и отлично чувствует чужой талант,- трезво объяснил Шаршу.
Действительно, Вирайя и впрямь пылал от счастья, одновременно ощущая страх перед этим совершенным созданием. Непостижимой казалась возможность столь легкого сближения.
- Не слушай их, мой бог, - все так же бесстрастно и вяло, проглатывая окончания слов, сказала Аштор.- Ты не талантлив, а гениален, я люблю тебя давно. Я училась в Авалоне, в Академии Любви, выстроенной твоими руками. Твои колонны и зимние сады научили меня большему, чем все старые гетеры и отставные гимнасты. Когда живешь в таком доме, хочется быть совершенством. - Ее холодные хризолитовые глаза истерически сузились - очевидно, она никогда в жизни не знала отказа своим желаниям. - Ты бог. Ты создал меня. Сегодня я принесу себя на твой алтарь.
