Мю Цефея. Шторм и штиль (альманах) - Давыдова Александра (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
— Распустил хвост перед приезжими, — сказала мать.
Спохватившись, углядела Данку, навострившую уши, и погнала по делам: отнести бабке стопку свежих лепешек из печи.
— А говорят, — поделилась с бабкой Данка, пристроившись на краешек стула и откусывая от лепешки, — что на болота сейчас никому хода нет.
— Правду говорят, — согласилась бабка. — До прошлого-то года, помнишь, сюда по осени кто только не приезжал охотиться. Тьмы народу, с конями да с экипажами. На нижнем-то этаже от одних сундуков проходу не было…
Данка вспомнила, что год назад по этому времени работы в гостинице и впрямь было невпроворот, мать с ног сбивалась и ее, Данку, то и дело заставляла помогать, приставая с разными заботами.
Нынешней же осенью Данку особо не гоняли. Народу было куда как меньше, а те, которые понаехали, совсем не те, что раньше. Сундуков, считай, нет совсем, экипажей тоже. Приезжие не важничали и не строили из себя столичной знати перед поселковыми, как те, прежние. Наоборот, набивались в друзья со своими расспросами. Но, когда кто-то из гостиничных постояльцев обращался к Данке, ей отчего-то делалось неуютно. Их вежливость казалась Данке напускной, чем-то вроде тонкого слоя зеленой ряски над холодной болотной трясиной. Прорвется ряска — засосет, ахнуть не успеешь.
Не странно, что мать опасалась неприятностей.
— А теперь чего стало не так? — спросила Данка.
— А теперь туман, — пояснила бабка. — Морочит, глаза отводит. Шагаешь по тропе — а под ноги трясина подворачивается.
— Разве же он отводит? — удивилась Данка. — Нырнул да вынырнул, всех дел.
— Молчи уж мне, — тяжело сказала бабка. — Ты-то хоть никому не говори, что в болото шастаешь, как к себе на двор. Да и не ходила бы лучше туда совсем, ну ее, ту клюкву да траву болотную.
— Клюква тебе самой нужна, зимой отвар пить, — резонно возразила Данка. — И траву я что, себе беру, что ли. Какая ж ты будешь травница, без трав-то! А что такое сердце болота?
— Такое место, где болотницы живут.
— А ты там бывала?
— Давно, — ответила бабка, пряча глаза. — Было дело.
— И болотниц видела?
— Конечно, видела. Туда ведь только с их согласия и можно попасть.
— А сейчас что? — не отставала Данка. Ее заело любопытство.
— А сейчас нет их согласия, не то что в сердце людей пустить, а хоть бы и на самый краешек, — растолковала бабка. — Потому и туман.
Данка помолчала, задумавшись.
— Баб, а отчего мы с болотницами-то рассорились?
— Так оттого и рассорились, — так же задумчиво отозвалась бабка, — что люди, это дело такое… пусти их к себе в сердце, так они его сапогами вытопчут, да спасибо не скажут.
***
Мира лепешкам обрадовалась еще больше бабкиного — оно и понятно, бабка такие часто ест, а подруге Данка домашнее печево приносила хорошо если раз в неделю.
— Не скачи козой, — попросила Мира, — всю ягоду мне повытопчешь.
— Не повытопчу, — сказала Данка, но переминаться с ноги на ногу перестала, села на корягу. — Мир, а туман-то этот, вы его напустили, что ли?
— А то кто же еще, — кивнула Мира, вовсе не удивившись вопросу.
— Чтобы люди к вам не ходили?
— Чтобы не всякие люди к нам ходили, — пояснила Мира. — Ты вот, например. Ходи, кто ж тебе мешает. Лепешки у тебя вкусные, как тебя с такими лепешками не пускать, сама подумай.
Болотница засмеялась и присела рядом с Данкой на корягу, полоща ноги в воде.
— А те, которых вы не пускаете, они чего? — не очень понятно спросила Данка, но Мира поняла, конечно же. Перестала смеяться, вздохнула:
— А тем, которых мы не пускаем, нужен жабий камень. Слыхала про такой?
Данка поморщила лоб, стараясь припомнить смутно слышанное краем уха:
— Это который болезни лечит?
— Лечит, — согласилась Мира. — Еще как лечит. От всех болезней, от всех ядов, от самой смерти лечит. Тот, кто смертельно болен, проглотив жабий камень, поправится. Тот, кто стар и одряхлел, — помолодеет и будет жить еще сто лет.
— А вам его жалко и самим надо? — понимающе спросила Данка.
— Дурочка. Жабий камень у нас в голове. Вот тут, — болотница прикоснулась пальцем ко лбу. — И чтобы его достать, надо… поняла?
Данка ужаснулась:
— Так что ж это, они, эти охотники за камнем, вас совсем?..
— Совсем, — сказала Мира. — Ясно тебе, горюшко?
Куда уж яснее.
— А почему он жабий?
Мира посмотрела изумленно:
— Тебе что, бабка не рассказывала? Я-то думала, ты знаешь, дурочка.
Данка помотала головой, обиженная, что ее второй раз обозвали дурочкой. Но попробуй тут возрази: вдруг Мира не станет рассказывать интересное!
— Ты как думаешь, откуда болотницы-то берутся?
— Рожаются? — неуверенно предположила Данка. — Как люди? Ой, а где тогда болотники?
— Нету болотников, — хмыкнула Мира. — Не бывает… хотя, знаешь, я б не отказалась…
Но, поглядев в Данкины умоляющие глаза, сжалилась и снизошла пояснить:
— Когда жабе исполняется сто лет, она вьет себе гнездо и ложится на зиму в спячку, а весной на том самом месте, в травяной колыбели, просыпается новорожденная болотница. Понятно?
Данка вникла и запереживала:
— И как же она, такая маленькая, одна? Плачет, поди? А кто ее кормит?
— Что ей плакать, дурочка, ее болото холит и лелеет, болото же и кормит! А если что, старшие сестры, кто поближе, присмотрят.
— А что камень? — вспомнила Данка, махнув рукой уже и на третью дурочку.
— А камень, почитай, у всех жаб, что постарше, в голове есть. Вот только, пока жаба болотницей не стала, силы в камне настоящей нет. Не изничтожит яд, а так, ослабит. Не избавит от болезни, подлечит только. Ну и умирающего не спасет, конечно же.
Мира посмотрела на Данку и вдруг нахмурилась:
— Куда ж ты ноги в воду суешь, горе ты мое болотное? Нашла с кого пример брать! А ну, живо домой!
***
Пришлые искали проводников, чтобы те провели их в болото. Местные ходили, задрав носы, хвастали перед пришлыми и друг перед другом, щедро делились приметами топких мест и надежных тропинок. Впрочем, когда доходило до дела, гонор у проводников пропадал. Туман стоял стеной, никому не давая ходу внутрь. Большей частью перепачканные по уши горе-охотники, костеря трясину на чем свет стоит, вываливались из тумана, вдоволь намесив сапогами тину, так и не пробившись сквозь плотное, колышущееся марево. Кое-кто не возвращался вовсе. Но даже и это не отбивало у местных охоты наниматься проводниками. Пришлые платили щедро даже за неудачные попытки, а за удачные — обещали вдесятеро.
— Говорят, — сказала мать, водя тряпкой по боку кастрюли из-под супа, — по всей границе так. Нет проходу в болота, и все тут. Ни мужикам за утками, ни девкам за клюквой. Покружат в тумане — и назад, покружат — и назад.
— Кто б их винил, — ответил Йозеф, мельник, зашедший продать матери полмешка муки и задержавшийся над кружкой темного пива. — Кто б их винил… после того, что мы сделали с их принцессой, я бы им еще в ноги поклонился за то, что они от людей всего лишь отгородились и знать не хотят. Могли б и похуже отплатить, сторицей.
— Так-то оно так, — согласилась мать, начищая медный бок.
— С принцессой? — пискнула Данка, открыв рот и позабыв драить пол.
— Говорят, принц любил свою жену, — ровным голосом проговорил Йозеф. — Говорят, его отец вырезал камень без ведома и согласия сына, презрев союз с болотницами ради жизни единственного наследника. Говорят, выздоровевший принц так и не простил отца и втайне от него ищет проход на болота, чтобы признать вину и…
— Ай!
— Данка, коза! Вот же коза! А ну-ка, иди сюда, тряпкой отхожу!
Заслушавшись, Данка двинула ручкой швабры по синему кувшину с пивом, стоявшему на стойке.
***
