Отравленный пояс (с иллюстрациями) - Дойл Артур Игнатиус Конан (читаем книги бесплатно .txt) 📗
— Поразительно интересно! — сказал лорд Джон, который, спершись на стол, смотрел в микроскоп. — Забавный карапузик! Номер первый в будущей галерее предков человека. У него на теле красивая большая пуговица.
— Темный предмет — это ядро его клетки, — сказал Челленджер тоном няньки, которая учит азбуке своего питомца.
— Прекрасно! Нам, значит, и беспокоиться не о чем, — рассмеялся лорд Джон. — Кроме нас, кто-то еще живет на свете.
— Вы как будто считаете достоверным, Челленджер, — сказал Саммерли, — что мир создан исключительно с целью порождать и поддерживать человеческую жизнь.
— Конечно, сударь мой, с какой же иною целью? — спросил Челленджер, которого раздражала даже возможность возражения.
— Иногда я склоняюсь к тому воззрению, что только чудовищное самомнение человека внушает ему мысль, будто эта беспредельная вселенная сотворена лишь в качестве арены, по которой бы он мог важно расхаживать.
— На этот счет невозможно строить теории; но, даже оставляя в стороне чудовищное самомнение, которое вы ставите нам в упрек, мы можем сказать со спокойною совестью, что мы самые развитые существа во всей природе.
— Самые развитые из знакомых нам существ.
— Это разумеется само собою, многоуважаемый.
— Подумайте обо всех тех миллионах, а может быть, и биллионах лет, когда ненаселенная земля вращалась в мировом пространстве, — или, если даже не вовсе ненаселенная, то все же без малейших следов человеческого рода, без мысли о нем. Подумайте обо всех этих неисчислимых эрах, заливаемых дождями, выжигаемых солнцем, обвеваемых бурями. По геологическому летоисчислению, человек появился на свет, так сказать, еще только вчера. Как же можно в таком случае считать доказанным, что все эти гигантские приготовления имели в виду только его пользу?
— А то чью же? Чью же?
Саммерли пожал плечами.
— Что можно на это ответить? Это — за пределами нашего понимания. Но человек, быть может, является всего лишь побочным продуктом, случайно возникшим в этом процессе. Положение совершенно такое же, как если бы пена на поверхности океана вообразила себе, будто океан должен служить только ее созиданию и сохранению, или если бы мышь в соборе полагала, что здание воздвигнуто только для ее жилья.
До сих пор я передавал дословно этот спор, но теперь он переходит в шумную перебранку с многосложными научными терминами, которыми бомбардируют друг друга противники. Разумеется, весьма лестно присутствовать при обсуждении величайших вопросов двумя столь выдающимися умами; но при постоянном их расхождении во взглядах такие простые люди, как лорд Джон и я, не могут извлечь из подобного спора какого-либо полезного для себя поучения. Каждый опровергает сказанное другим, и в конце концов мы перестаем понимать что бы то ни было. Но вот прения окончились; Саммерли съежился в кресле, а Челленджер, все еще манипулирующий своим микроскопом, не перестает испускать низкий, глухой, нечленораздельный гул, как море перед бурей. Лорд Джон подходит ко мне, и мы оба вперяем взоры в ночь.
В небе стоит бледная луна — последняя луна, на которую глядят человеческие очи, и звезды струят мерцающий блеск. Даже в чистом воздухе южноамериканской равнины не приходилось мне любоваться более ярким звездным сиянием. Возможно, что на свет влияют изменения в эфире. В Брайтоне губительный костер продолжает пылать, а в западной части неба, на большом отдалении, видно багровое пятно, указывающее, что пожар охватил Арундел или Чичестер, а может быть, и Портсмут. Я сижу, рассуждаю сам с собою и по временам делаю заметки. Кроткая меланхолия разлита в воздуха. Неужели всему настал конец — молодости, красоте, отваге и любви? Озаренная звездами земля похожа на сонное царство, полное сладостного покоя. Кто мог бы поверить, что эта земля — ужаснейшая Голгофа, усеянная развалинами погибшего человеческого рода? Вдруг я слышу свой собственный смех.
— Что с вами, мой мальчик? — спросил удивленно лорд Джон. — Нам не мешало бы немного поразвлечься. Что случилось?
— Я невольно, подумал о всех тех важных вопросах, — ответил я, — на разрешение которых у нас уходило столько труда и духовных сил. Вспомните, например, англо-германскую конкуренцию или Персидский залив, которым так интересовался мой старый шеф. Кто бы мог подумать, что окончательное разрешение этих проблем последует в такой форме?
Опять мы погрузились в глубокое молчание. Мне кажется, каждый из нас думает о близких, опередивших нас сейчас. Миссис Челленджер тихо плачет, а ее супруг шепчет ей слова утешения. Я вспоминаю людей, о которых все это время ни разу не думал, и вижу в воображении, как все они лежат передо мною бледные, окостеневшие, подобно несчастному Остину во дворе. Вот, например, Мак-Ардл. Я знаю точно, где он лежит, лицом поникнув на письменный стол, с телефонной трубкой в руке: я ведь слышал, как он упал. Издатель Бомонт распростерт, наверное, на своем турецком красно-синем ковре, украшающем его святилище. А мои коллеги в репортерской комнате — Мавдона, Мэррей, Бонд… Они, вероятно, умерли в разгаре работы. В руках у них записные книжки, полные живых впечатлений и сенсационных известий. Я представляю себе, как первого командировали в медицинский институт, второго — в Вестминстер, третьего в собор св.Павла. Их последними дивными видениями были, вероятно, великолепные ряды заголовков, которым никогда, однако, не суждено воскреснуть в типографской краске. Вижу перед собою Мавдона у медиков. — «С надеждой смотрите на Гарли-стрит!» — Мак всегда имел большое пристрастие к аллитерациям. — «Интервью с мистером Соли Вильсоном. Знаменитый специалист говорит: „Только не отчаиваться!“ — Наш специальный корреспондент застал знаменитого ученого на крыше его дома, где он укрылся от натиска своих взволнованных пациентов, осаждавших его квартиру. В тоне, ясно доказывающем, что он вполне сознает серьезность положения, знаменитый врач отказался признать его совершенно безнадежным». — Так, вероятно, начал Мак. Затем следовал Бонд. Он немало гордился своим писательским дарованием. Тема пришлась бы ему по вкусу! «Когда я стоял на маленькой галерее под куполом св. Павла и смотрел вниз на густые толпы отчаявшихся людей, валявшихся в этот последний миг в пыли, до слуха моего донесся из этой толпы такой протяжный стон, молящий, исполненный страха, такой ужасающий крик о спасении…»
