Война в небесах - Зинделл Дэвид (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
— Есть вещи, о которых можно говорить только так.
— Ну а я к мистике всегда относился с подозрением. — Бардо перевел взгляд на затянувшие окно морозные узоры. — Выходит, нам надо стать вкушающими лотос? Одурманить себя видениями бесконечного? Пить каллу и тонуть в Единой Памяти? Ну уж нет — не тот это путь, по которому следует идти человечеству.
— Я не говорил, что нам всем надо непременно пить каллу. Нужно только вспомнить, кто мы на самом деле. Это путь к нашей судьбе, и ведет он через Единую Память. Через нее и внутрь нее, в самую глубину жизни.
— Что я всегда любил в тебе, Паренек, — это не твои мистические экстазы, а твой редкостный дар к жизни.
Данло с улыбкой наклонил голову.
— А я всегда любил тебя за то, что из всех известных мне людей ты самый что ни на есть настоящий человек.
Бардо сдвинул брови, пытаясь понять, издевается над ним Данло или снова говорит загадками.
Каждый мужчина и каждая женщина — это звезда. Хануман сказал это на Огненном катке перед стотысячной толпой народа. А учение фравашийских Старых Отцов гласит, что каждый человек должен быть зеркалом, отражающим все самое лучшее, что есть в других людях. Данло, глядя на Бардо глазами безмятежными, как спокойное море, указал ему на купол, за которым вставало солнце.
— Тат твам аси. Ты есть то, Бардо. Каждый мужчина и каждая женщина — это звезда, и ты сияешь ярче всех.
— Ты правда так думаешь? — Бардо, прищурясь, посмотрел на солнце. — Были времена, когда и я думал почти то же самое. Но правда есть правда. Когда я думаю о высоком или открываю в мультиплексе новое окно, я бог. Но когда у меня в брюхе урчит от голода или я хочу женщину, я такой же кобель, как всякий другой мужик.
Да, да, да.
Данло улыбнулся Бардо, и что-то открылось между ними — как будто море, вдруг стало прозрачным до самых глубин, явив взору свою потаенную синеву. Глаза Данло, как окна вели Бардо сквозь сверкающие воды души к тайному огню, горящему в глубине океана. И то, что увидел Бардо в Данло (а может быть, и в себе самом), наполнило и его глаза ярким, великолепным светом.
— Чего я всегда хотел по-настоящему — это жить, и смеяться, и любить много-много красивых женщин. Но и еще чего-то, всегда чего-то большего. Всегда были звезды, Паренек. Вот они, огни галактики, — кажется, рукой до них подать, но только пилот на лучшем из легких кораблей, овладевший Великой Теоремой, может надеяться добраться до них, даже если всю жизнь будет странствовать. Бардо никогда не перестанет быть Бардо, понимаешь? Но при этом Бардо всегда становится Бардо, и началось это еще до того, как он пришел в Дом Погибели, где старшие послушники смеялись над ним за то, что он по ночам писал в постель. Если ты спросишь меня, кто же такой Бардо на самом деле, я, пожалуй, ответил бы так: это человек, стремящийся к росту, как никто другой.
— Вот и расти, — просто сказал Данло.
— Да. Пожалуй. А теперь, если мы уже закончили обсуждать судьбы вселенной, я бы заказал что-нибудь поесть и выпил пару бокалов вина. Ты знаешь, что Летний Мир, помимо зерна, прислал нам сто ящиков огненного? В последний раз я его пил еще до войны, ей-богу, а это было чертовски давно!
Бардо хлопнул Данло по плечу, улыбнулся ему с полным пониманием и пошел искать послушника, чтобы заказать ему обед.
