Космический вальс - Бондаренко Николай Алексеевич (книги бесплатно читать без TXT) 📗
– Недостатки? Нужно ли нам знать недостатки тех, кто жил когда-то?
– Еще как нужно. Для правильного воспитания. История – это зеркало человечества. И чтобы видеть себя, каковы мы есть, необходимо почаще в него заглядывать. Если испачкался – сразу увидишь.
– Но… мы не пачкаемся!
– Потому что постоянно обращаемся к истории.
– Что-то не то… Наверное, не такие уж были недостатки, чтобы остерегаться.
– Именно такие. Страшно вспомнить, сколько сил положило человечество, чтобы очистить себя от всякой скверны, от черствости и бездушия.
– Черствость и бездушие? Откуда?
Вот так наивность! Или вопрос с иронией? Да нет, девушка серьезно ждет ответа…
– Вы, конечно, знаете, что еще несколько веков назад мир строился на идеалах частной собственности.
Юлия кивнула, и я продолжал:
– Издревле человек приучал себя к мысли: будешь сыт, одет, будешь повелевать другими – если в твоих руках богатство, собственность – и чем крупней, тем лучше. А собственники, как известно, черствы и бездушны: поделиться с другим? Как бы не так. Себе меньше останется. Уменьшится собственность – уменьшится сила. И еще потому черствы и бездушны, что собственность нужно умножать. А как ее умножать? Только за счет других. Грабить, отнимать, присваивать. Вести кровавые войны и проворачивать грязные махинации. Ты голоден? Разут? Раздет? А наплевать. Лишь бы мне было хорошо… Разумеется, общественное сознание росло, открытый произвол не мог существовать долго. Если рабовладельцы неограниченно присваивали чужое с помощью бича и меча, феодалы действовали осмотрительней оставляли часть урожая крестьянам. И совсем хитро поступали капиталисты, как бы незаметно присваивая часть труда миллионов свободных рабов… Менялись формации, но сущность собственника не менялась. Просто он вынужден был приспосабливаться к требованиям времени, становился хитрей, изворотливей. А когда пробил час для новой формации, основанной на общественной собственности, многовековая привычка не могла сразу исчезнуть. Черствость и бездушие, посеянные частнособственническим укладом, еще долго давали о себе знать. И быт, и производственная сфера не сразу очистились от затхлого наследия. На древнем Востоке, например, трудно шло раскрепощение женщины. Феодальный дувал, спрятавший ее от солнечного мира, никак не хотел разрушаться… Впрочем, эмансипация женщины шла нелегко везде. В один период даже сильно пошатнулись семейные устои. Старые, унизительно-подчинительные отношения в семье уже не устраивали женщину, а новые формы пока не утвердились… В любой библиотеке можно найти об этом массу повестей и романов. Яркое подтверждение! Много и документальных свидетельств. Некоторые есть и у меня. Я обнаружил дневник женщины двадцатого века, где шаг за шагом описывается ее семейная трагедия.
Она порывает с домашним рабством и уходит из дома… Множеством документальных материалов располагают архивы крупных газет прошлого. О чем только ни рассказывают письма далеких читателей! Рядом с сообщением о производственных делах хлесткое обличение бюрократа… А сколько их было, этих равнодушных чиновников! Настоящая эпидемия. Однако человек выстоял. Изгнал из своей жизни и бюрократов, и спекулянтов всех мастей, и любителей легкой наживы… Внутренний мир человека становился все более альтруистическим, полноценным, добрым – таким, каким ему предначертано быть в коммунистическом обществе. Именно история этого трудного становления прежде всего и интересует меня. И предметные находки имеют значение не только общего социального символа, но и раскрывают жизнь конкретных людей – с их болью, страданием, мечтами и борьбой… В моем музее – я обязательно покажу вам, когда мы вернемся, – экспонаты увязаны с конкретными лицами, их биографиями, характерами, условиями социальной жизни и быта. Поэтому в моих поисках меня прежде всего интересуют письма, дневники, фотоснимки, мемуарные записи…
– И опять непонятно, – сказала Юлия. – Нужна ли история в таком дроблении? Разве недостаточно знания общих моментов?
– Речь идет о психологии человека. А здесь особенно важны подробности. Прежде всего без знания отклонений в психике, которые нам обильно преподносит прошлое, было бы нельзя построить современное воспитание и обучение. А еще точнее – просто-напросто оказалось бы невозможным моделировать умственно-чувственную систему человека.
– Моделировать умственно-чувственную систему? Пожалуйста, расскажите, что это такое?
– Разве вы не знаете? – удивился я. – Это известно любому человеку с высшим образованием. У вас – высшее?
– Да, кажется…
Странно… Наряду с обширными астрономическими знаниями такие пробелы… И что это значит «кажется»? Ну ладно, выяснится потом.
– Моделирование умственно-чувственной системы прежде всего применяется в школе. Исследуется работа мозга, его центров; в течение определенного времени фиксируется поведение человека, его реакция на импульсы окружающей среды. В результате строится умственно-чувственная модель. Эта модель, в сопоставлении с эталоном, помогает выявить недостаточно развитые элементы умственно-чувственной деятельности школьника, контролировать возможные отклонения – например, излишнюю подвижность, неуравновешенность, либо наоборот – пассивность, инертность. Моделирование устраняет недооценку личности, ее возможностей. Если когда-то могло случаться так, что способности человека оставались незамеченными, то теперь это совершенно исключается… Кстати, я могу кое-что показать. В полетах уйма времени, и я стараюсь зря его не тратить – конструирую. Мои модели показывают характерные отклонения в умственно-чувственной деятельности в зависимости от социальной и бытовой среды. Многого я не закончил, но главное вам станет понятным.
Я извлек из-под сиденья металлический ящик, открыл его и включил питание. Перед нами возникла человеческая фигура, уменьшенная раза в три–четыре.
– Обыкновенная голография, – пояснил я. – Это канцелярский тип. Иными словами – бюрократ. Зовут его Семен Никифорович.
Юлия стала с интересом рассматривать живого человека. Можно без труда определить – лысоватому мужчине лет сорок пять–пятьдесят, видны даже морщинки на лице.
Снизу ящика замерцал миниатюрный экран с густой сеткой пересекающихся линий, и я объяснил:
– Этот прибор отражает умственно-чувственную схему человека. Обратите внимание на зону устойчивого свечения.
Включил звук. На голографическом столе зазвонил телефон, и мужчина взял трубку. Мягким баритоном он стал поддакивать и что-то обещать – и столько искренности было в его голосе, что Юлия не выдержала:
– Какой же он бюрократ?..
– Это тактика. Пообещать и не сделать. Бдительность усыплена. А когда ему напомнят – дескать, ты обещал, – он найдет тысячу оправданий и пообещает опять.
Зазвонил другой телефон. Мужчина схватил трубку, расплылся в угодливой гримасе и стал медленно подниматься из-за стола, как змея из лукошка.
– Звонит начальник, – сказал я. – Сейчас Семен Никифорович опустится в кресло, и к нему войдет посетитель… Он вежливо выслушает жалобу, посочувствует и направит в другую инстанцию…
– Может быть, так надо?
– Нет. Семен Никифорович может решить сам.
– Тогда почему?..
– Семен Никифорович социально глух. Он слабо представляет себе задачи времени, хотя с удовольствием о них говорит. За инструкциями и параграфами не видит живого человека. Ему безразлична судьба других. Видит только себя, прислушивается только к своим потребностям. Перед начальством непременно вытягивается. И то из боязни потерять теплое местечко… По нашим представлениям, шкала должна светиться здесь. Но здесь она не светится – в человеке отсутствует соучастие, он ограничен собственническими инстинктами.
Я переключил аппарат, и сразу же возникла фигура другого мужчины – он, обхватив голову руками, сидит на обшарпанном диване и раскачивается.
Слышны его нечленораздельные выкрики и ругательства. Вот он опустил руки, пытаясь встать, но не получилось… Воспаленное лицо заросло щетиной, глаза отрешенно блестят.
