Черневог - Черри Кэролайн Дженис (библиотека книг TXT) 📗
Не пытайся желать вообще что-либо, лучше вообще ничего не желай. Все твои желанья вернуться к тебе, глупышка, разве ты не понимаешь этого? Ведь даже когда колдун желает чего-то для самого себя, все равно при этом кто-то попадает в беду».
Она же в своих желаньях затрагивала и леших, и Петра, и желала при этом прорваться сквозь окружавшую тишину.
Но в ответ она услышала и еще чей-то шепот, обращенный к ней: «Послушай, Ивешка…"
8
Все лесные ручьи вышли из своих берегов. Деревья стояли в воде, что само по себе было достаточной причиной, чтобы надеяться, что Петр в такой ситуации постарается просто переждать грозу. Так уговаривал себя Саша, видя как надвигается ночь, а дождь не стихает. И его кафтан и сапоги насквозь промокли, и, вероятно, подмок и горшочек с углями, который был укрыт среди поклажи. Ему вновь пришлось свернуть с дороги в сторону, чтобы осторожно забраться на выступающее из воды дерево и, воспользовавшись им как мостом и держась за ветки ивовых деревьев, перебраться на другой берег.
Он добрался до того места, где уже мог спрыгнуть с дерева, и приземлился на скользкий берег, хватаясь руками за листья уже подросших новых папоротников, надеясь и желая одновременно, чтобы их корни, уходящие в промокшую землю, выдержали его усилия, и даже не пытался проверить, работают ли сейчас волшебные силы, за исключением, разумеется, того, что папоротники выдержали его и не дали свалиться в воду. Даже это небольшое доказательство добавило ему надежду, и в то же время вселило дополнительный страх: надежду на то, что его способности все еще могут оказать ему помощь в поисках Петра, а страх по поводу того, что сам факт исчезновения Петра из пределов его, сашиной, досягаемости, заставлял думать о чем-то невообразимом.
Но, тем не менее, он продолжал свой путь почти бегом, до самой темноты, наполненной мраком и грозой, и даже в этих условиях абсолютно доверял своему владению колдовством, и отчасти поэтому был абсолютно уверен, что находится сейчас к северу от дороги. Ему по-прежнему не давал покоя вопрос, где же все-таки находился Петр и что он думал. Саша чувствовал, как что-то продолжает удерживать его на выбранном направлении, но было ли это только слепым следованием колдовским инстинктам, он не мог сказать с уверенностью, так как по-прежнему не мог чувствовать присутствия Петра ни в одном из направлений.
Он хотел подать ему знак, что спешит к нему на помощь, что ищет его, и единственным требованием было то, чтобы Петр не покидал своего убежища, какое бы оно ни было, а дождался прихода Саши.
Он с трудом продирался сквозь залитые дождем папоротники и разводил руками заросли кустов, которые цеплялись и за меч и за мешок. Сумерки сгущались и в подступавшей темноте папоротники скрывали от него порой и край обрыва и все, что еще могло встретиться на его пути. Он сделал шаг в сторону и продолжал идти, сопровождаемый яркими отблесками молний, стряхивая воду, застилавшую глаза.
И в этом мерцании показалось, что папоротники, выстроившиеся на вершине противоположного холма в длинную цепочку, движутся прямо к нему.
Он пожелал себе благополучного пути и вытащил меч, чтобы иметь его под рукой на всякий случай. Он ощутил на себе какое-то странное воздействие и почувствовал дополнительный вес на собственной ноге, затем эта тяжесть стала с неистовой силой подниматься по нему вверх, несмотря на все усилия задержать ее, и остановилась, ухватившись как можно крепче за его шею. Это была очень знакомая хватка, которая прежде всего означала, что его желания пока еще не пропали даром.
— Малыш? — спросил он, все еще подрагивая. — Малыш, ради Бога скажи, а где же Петр?
Но тот только покрепче ухватился за него, стараясь, словно в нору, просунуть свою голову ему за воротник: разумеется, это был отчаявшийся и абсолютно промокший Малыш, почти неразличимый в полной темноте, кроме как при вспышках молний.
Дождь постепенно перешел в мелкую изморось, и как следовало оценивать это в предстоящую бесконечную ночь Петр еще не представлял. Он подумал, что если бы у него еще оставались силы, он попытался бы наломать сорной травы и папоротников, столько, сколько бы смог, и использовать всю эту кучу как укрытие от холода. Но он отбросил эту попытку, думая о том, как он уже замерз, и надеясь, что рассвет принесет с собой тепло: до восхода солнца оставалось уже недолго, подумал он, прижимаясь покрепче к лошади, и оно может взойти в любой момент, и только сгустившиеся грозовые облака задерживают рассвет.
Но гроза не кончалась, а солнца так и не было видно. Волк мотнув головой, решил выбраться на открытое пространство, не обращая внимания на крупные холодные капли, падавшие с деревьев.
— Тпру-у, приятель, — пробормотал Петр, удерживая его, и тот на время задержался, но уже продолжал испытывать беспокойство.
И он решил, что если не даст замерзнуть и коню, то тот вернет ему это тепло. Отыскав точку опоры под ногами, Петр взял в руку повод, а другой ухватился за лошадиную гриву и вскочил, распластавшись, на мокрую спину Волка, чтобы вновь скакать в темноте, если у того вдруг появилось такое желание.
На запад, напомнил он самому себе, стараясь освободиться от путаных мыслей о том, куда именно ведет этот путь, или о том, что он вообще делает в этом месте, и не сон ли это его намерение отправиться на запад, чтобы отыскать реку. Он окоченел от холода, он чувствовал озноб, он не мог вспомнить почему это произошло с ним, и точно так же не мог вспомнить, почему он, полузамерзший, скачет по лесу без седла и без надлежащей уздечки.
Но там, на западе, у него оставалась поджидающая его жена, горящий очаг, Саша, конюший из «Петушка», которого все старались избегать, он тоже был там, у реки, и ждал Петра. Он не представлял, что они могли делать там все вместе, но у него было убеждение, что они все были друзьями и все вместе жили в доме…
В доме с деревянным крыльцом, с садом, с баней, которую вместе построили Петр и Саша…
У его жены были роскошные светлые косы, ее волосы, когда не были заплетены, разлетались словно отблески света, в которые она могла почти вся завернуться…
И она очень любила голубое. У нее было любимое платье, рукава которого были расшиты узором из листьев, а кромка юбки расшита цветами. Эта вышивка была колдовской, как она объясняла ему. Еще у нее был сад и маленькие участки в лесу, где она заботливо выращивала деревья и травы, которые не могли свободно расти ни в каком другом месте.
Единственное, чего он сейчас не мог, так это представить себе ее лицо, кроме нескольких деталей, которые никак не хотели соединяться вместе, и он с усилием пытался соединить их, несмотря на то, что они никак не подходили друг к другу, чувствуя, как из его памяти ускользает все, что он когда-то любил, ускользает все быстрее и быстрее…
Он видел себя в комнате вместе с Сашей, который что-то писал. На глазах Саша стал расти, и черты его лица постепенно теряли детское выражение, становясь все больше и больше похожими на лицо молодого человека…
Река должна обязательно привести его к дому…
Так или иначе, но к дому. Но он не знал наверняка, что из этого получится. Старики рассказывали длинными зимними вечерами, что в лесах есть существа с вывернутыми назад ногами, которые и сбивают проезжих с пути. Лешие могут изменять свой облик, и такие вот похожие на деревья существа могут двигаться и изменять дорожки, проложенные людьми, вовлекая их таким образом в беду.
Как я смог оказаться здесь, думал про себя Петр, чувствуя, как у него тяжелеют и вот-вот закроются глаза, но тут Волк сделал неожиданный бросок в сторону, а Петр едва не потерял поводья, когда на их пути появилась фигура хмурого седобородого старика, освещенного молниями. Петр на какое-то мгновенье ощутил, что он очень хорошо знаком ему, этот старик, и перепугался, увидев его так ясно и отчетливо…
И все потому, что он не рассчитывал когда-либо вновь увидеть это лицо.
