«Рубин» прерывает молчание - Петецкий Богдан (книга бесплатный формат TXT) 📗
— Да… Это значит, так далеко чуждым нашей жизни и нашим делам… попробуйте себе досказать то, чего я не умел выразить… ну, то есть, мы вернулись к теории тахионов. Знаю, знаю, это уже не только теория… но ее сегодняшнее применение не выходит за рамки орудия. Говоря о возвращении к теории, я имею ввиду первоначальный ее самый общий облик, представляющий тахионы, как частицы, которые при скорости света имеют бесконечную энергию и момент, а тратя энергию, ускоряются и наконец, дойдя до бесконечно малой энергии, достигают бесконечных скорости.
— Путешествия во времени, — буркнул я.
— Так это когда-то называлось, — усмехнулся Дари. — Почему бы нет? С одним ограничением. Но на том уровне эволюции, которого достигли все, кто тут сидит…
— Даже вы? — вставил я ядовитым тоном.
— Конечно! — сказал он серьезно, — то, что мы сделали, это только… не о чем говорить, — махнул он презрительно рукой. — Но и через это нужно было пройти!
— Ну, конечно, — фыркнул я. — Преобразование человеческих организмов так, чтобы могли они вести себя как тахионы или другие частицы, это кое-что большее, чем жабры и какие-то мешки для дыхания двуокисью углерода. Настолько большее, что мне вас жаль! Временами вы производите впечатление, что у вас вроде все винтики на месте. К сожалению, при ближайшем рассмотрении…
— Ну, что ж, — не позволил закончить мне Клеен, — могу только напомнить, как издевались над людьми, которые пробовали сконструировать летающий аппарат тяжелее воздуха…
— Действительно! — воскликнул я, — не подумал я об этом! Разница, сказал бы, не велика! …
— Минутку, минутку! — нетерпеливо сказал Фрос. — Ведь каждый микроорганизм, который окажется за границей планетной системы, — все равно какой, — тотчас же получит дозу ультрафиолетового и жесткого излучения в десять в пятой степени раз большую смертельность. А что уж касается структур более сложных…
— Именно, — подхватил Дари. — Для нас вообще речь не идет о микроорганизмах. А структуры высшего порядка характеризуются меньшими адаптационными способностями, не правда ли?
Так вот, не всегда… как видно на прилагаемой картинке. Впрочем, это только дорога… Но мы не позволим увести нас с нее. Никому!, … — добавил он с нажимом.
— Это хорошо, — буркнул я. — Может, когда и встретимся… через, скажем, тысячу лет. Мы как раз будем возвращаться с края метагалактики и размышлять, что делать с остатками так мило начатого дня…
— Я — нет! — сказал с убеждением Мота. А Фрос разразился коротким нервным смехом.
— Не смейся, — упрекнул я его суровым тоном. — Неуместно! Они здесь о вечности… или скорее о жизни в бесконечности, а ты.
— Именно, — буркнул Мота. — В конце концов, все сошло на философию. Что, однако, может такая одна маленькая буря. Все мы свернуты по одну сторону, и мы и вы…
— Законы физики, — Фрос внезапно опечалился, — одинаковы для всех районов вселенной. По крайней мере, для всех известных районов. Еще в двадцатом веке выдвигалась гипотеза о жизни, основанной на скоплении элементарных частиц… без участия леток. И в том же двадцатом веке эту гипотезу опровергли. Во всяком случае она стала непригодна с важной точки зрения, — он взглянул на Клена. — Доказано было, что такие частицы должны были бы соединиться между собой и сосуществовать во времени, — последние слова Фрос проскандировал. — А следовательно, даже если бы вы хотели распылить человечество на элементарные частицы, что является вполне очевидной утопией, но что вообще-то еще не было бы наиболее сложным способом осуществления вашей идеи, и так ничего бы из этого не вышло.
… что и требовалось доказать, — припечатал Мота.
— Посмотрим… — буркнул Дари. — Но мы же начали этот разговор…
Долгое время царило молчание. Наконец, Мот зевнул, потянулся так, что у него все кости затрещали и поглядел на часы.
— Пять минут пятого, — вздохнул он. — Вы знаете как называется величайший враг прогресса? То, что называется консерватизмом. Нехватка смелости? Нет, мои дорогие! Болтливость самая обыкновенная болтливость!.. — повторил он.
— Почему? — запротестовал Фрос. — Это было очень интерес но!
— Интересно, да, — прервал его Мота. — Но очень ли? Может быть, я не умею оценить, — повернулся он к Клену, — все тонкости хода мысли? Одно дело, если бы мы сидели на террасе какого-нибудь приличного заповедника и тянули через соломинку кофе с мороженым. Наверняка, я хотя бы старался поспеть за вашими воображениями… Дело в том, что тут все время бродит у меня в голове одна мысль, а скорее — один вопрос. Что именно привело вас на эту планету? То есть, что определило, что ваша экскурсия дошла до цели? Двуокись углерода и это свинство в море, или идеальный полигон для свеже «приспособленных», катастрофа корабля… первого корабля, — он это подчеркнул, — или же эта наша бедная скорлупа? — он похлопал по подлокотнику кресла.
— Станция, — быстро ответил Дари, — а уж наверняка нежелание завладеть ею. Мы не ищем конфликта с Землей. В конце концов, — усмехнулся он, — конфликт тоже является форой контакта…
Мота сел и выпрямился. Черты лица его затвердели.
— Если это правда, — бросил он, — мы должны были взаимно кое-что доказать. Мы вам показали корабль, а вы обманули нас. По крайней мере, пробовали. Ну, прошу, скажите сейчас, что мы должны сделать, если автоматы не нападут на след Виандена? Где его искать? У вас или у тех, которых вы называете Новыми? А может, еще где-либо? А может ли мы полагаться на вашу информацию? Черт его знает! Как далеко вы решите зайти… во имя этого вашего времени или чего там. Вы постоянно повторяете «мы — вы» и «мы — они», все время имеете какие-то претензии. Что было, то было. Мы же, как тут сидим, не искали вас и не приглашали. Вы присылаете сюда корабли, которые взрываются и убивают наших. Если это случайность. Потом вы учите нас, на чем основывается прогресс. А я хотел бы знать, достиг ли Третьей корабль, который стартовал отсюда с двумя уцелевшими членами вашего экипажа. Примем, что их действительно было четверо, и быть может, с Вианденом! И не приземлился ли он в вашей, как вы говорите, Городе?
— Нет! — просто бросил Клеен.
— Нет! — повторил Дари.
Мота не спускал взгляда с их лиц. Молчание затягивалось, из-за пульта донесся одиночный щелчок переключателя. Автоматы самостоятельно корректировали давление, в зависимости от условий, господствующих снаружи.
— Поверили бы вы на моем месте?
Дари встал. Он оттолкнул кресло словно со злостью и сделал шаг в нашу сторону.
— Не знаю! — резко сказал он. — И не думаю, чтобы это имело большое значение. Если вы захотите лететь туда, вы и так должны будете узнать, как те живут, какую носят одежду и так далее. Твои сомнения бессмысленны. Вы должны спросить об этом нас и волей-неволей приспособиться к тому, что мы вам скажем. У вас просто нет другого выхода.
Мота тоже встал. Минуту они смотрели в глаза друг другу. Машинально я положил на кобуру излучателя руку. Но ничего не произошло. Лицо Моты медленно расслаблялось. Его плечи опустились. Он набрал воздуха, отвернулся и, не глядя ни на кого из присутствующих, бросил:
— Фрос! Отведи их вниз…
