Наш мир — тюрьма - Ривендж Алекс (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Клеменс надолго задумался, позабыв об уколе. Наконец он принял решение:
— В общем-то ты права. Я должен был рассказать об этом раньше… И рассказал бы, клянусь, если бы не боялся тебя потерять!
Он тяжело дышал, крупные капли пота выступали у него на лбу, словно у человека, собственноручно подписывающего себе приговор.
— Это долгая, тяжелая история…
Клеменс снова запнулся. Но когда он, наконец, заговорил, его голосу мог бы позавидовать ушедший в небытие Бишоп: из него напрочь исчезли все эмоции.
— Я был самым способным студентом на медицинском факультете нашего университета. Ты не поверишь, но профессора буквально дрались за право называться моим Учителем. Довольно рано я пристрастился к наркотикам — это случается с врачами гораздо чаще, чем готов официально признаться любой из них. Тут все перемешивается: сверхнагрузки, вид человеческих страданий, доступность наркотических средств — морфий, алкоголь в чистом виде… А самое худшее — кастовая уверенность медиков в том, что любой врачебный препарат сохраняет покорность тебе, что ты властвуешь над ним, а не он над тобой. Самообман… Скажи, тебе действительно хочется дослушать эту длинную и бездарную мелодраму?
Рипли коротко кивнула:
— Ничего. Я выдержу.
— Ну, воля твоя. Короче, несмотря на все это, меня все равно считали молодым гением, врачом будущего и так далее, в том же духе. Причем, скажу тебе честно, считали не зря! Но как-то раз, уже на первом году моей самостоятельной практики, случилось то, чего не могло не случиться. Я как раз отбывал 36-часовое врачебное дежурство — знаешь, такое бывает у молодых медиков: им специально устраивают проверки на прочность. Короче говоря, «чтоб служба медом не казалась…» Ну и, как ты уже догадалась, все эти тридцать шесть часов я провел «под кайфом», да еще и спирт хлестал, словно лошадь — воду… А когда я проснулся, мне рассказали… Именно рассказали, сам я не помню ничего, хотя участвовал во всех этих событиях и, возможно, даже и не совершил ошибок… — Он перевел дыхание: — В общем, на ближайшем заводе произошел взрыв, и к нам в больницу привезли свыше сотни пострадавших. Тридцать человек из них погибли. По официальной версии из-за того, что я назначил им неправильную дозу болеутоляющего. Возможно, конечно, что они умерли от последствий взрыва… Впрочем, одно другому не мешает. Я оказался в положении стрелочника, который во всем виноват. Я и был виноват, наверное…
На губах Клеменса мелькнула легкая усмешка.
— Вот так я и получил семь лет. И считаю, что еще легко отделался.
Усмешка сменилась гримасой, похожей на оскал.
— Во всяком случае, от морфия меня отучили, — резко закончил он.
— Ты сидел здесь?
Врач ответил, не повернувшись к Рипли. Казалось, он, впав в транс, разговаривает сам с собой, и этот вопрос он, наверное, воспринял как прозвучавший изнутри.
— Да… Поэтому я хорошо знаю этих ребят. Когда они решили остаться — остался и я. По крайней мере, среди изгоев я сам себя изгоем не чувствую. А приличного назначения мне бы все равно не получить…
И — все. Бесстрастность исчезла из голоса. Клеменс встряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение.
— Ну что? — он посмотрел на Рипли затравленным взглядом. Теперь, когда ты узнала все это, позволишь ли ты мне сделать вот эту инъекцию?
Вместо ответа Рипли, закатав рукав куртки, протянула ему руку для укола. Торопясь, врач поднес к коже старинный игольчатый шприц. Пальцы его слегка дрожали.
— А теперь я тоже расскажу тебе мою собственную тайну, Клеменс. Слушай…
Она вдруг остановилась, почуяв неладное. Трудно сказать, зрение, слух или острый запах чужой плоти предупреждали ее об опасности.
Запах чужой плоти…
Чужой…
В это время Голик уже мелко трясся отчаянной дрожью в своем блоке. Он раньше всех заметил, как из квадрата вентиляционного хода под потолком бесшумно опустилась на жгутах щупалец громадная туша, бесформенная и вместе с тем сохраняющая какое-то жуткое изящество. Дикий страх чуть не швырнул его с воплем к выходу, но инстинкт самосохранения сработал безошибочно, пригвоздив к месту и сковав ужасом готовую заорать глотку. Лишь высокий, беспомощный писк срывался с его закушенных губ, но он, должно быть, оказался неслышим для чудовища, воспринимавшего звуки в ином регистре.
А Клеменс так ничего и не успел понять. Он даже не заметил, как сквозь клеенчатый занавес проступил силуэт взметнувшейся на дыбы твари, он стоял к занавесу спиной. Затем пленка раздалась в стороны звездчатым отверстием, пропуская рванувшегося вперед Чужого; страшные клыки впились Клеменсу в голову, щупальца охватили плечи… А мгновение спустя из продавленного виска хлынула кровь — и лицо врача стало мертвым еще до того, как на нем проявилось удивление. И Чужой вздернул вверх и перебросил через стенку блока уже лишь тело Клеменса, а не его самого.
Задетый случайным ударом, инструментальный столик взмыл до потолка и пронесся по всему госпиталю, расшвыривая по сторонам свое содержимое, словно бомба — осколки.
Обработанным движением Рипли упала на четвереньки, перекатом ушла от просвистевшего в воздухе щупальца и поднялась уже по другую сторону блока — но второе щупальце слепым взмахом подсекло ее под колени, снова сбивая с ног.
Коротко простонав, Рипли рухнула на пол. «Все. Конец», — тупо и безнадежно пронеслось у нее в голове. Чужой был уже рядом.
Раньше ей тоже раз-другой приходилось видеть его столь же близко, но тогда у нее в руках было оружие и весь контакт занимал доли секунды. Успеешь выстрелить — живи дальше, не успеешь… А теперь ей явно не успеть. Да и нечем «успевать»: руки ее пусты.
Чужой на этот раз почему-то медлил. Отстраненно, словно речь шла не о ней, Рипли подумала, что вряд ли вообще кто-либо в мире видел то, что сейчас наблюдает она. Слишком уж мгновенно обычно проходит атака.
С тем же неживым металлическим скрипом, который столько раз слышался ей в ночных кошмарах, распахнулась многозубая пасть — с клыков капала вязкая слюна… Рипли отшатнулась, бледнея, отчетливо поняв, что это — последнее, что она видит в жизни.
Страшная голова придвинулась вплотную. С булькающим звуком челюсти раскрылись еще шире — что-то зашевелилось в темных глубинах пасти. Язык? Рипли почему-то представилось, что язык Чужого будет похож на змеиный: тонкое двуострое жало, трепещущее от вожделения близкой добычи.
