Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗
Она скосила глаза, юная мордочка смешно сморщилась, я поспешно отогнал образ сморщенной старческой плоти с дряблой кожей и склеротическими пятнами.
– А… тебе духовного восхотелось!
– Ну…
– Да не стесняйся, я ж читала про особенности мужской потенции. Ощущение бесцельно потраченного времени, потребность вскочить и мчаться на охоту. Ах ты, зверь с высшим образованием! Но только еще с работающими гениталиями. Ладно, а почему бы тебе тогда не рассмотреть такую модель… Существует некий мир. Совершенный и единственный. Он отбрасывает тени. Одна из этих теней – наш мир. В этом мире существуют люди, которые пытаются отобразить мир в картинах, фото, кино, музыке… Это уже тени самих теней, понимаешь?
Я попытался представить такой мир, тут же неприятный холодок сперва коснулся шеи, словно незримый зверь обнюхивал мне затылок, потом ледяная струйка пошла просачиваться в позвоночник.
– Здорово… – прошептал я. – Это ты сама придумала?
Она оскорбилась:
– Ты что же, не считаешь меня красивой?
– Да нет, что ты…
– Так зачем же приписываешь мне такие умности?.. Просто мне повезло или не повезло, как смотреть, родиться в старой профессорской семье. Все эти аристотели и платоны с детства! А в школе хоть и не была отличницей, но серебряную медаль получила. И еще помню кое-что из школьной программы о философии Древней Эллады. Это так называемый мир идей Платона, не слыхал?
Я осторожно вытащил руку из-под ее головы. В таких случаях берут пачку сигарет, начинается долгий ритуал вытаскивания этого легализированного наркотика в сигарете, разминания в пальцах, затем щелчок зажигалки, раскуривание, все это время длится многозначительная пауза, за время которой даже дурак придумает что-то умное или хотя бы найдет, как перевести разговор на другую тему, не теряя мужской гордости.
– Что-то в голове вертится… – признался я осторожно. – Но я думал, что это не то мир Асприна, не то Желязны… Неужели древние греки…
– Ужели, – сказала она милостиво, – но только старые и уродливые. Атлеты и герои не сушили кудрявые головы над загадками бытия. А ты еще не стар и не уродлив… Правда, может быть, у тебя какие-то скрытые комплексы?
Мой разумоноситель автоматически ощетинился:
– Почему так?
Она милостиво объяснила:
– Только ущербные люди занимаются философией. А остальные просто живут. Жизнь коротка.
– Коротка?.. Ах да.
– И от нее надо брать все, – сказала она убежденно. – В той, другой, жизни этого уже не будет.
Я спросил невольно, не хотел, но вырвалось:
– А что будет?
Она пожала плечиками, круглыми и блестящими, с безукоризненно чистой кожей:
– Как говорится, никто не вернулся из той, другой, жизни, чтобы поведать и похвастать. Одни говорят – черти с вилами, другие – ангелы с арфами, а теперь модно вещать про долгий полет в трубе, яркий свет… А дальше, мол, рассмотреть не успели…
– Почему?
– Реанимировали, – пояснила она. – Клиническая смерть длится сколько-то там минут, а полет в трубе… ну, наверное, чуть дольше.
Мое сердце билось учащенно, но теперь вся кровь собралась в голове, я чувствовал, как распирает мозги, а вовсе не то место, куда настоящему мужчине полагается направить ее еще хотя бы раз.
– И никто не успел?
– Что?
– Вылететь из трубы.
– А, долететь до конечной станции?
– Да. Или хотя бы увидеть чуть дальше…
Она отмахнулась:
– Я не досмотрела до конца. На другом канале начиналось шоу, какая-то игра со зрителями. У меня, ты знаешь, телевизор с мультиэкраном. Я пыталась сама поставить плату TV-тюнера, но что-то изображение дергается, плывет волнами…
– Плату воткнула верно, – объяснил я нетерпеливо, но уже привычным голосом разумоносителя. – Иначе что бы увидела? Да и трудно вставить иначе, там такие разъемы, что в другое место просто не всунешь. И программное обеспечение в порядке, раз хоть что-то, да видно… Просто настраивать надо, как и твой телевизор, хоть и мультиэкранный.
Она засмеялась:
– Думаешь, я смогу? Надписи все на английском. До сих пор в этой дурной империи не выучат русский! И столько всяких кнопок, но какую ни нажми – входишь в новое подменю с новой полсотней кнопок! Мне бы чего-нибудь попроще. Когда зайдешь?
– Понятно, – согласился я. – Попроще – это я. Проще меня уже нет на свете человека. Только давай в такое время, когда твоих родителей не будет. Все-таки они не совсем одобряют твой образ жизни. И мне неловко.
– Ты сам старомодный, – заявила она обвиняюще. – Это ты начинаешь опускать глазки, когда с ними сталкиваешься. А они – ничего. Говорят, что именно они начинали в 60-х эту сексуальную революцию, они ее совершили, а мы, нынешние, ничего не привнесли, не прибавили. Мол, дохлое поколение!
Может быть, подумал я, но ничего не сказал, нам суждено прибавить что-то другое. Пострашнее, чем их сексуальное «все позволено»!
Она упорхнула, молодая и налитая жизнью, я запер на два оборота дверь, пальцы нервно вздрагивали. В черепе стучали острые молоточки. В виски кольнуло острым, словно шилом. Да, я знаю и умею щелкать дифференциальные орешки, отличу Веласкеса от Глазунова, слушал Моцарта, даже могу выговорить такое длинное слово, как дезоксирибонуклеиновая кислота или экзистенциализм. К тому же знаю значение этих слов. Но я не знаю, кто я сам! Я не знаю, зачем я! Ну вот зачем я? Зачем я на свете, с какой целью появился? Просто жить? Смешно, просто живут насекомые, птицы, рыбы. Но у человека должна быть какая-то высшая цель, помимо строительства гнезда и кладки яиц! Но этого не сказали ни в детском саду, ни в школе, ни в универе. Ни потом. Никто-никто!!!
Почему? Ведь на этот вопрос должны ответить прежде всего! Это главный вопрос. Наиглавнейший. Если такого ответа еще нет – единого и принятого всеми, то должны быть сотни разных ответов из разных философских школ, везде на стенах должны висеть высказывания крупнейших мыслителей, гениев, титанов духа и мысли…
В сознание ворвался мощный радостный вопль. Я судорожно обернулся. С экрана телевизора ведущий, от восторга привстав на цыпочки, выкрикивал условия очередного конкурса на знание особенностей прокладок для женщин в менструальные дни. Приз в десять тысяч долларов тому, кто первым найдет три важных отличия новой модели от предыдущей.
Я помотал головой, под черепной коробкой вздрагивало и булькало, как в кипящем котле. Я чего-то не понимаю. Или это делается нарочно? Некая страшная тайна, потому надо не давать к ней приближаться?
Отец если и удивился моему визиту, то не показал виду. Хотя, как мне показалось, в глубине старческих глаз мелькнула тревога. Дети так просто не навещают родителей. Либо денег просят, что чаще всего, либо родительская квартира понадобилась, либо часто вообще такое, чего родители, мечтавшие, что наконец-то спихнули со своей шеи этот назойливый груз, хотели бы избежать.
А я смотрел на него и не мог избавиться от навязчивой мысли, что отец мой с каждым годом… да что там с каждым годом!.. с каждым днем все больше становится похож на свой будущий труп.
– Кушать будешь? – спросил он заботливо.
Я вздрогнул, ответил торопливо:
– Нет, жарко. Если попить чего…
– У меня боржоми есть, – ответил он обрадованно. – Минеральная, полезная. Все соли в ней! Даже витамины, как говорят, хотя я так думаю: откуда там витамины? Никогда в боржомах витаминов не было, а теперь при рынке вдруг взялись?
Двигаясь суетливо, он выудил из холодильника две бутылки прозрачного стекла. Обе сразу же запотели, а когда отец сдергивал открывашкой жестяные колпачки, на туманных боках бутылок оставались широкие мокрые следы.
– Что-то случилось? – поинтересовался он осторожно.
– Да, – ответил я. – Случилось.
– Что, сынок?
Мне уже под тридцать, но он обращается так, словно не я выше его на полголовы и тяжелее на десяток кэгэ, а все еще роюсь в песочнице.
– Я сделал страшное открытие, – сообщил я.
