Фантастика - Акунин Борис (мир книг .txt) 📗
Сергей ни черта не понял. Переспросил. И тогда Иван Пантелеевич его удивил.
– Фонд твой дурацкий пускай живет. Но под моим присмотром. Кустарщины я не потерплю. Что это за разговор: районное начальство обещало не придираться к вашим дачным шахер-махерам. А сменят через год начальство, тогда что? Нет, брат, тут по-взрослому надо, всерьез. Есть решение партии развивать фермерское хозяйство. Под это будут выделяться земли. Конечно, разные по качеству и далеко не всем. Но общественно значимым организациям в первую очередь. По заранее согласованному списку. Усек?
И обрисовал схему.
Главную работу – получение разрешения на землеотвод – он берет на себя. С мелким бандитом Мельниковым дел иметь напрямую не станет, много чести. Только через Дронова. Пускай бывший группенфюрер шестерит по мелочам, занимается текучкой и решает трудности, если таковые возникнут на местах.
– За это вам с ним треть прибыли, как поделить – решайте сами. Две трети будешь отдавать мне. А забалует твой Мюллер – плюну и разотру.
– Не забалует, – пообещал Сергей, ошарашенный открывающимися перспективами. – У него башка варит.
И жизнь пошла такая – только успевай вертеться да придумывать, куда бы деньги потратить.
Сергей раньше считал себя человеком богатым, но только теперь осознал, что такое настоящий достаток.
Переселился в двухэтажный кирпичный дом, бывшую госдачу, выкупленную за смешные деньги – шесть тысяч. «Волгарь» и «лада» второй год пылились в гараже, Сергей теперь гонял на джипе «гранд чероки», а для культурных выездов еще держал «ауди».
80-метровую квартиру на Ленинском отдал мамке. Она давно уже не работала, жила на сыновние деньги, а тут и вовсе распушила хвост: вставила фарфоровые зубы, сделала в Центре Красоты подтяжку и стала чистая Эдита Пьеха, даже лучше. А чего, не старая еще. Бабе сорок пять, ягодка опять. Пускай поживет в свое удовольствие, за все прежние мытарства. Шубы так шубы, кольца так кольца, маникюрши-массажистки – ради бога. Полюбила деньги тратить, всё ей мало. Да ладно, не жалко. Куда ее девать, эту капусту. Не мариновать же?
У поворота
Никогда Серега не был жаден на деньги. Того, что накопил, ему бы с лихвой хватило. Но взялся за гуж, не говори, что не дюж. Сэнсэй человек масштабный, так дачный бизнес раскрутил – ого-го. Работы у Дронова хватало.
Вот и сегодня надо было гнать за реку, смотреть новые участки – годятся, не годятся. Лучше бы, конечно, с Иваном Пантелеевичем, у него глаз алмаз, вмиг просекает перспективу, на годы вперед. Но и Сергей за полтора года кое-чему научился.
Короче, сел в джип, поехал.
Свернул со своего Любавинского шоссе на Рублевку, погнал через заповедную зону, которая (Сэнсэй обещал) скоро тоже на списание пойдет. То-то бабок наварится. Цены с 88-го не просто подросли, теперь за дачные участки брали исключительно зелеными. Раньше за валютные операции в особо крупных размерах высшую меру давали, а нынче народ ни черта не боится. Свобода.
Когда тормоза на повороте скрежетнули как-то чересчур пронзительно, Сергей покосился на спидометр.
Ни хрена себе! Сто восемьдесят! Как это он еще с трассы не слетел?
Оказывается, сердце работало в Режиме, барабанило в учетверенном ритме. А он задумался, не заметил.
Дронов резко сбросил скорость, потом вообще затормозил.
Что за дела? Второй раз за день. Может, заболел?
И вдруг Сергея пробило.
Впереди, всего в ста метрах, был поворот на Колину Гору, а там мост, и за ним поворот, где он когда-то увидел Белый Столб и чуть не сыграл в ящик.
Может, Метроном почуял близость места, где он впервые начал отстукивать свои то-так да токо-так?
Вряд ли. По этому шоссе за минувшие годы Дронов проносился много раз, но ничего такого не случалось.
Направо, кстати сказать, ни разу не повернул. Если надо было в ту сторону, ездил в объезд. Нипочему, а так просто. Сердце не лежало.
Сегодня же сердце явно звало: поверни, поверни.
Ну, он и повернул. Потому что сердца нужно слушаться.
Глава восьмая
Счастливого пути
Дарновский тащился по узкому Рублевскому шоссе за самосвалом на скорости сорок. И не обгонишь – двойная разделительная, а правила движения он из принципа не нарушал, считал, что все российские беды именно из-за того, что никто не хочет порядок соблюдать. Переходят улицу на красный свет, паркуются где запрещено, кидают бумажки на тротуар, а потом удивляются, что в стране бардак.
Музыка между тем наигрывала всё быстрей, всё призывнее – будто разом и подгоняла, и подманивала.
Он даже сказал вслух, с раздражением: «Да понял уже, понял. Еду».
Кто бы мог подумать, что у него в подсознание встроен календарь? Какая-то извилина в подкорке среагировала на звукосочетание «десятоемая» и самопроизвольно включилась. Интересно, если б мамхен не напомнила, он сам так и не сообразил бы, что сегодняшний концерт юбилейный?
Самосвал, наконец, свернул в сторону, и Роберт разогнался до разрешенных шестидесяти. Судя по карте, сейчас будет поле, там пост ГАИ и поворот направо, к мосту.
Повернул.
Саундтрек сразу сменил ритм и тональность, музыка стала тихой, лирической, но не умиротворяющей, а наоборот – какой-то сжимающей сердце.
Ничего, сказал себе Роберт, вон уже мост видно, а за ним тот самый поворот. Скоро эти загадки разъяснятся. Вряд ли, конечно, что-нибудь произойдет. Просто выйду, возложу воображаемый венок, постою немножко. На этой минуте молчания концерт скорее всего и закончится. Извилина удовлетворится и уйдет в подполье до следующего юбилея.
На мосту, кажется, шли ремонтные работы, встречные потоки машин пересекали реку по очереди, и «девятка» Дарновского встала в длинный хвост.
Кажется, за Колиной Горой тогда была деревня и пустое поле, припомнил Роберт, оглядываясь по сторонам. А теперь, гляди ты, поля почти не осталось – сплошное строительство: коттеджи, коттеджи. Дачный бум.
И машин вон сколько. Причем ни одного «запорожца» или старого «москвича», все больше «лады» дорогих моделей да «волги», немало и иномарок. Это новые нэпманы. Осваивают кантри-лайф, по западному образцу. А возле лимузинов шустрят представители «индивидуально-трудовой деятельности», еще один продукт Перестройки: шпанистого вида мальчишки предлагают протереть стекло, бабка носит кастрюлю с пирожками, одноногий инвалид продает какие-то брошюрки, худенькая девушка в косынке торгует ландышами.
Туфта, фикция всё это кооперативное движение и так называемая «легализация теневой экономики». Прав тесть: прикрытие для номенклатурных ворюг, чтоб безбоязненно воровали. Никогда ничего путного в этой стране не будет (это Роберт уже сам вывел), никакой частной инициативы, никакого «капитализма с человеческим лицом». Как были пустые прилавки, так и останутся. Весь капитализм – мальчишки с мертвыми глазами, которые сначала мазнут грязной тряпкой по чистому стеклу, а потом нагло требуют рублевку. Бабка со своим антисанитарным печевом. Да сорванные вопреки всем запретам ландыши, которых в подмосковных лесах скоро вообще не останется.
Тут как раз подошла цветочница.
На ней был старый плащ болонья, какие сто лет уже никто не носит, и резиновые сапожки, слишком широкие для тонких лодыжек. Из-под косынки выбивалась прядка густого медового цвета, который весьма популярен у фирм-производителей краски для волос, но в природе встречается крайне редко.
Про девушку Роберт подумал: какая некрасивая, бедняжка. Лицо треугольником, рот широченный, вздернутый нос. Даже большие, устало прикрытые глаза не спасают, скорей наоборот. Какой-то лягушонок с глазищами стрекозы.
Цветочница молча протянула в опущенное окно букетик.
– Срывать в лесу ландыши запрещено законом, – строго сказал ей Дарновский. – Или вы не знаете?
Ждал, что сельская жительница огрызнется, но она промолчала. И выражение лица какое-то странное. Точнее сказать, на ее лице не было никакого выражения, чего с людьми вообще-то не бывает. Заслуженный антрополог Роберт знал это точно.
