Беатриче кота Брамбиллы (сборник) (СИ) - Слезкин Юрий Львович (электронные книги бесплатно .txt, .fb2) 📗

Но, как скептик, я не отдавался никаким мистическим ощущениям и вся жизнь в моих глазах была довольно неостроумным парадоксом.

Как никак, я доказал существование дьявола — духа отчаяния, духа противоречия, доведенного до безумных размеров.

Дьявол — мятущееся отчаяние, ищущее выхода и готовое на все — и он существует именно потому, что существует примирение, скорбь, как последний этап, как утешение.

Не знаю, отчего так определил я его, почему именно отчаяние я взял как стихию дьявола, но это сопоставление крепко засело у меня в голове без всяких определенных мотивов и из него я выводил дальнейшее.

Теперь от меня ускользнуло то хитросплетение парадоксов, которое давало иллюзию существования реального дьявола.

Я видел, что слушатели загипнотизированы моей речью. Внимательно-напряжены были даже те лица, которые вначале казались насмешливо-равнодушными.

В конце я уже сам был взволнован и почти не помнил, как сошел со своей импровизированной кафедры.

Только тогда, когда я очутился на свежем воздухе и кто-то сзади дотронулся до моего рукава, — я пришел в себя и радостно улыбнулся незнакомому лицу, пристально смотревшему на меня.

— Кто вы? — спросил я, останавливаясь.

— Вы меня не знаете, — отвечал незнакомец, — я был одно время в вашем кружке, но вскоре из него вышел…

Он последовал за мной и продолжал:

— Теперь же, после вашего реферата о дьяволе, я хотел бы познакомиться с вами поближе.

Я не совсем понял, что хотел от меня этот человек, но, польщенный его мнением, весело заметил:

— Да, этот логический фортель мне удался…

— А главное, вы сумели очень верно определить его свойства, — возбужденно подхватил мой спутник.

Тут я снова остановился и пристально посмотрел на него.

Это был молодой еще человек, небольшого роста, сутуловатый, с приподнятыми плечами и большой головой. Взгляд его серых глубоко сидящих глаз был тяжел и внимателен.

— Вы собственно, что? — растерянно спросил я.

— Да ничего особенного, — хладнокровно отвечал он, — я говорю, что вы верно определили его, как духа отчаяния, духа противоречия и тем более это странно, что никогда его не видели.

Он положительно издевался надо мной.

— Послушайте, — начал я, спрятав из предосторожности руки в карманы и наступая на незнакомца, — охотно верю, что вам понравился мой реферат; допускаю даже и то, что он отчасти расстроил ваши нервы, — но все это не дает вам права зубоскалить и говорить мне вздор, от которого у здорового человека вянут уши…

Но он совсем не смутился и рассудительно заметил:

— Однако, об этом самом вздоре вы говорили битых два часа…

Я не сразу нашелся, что ответить, так неожиданно показалось мне это заявление, но нельзя было не согласиться с тем, что он прав.

Тем не менее, во мне вновь поднялось возмущение.

— Позвольте, — загорячился я, — там я отвечал на заданную тему, заведомо бессмысленную, и вся цель этого заключалась в остроумной подтасовке доказательств, в своего рода казуистике…

— А здесь я говорю вам, что вы были вполне логичны, потому что действительно доказали бытие дьявола, — спокойно возразил он, — вся суть в том, что вы, не веря, пришли к истине, а я верю, потому что знаю истину.

Неприятная нервная дрожь пробежала у меня по спине и я опасливо оглянулся по сторонам. К тому же было поздно, накрапывал мелкий дождь и никто не мог поручиться за то, какие мысли копошились в голове этого сумасшедшего.

Надо было прекратить бессмысленный разговор и, чтобы не раздражить незнакомца, я вежливо приподнял шляпу и сказал:

— Виноват, мне пора домой, но с удовольствием когда-нибудь я потолкую с вами на эту интересную тему.

Но тут он в свою очередь заволновался.

— Не уходите, — сказал он и опять дотронулся до моей руки своими холодными пальцами. Я почувствовал странную тяжесть от его прикосновения. Не уходите, потому что в другой раз вряд ли меня увидите.

Я хотел поблагодарить его за это, но он продолжал:

— Это я должен благодарить вас за то, что вы так хорошо сумели доказать людям бытие дьявола, потому что Он действительно существует и я вам в том порука…

Он смотрел мне прямо в глаза, и я чувствовал, как какое-то непонятное беспокойство вливалось в мою душу с этим взглядом. Точно все переставало существовать для меня, кроме его глаз. Я погружался в какое-то темное дно и только одно ощущение тяготило меня, но я не мог подобрать ему имени.

Незримые, но крепкие нити протянулись между ним и мною и, странно, мне казалось, он незаметно менял свои очертания. Теперь он казался выше, голова надменно и смело сидела на упругой шее, а глаза казались больше, глубже и темнее и горели ярким, мрачным светом, светом нечеловеческого экстаза. Как будто я переживал с ним далекие минуты моей жизни и постепенно сжимало меня в своих тисках безграничное отчаяние.

Дождь усилился, — туман заволакивал нас со всех сторон, и никого не было здесь, кроме меня и этого человека.

Я мог бежать, я мог, наконец, кричать и звать на помощь, но почему же я этого не сделал?

Ноги мои точно впились в землю, руки, окаменевшие, лежали в карманах, глаза не отрывались от глаз незнакомца.

А он говорил:

— Дьявол — мятущееся отчаяние, ищущее выхода и готовое на все… Он существует, ты это знаешь теперь, потому что ты полон отчаяния и не можешь уйти от него, потому что вся жизнь твоя — сплошное противоречие, потому что Он сам перед тобою…

Тупая боль сдавила мне череп — уже не было мыслей во мне, было холодно…

Этот холод ровной волной шел от головы к ногам и расползался во все стороны, оттесняя от меня весь мир…

Веки мои отяжелели, глаза сомкнулись, и когда, охваченный новой волной беспокойства, я снова широко раскрыл их — никого вокруг меня не было.

Я был один…

Но, лишенное образа, все сильнее овладевало мною всепоглощающее отчаяние.

1908 г., май.

ДЬЯВОЛ {13}

(Из дедовских мемуаров)

О ту пору я только вернулся с похода 53-го года, раненый в плечо. Ушел я на войну, как ведомо уже вам, юнкером Ахтырского полка, а возвратился с Георгием и в чине корнета. Наш полк находился в авангарде Маловалахского отряда, которым командовал сначала князь Васильчиков, после — Анреп, а я был ранен в сражении при Четати, где так пострадал и вместе отличился Тобольский полк. Было это под самые святки, и приехал я в Петербург в разгар праздников. Я думал, что меня вскорости отпустят обратно в полк, но не тут-то было. Проклятый турок, видно, глубоко рубанул своим ятаганом и мне так и не пришлось больше нюхать пороха. Я скучал, злился и слонялся без дела. Праздные разговоры досаждали мне. Одни с пеной у рта предсказывали поражение, другие трубили о небывалых победах. После боевой жизни, столица и жители ее казались мне несносными.

Я стал навещать семью Трубачеевых, которую до войны считал за свою. Старики Трубачеевы были старинными приятелями моей матушки. Люди общительные и любящие общество, они принимали у себя и сами бывали в свете.

Деловое утро в Петербурге начиналось в то время очень рано. Все обедали в четыре часа дня, танцевать съезжались с детьми часов в шесть, затем детей отправляли домой, а взрослые продолжали вечер.

В праздники у Трубачеевых собиралась молодежь. У них были три дочери. Старшей, Леленьке, шел четырнадцатый год, когда я стал бывать там. Пожалуй, вы посмеетесь надо мною, если скажу вам, что она была и первой и последней моею любовью, как теперь понимаю я это чувство.

Мать Трубачеева устраивала у себя спектакли, в которых участвовали и взрослые, и дети. Я предавался этим забавам со всем увлечением. Так как пьесы играли французские, то артисты Михайловского театра, актеры, как тогда они назывались, Bresson и Vérné приезжали на репетиции и руководили нами.