Очаг на башне - Рыбаков Вячеслав Михайлович (читаем книги бесплатно txt) 📗
— С неба сыплется снежок! Жить на свете — хорошо!
— Неужели помнишь?
— Самый светлый день, — сказала она его словом, и повторила, чтобы он вспомнил наверняка: — Мне было так светло.
Он вспомнил. Она поняла это по свету в его глазах.
— Расскажи мне мой стих, — попросил он.
— Думаешь — забыла? — она уселась, обняв колени руками, и старательно, как первоклашка, стала читать:
— Здорово! восхитился Симагин. — Даже про «ышшо» запомнила!
— Не мешай.
Она сделала паузу, стрельнув на Симагина озорным взглядом, и закончила:
— Жить на свете — хорошо.
Симагин слушал, улыбаясь до ушей. Потом перевел дух — оказалось, он не дышал, пока она читала — и благодарно прижался щекой к ее упругому бедру.
— Ты мог бы стать большим поэтом, — сказала она лукаво.
— Будешь издеваться — побью.
— Это мысль. Знающие женщины говорят, что когда любимый бьет — это ни с чем не сравнимо.
Он легонько шлепнул ее.
— Давай отложим, — сказала она мягко. — Я же никуда не денусь. А сейчас спи, любимый.
Он закивал, гладя щекой ее гладкую кожу.
Самый светлый день… Симагин был истерзан стыдом, уже две недели не встречался с Асей, даже не звонил — и вдруг она позвонила ему на работу сама, как ни в чем не бывало. Куда ты пропал, солнышко? Я соскучилась ужасно. Знаешь, мама сейчас в творческом доме в Комарове, переводы свои переводит, мы с Антоном едем к ней на субботу. Присоединяйся, сейчас красоти-ща. Пообедаем там, оставим ей Тошку и побродим всласть! Не пожалеешь!
Мир был скован бесснежным морозом, беззвучным и голубым. Покрытый изморозью, твердый, как дерево, песок глухо отстукивал под ногами. Нескончаемый напевный шелест стоял над морем, затянутым стеклянной чешуей трущихся друг о друга льдинок, рубиновый свет декабрьского солнца переливался в них и скользко сверкал.
День угасал, когда Ася и Симагин свернули в лес. Снежная крупа тонким слоем припорошила песок и хвою на открытых местах; под огромными елями угрюмо темнели неукрытые бурые пятна. Розовый отсвет неудержимо таял, воздух заполняли прозрачная синяя мгла и тихая печаль не то умирания, не то освобождения. Здесь, вдали от плоского шелестящего простора было потусторонне тихо, и Асе взгрустнулось; Симагин, чувствуя себя виноватым за все, начал придуриваться, как умел, смешить, пытался залезть на дерево, затеял игру в снежки… а стих сложился сам собой после того, как Ася влепила ему нашпигованным песчинками и хвоинками снежком в аккуратно и якобы невзначай подставленную филейную часть.
Возвращались, почти не разговаривая, и были так всеобъемлюще, так по-зимнему нежны друг с другом, что в тот вечер Симагин смог взять ее.
Вспоминая и улыбаясь, он заснул.
Она некоторое время сидела, не двигаясь, и коротко взглядывала на его мальчишескую спину с выпирающими лопатками и позвонками. Смотреть было нельзя — он хоть и отвернулся, но спал невыносимо чутко. А ей нравилось смотреть. Очень осторожно она легла и укрылась. Как сегодня чудесно. Даю счастье. Никто так не может, одна я. Был хмурый, усталый. И вот засверкал. Ей хотелось еще прильнуть, почувствовать кожу кожей. Он спал. Как он выматывается. Как он красиво спит. Хочу все время быть женщиной. Не просто человеком, который заботливо маячит рядом, — желанной. Всеми желанными. Хочу, чтобы Вербицкий больше не приходил.
Она уснула, и ей снилась радуга. Ася скользила между ее неощутимыми, туманными слоями, сама бесплотная и невесомая, как воздух, и ей казалось, что в детстве она уже бывала здесь, да позабыла дорогу — а теперь нашла и останется уже навсегда среди праздничного великолепия и тишины, тишины…
Отчаянно зевая, Симагин ворвался в лабораторию.
— Аристарх Львович, — позвал он, — я бы хотел поговорить с вами перед запуском. У вас найдется время сейчас?
Математик группы сумрачно поднялся из-за своего стола.
— Объявляется отпуск на четверть часа! — громко возвестил Симагин. — Покидать помещение разрешается!
— Есть! — бодро воскликнул Вадик Кашинский. И лукаво осведомился: — А отпускные где можно получить?
Смеясь, Симагин шикнул на него, и Вадик пулей выскочил из лаборатории.
Карамышев с отрешенным видом озирал бездействующие приборы; мощные очки его посверкивали холодно. Он был очень дельный математик, Карамышев. Только нелюдимый. Отгороженный. Ему уже шло к сорока.
— Помните? — спросил Симагин, показывая ему вчерашнюю страницу блокнота. Математик всмотрелся.
— Разумеется, — ответил он сдержанно, — странно было бы не помнить. Наши неудачи мне памятны. Это прогиб в начале онкорегистра, не так ли?
— Так, — подтвердил Симагин. — Только никакой это не прогиб.
— Простите? — бровь математика удивленно высунулась из-за тяжелой оправы.
— Знаете, это, наверное, что? 3десь в момент контакта резонабельных спектров и возникает резонанс. Тут вымахнет здоровенный пичище. Никакой это не прогиб, а пик, только потенциальный. Пока спектр не в резонансе, фиксируется лишь момент ожидания. Естественно, стандартный матаппарат его не описывает.
— Одну минутку, — чуть нервно попросил Карамышев.
— Участок ожидания аппарат не способен охватить, — пояснил Симагин, — поскольку этот участок не несет обычной биоспектральной информации. Мы долдоним: резонанс, резонанс. Мечтаем о нем… Вот тут он, тут! Ежику же понятно: резонирующий спектр должен отличаться от несрезонировавшего. В первом случае спектрограмма обязательно отразит всплеск, вызванный резонансной накачкой!
— Остроумно, — отрывисто сказал Карамышев, хмуря свой широкий, с залысинами, лоб.
— Согласны?
— Как рабочая гипотеза ваше…
— Тогда погодите. Есть еще одно. Мы провели пять серий, так? Пять онкорегистров по восемь полос в каждом — сорок полос. Из них тридцать семь остались без изменений, три претерпели некие изменения, которые мы истолковали как частичную подсадку…
— Андрей Андреевич, статистика далеко не набрана, и, по-моему, выводить закономерности пока преждевременно. Нужна по крайней мере сотня серий, прежде чем элемент случайности…
— Да нет же, Аристарх Львович, при чем тут сотня! Тот же резонанс! Что мы делаем? Берем один спектр и сажаем на другой. А он летит себе мимо, не зацепляется. Потому что зацепиться он может, только если участки ожидания обоих спектров срезонируют. Мы, как ослы, разорвали подсадку и резонанс, а это одно явление, внерезонансной подсадки нет и быть не может, только резонансная накачка и обеспечит энергетический приоритет внешнего спектра. Вот здесь, — Симагин ткнул в сопряжение пиков, — резонанс, а уж дальше по всей полосе — подсадка. Подсадить можно что угодно, но в запальных-то уж точках будьте любезны удовлетворить требованиям объекта! Постулирую: по чистой случайности, вероятность которой, очевидно, не слишком велика, в первой и четвертой сериях так и случилось.
Карамышев медленно кивал, сосредоточенно глядя куда-то в сторону.
