Морская Дама - Уэллс Герберт Джордж (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Что же до Чаттериса… Мелвил покачал головой, отказываясь от предложенного ему сыра, и что-то рассеянно ответил миссис Бантинг.
– Она хочет поговорить с вами, – сказала миссис Бантинг, и Мелвил не без некоторого трепета поднялся наверх, на просторную лестничную площадку со стоявшими там стульями, чтобы избавить Эделин от необходимости спускаться вниз. Она вышла к нему в черно-фиолетовом платье с богатой отделкой, причесанная просто, но аккуратно. Лицо ее было бледно, покрасневшие глаза свидетельствовали о недавних слезах, но держалась она с каким-то внутренним достоинством, в отличие от ее обычной нарочитой манеры совершенно бессознательным.
Она вяло протянула ему руку и заговорила измученным голосом:
– Вы знаете… все?
– Ну, во всяком случае, в общих чертах.
– Почему он это со мной сделал? Мелвил не ответил, но всем своим видом выразил глубокое сочувствие.
– Мне кажется, – сказала она, – что это не простая бесчувственность.
– Безусловно, – подтвердил Мелвил.
– Это какая-то загадочная фантазия, которой я не могу понять. Я думала… хотя бы его политическая карьера… могла бы заставить его…
Она покачала головой и некоторое время пристально смотрела на папоротник в горшке.
– Он писал вам? – спросил Мелвил.
– Три раза, – ответила она, поднимая глаза.
Мелвил не решился спросить о содержании этой переписки, но она избавила его от такой необходимости.
– Мне пришлось спросить его, – сказала она. – Он все от меня скрыл и не хотел говорить, мне пришлось его заставить.
– Не хотел говорить? – переспросил Мел-вил. – О чем говорить?
– Что он чувствует к ней и что он чувствует ко мне.
– Но разве он…
– Кое-что он прояснил. Но все равно, даже сейчас… Нет, не понимаю.
Она медленно повернулась к Мелвилу и, не спуская глаз с его лица, заговорила:
– Знаете, мистер Мелвил, это было для меня страшным потрясением. Вероятно, до сих пор я его просто не знала как следует. Вероятно, я… я его идеализировала. Я думала, что он любит… хотя бы нашу работу. Он действительно любил нашу работу. Он в нее верил. Я убеждена, что он в нее верил.
– Он и сейчас верит, – сказал Мелвил.
– А потом… Но как он мог?
– Он… он человек с довольно сильным воображением.
– Или со слабой волей?
– Сравнительно – да.
– Все это так странно, – вздохнула она. – Так непоследовательно. Словно ребенок, который тянется к новой игрушке. Знаете, мистер Мелвил, – она заколебалась, – из-за всего этого я почувствовала себя старой. Намного старше и намного умнее его. Я ничего не могу поделать. Боюсь, что всякой женщине… доводится когда-нибудь это почувствовать.
Она глубоко задумалась.
– Всякой женщине… «Ребенок мужеского пола» – теперь я понимаю, что хотела этим сказать Сара Гранд!
Она слабо улыбнулась.
– Мне все кажется, что он просто непослушный ребенок. А я… я преклонялась перед ним! – сказала она дрогнувшим голосом.
Мой троюродный брат кашлянул, отвернулся и стал смотреть в окно. Ему пришло в голову, что он, оказывается, еще менее пригоден для таких разговоров, чем считал до сих пор.
– Если бы я думала, что она может сделать его счастливым… – сказала она через некоторое время, и, хотя фраза осталась неоконченной, было ясно, что за этим последовали бы слова, полные великодушия и самопожертвования.
– Да, дело… непростое, – сказал Мелвил.
Она продолжала – звонким, немного напряженным голосом, в котором звучали покорность судьбе и непоколебимая уверенность:
– Но она на это неспособна. Все, что есть в нем лучшего, серьезного… Она не может этого видеть и все погубит.
– А он… – начал Мелвил и сам испугался безрассудной смелости собственного вопроса.
– Да?
– Он… просил расторгнуть помолвку?
– Нет… Он хочет вернуться ко мне.
– А вы?
– Он не возвращается.
– А вы… хотите, чтобы он вернулся?
– Как я могу знать, мистер Мелвил? Он даже не говорит определенно, что хочет вернуться.
Мой троюродный брат Мелвил озадаченно посмотрел на нее. Он всю жизнь скользил по поверхности чувств и, когда столкнулся с подобными сложностями в делах, которые всегда считал простыми, оказался в тупике.
– Иногда, – сказала она, – мне кажется, что моя любовь к нему окончательно умерла… Подумайте только, какое разочарование, какое потрясение я испытала, обнаружив в нем такую слабость.
Мой троюродный брат поднял брови и кивнул головой в знак согласия.
– Убедиться, что он стоит на глиняных ногах!
Наступила пауза.
– По-видимому, я никогда его не любила. Но потом… Потом я начинаю думать о том, кем он все-таки мог бы стать…
Что-то в ее голосе заставило его поднять глаза, и он увидел, что губы у нее крепко стиснуты, а по щекам катятся слезы.
Как рассказывает мой троюродный брат, сначала ему пришло в голову, что надо бы сочувственно коснуться ее руки, а потом – что этого делать не следует. Ее слова не выходили у него из головы. Потом он с некоторым опозданием сказал:
– Это еще возможно.
– Может быть, – медленно, неуверенно произнесла она. Больше она не плакала. – Кто она такая? – вдруг сказала Эделин совсем другим тоном. – Кто это существо, которое встало между ним и всеми реальностями жизни? Что в ней такого… И почему я должна соперничать с ней из-за того, что он… что он сам не знает, чего хочет?
– Когда человек знает, чего он хочет, – сказал Мелвил, – это значит, что он исчерпал один из главных интересов в жизни. Тогда он становится… чем-то вроде потухшего, заросшего и возделанного вулкана. Если это вообще был вулкан.
Он некоторое время размышлял, забыв о ней, потом, вдруг спохватившись, очнулся.
– Что в ней такого? – спросила она с тем сознательным стремлением внести во все ясность, которое так не нравилось в ней Мелвилу. – Что она может предложить, чего я…
Этот прямой призыв заняться щекотливыми сопоставлениями заставил Мелвила поморщиться. Но тут ему на помощь пришли все кошачьи свойства его натуры – он принялся пятиться, ходить вокруг да около и всячески уклоняться от сути дела.
– Ну что вы, дорогая мисс Глендауэр! – начал он и попытался сделать вид, что это вполне удовлетворительный ответ.
– В чем разница? – настаивала она.
– Существуют вещи неосязаемые, – уклончиво отвечал Мелвил. – Они не подчиняются рассудку и не поддаются точному определению.
– Но вы все же как-то к ней относитесь? – не унималась она. – У вас должно было сложиться какое-то впечатление. Почему вы не… Разве вы не понимаете, мистер Мелвил, это очень… – голос ее на мгновение осекся, – очень важно для меня. Это просто бессердечно с вашей стороны, если свое впечатление вы… Простите меня, мистер Мелвил, если я добиваюсь от вас слишком многого. Я… я хочу знать.
На мгновение Мелвилу пришло в голову, что в этой девушке, пожалуй, есть что-то такое, что немного выходит за пределы его прежнего представления о ней.
– Должен признаться, что у меня сложилось некоторое впечатление, – ответил он.
– Вы мужчина, вы знаете его, вы много чего знаете, вы можете смотреть на вещи с разных точек зрения. Если бы вы только позволили себе… позволили себе быть откровенным…
– Ну, хорошо, – сказал Мелвил и умолк. Она жадно вслушивалась. Наступило напряженное молчание.
– Различие есть, – признал он и, не дождавшись поддержки, продолжал:
– Как бы это выразить? Я думаю, в некотором смысле это различие облегчает ей дело. Он наделен… я знаю, это звучит пошло, но ведь он не ссылается на это в свою защиту – он наделен определенным темпераментом, в силу которого его иногда, может быть, влечет к ней сильнее, чем к вам.
– Да, я знаю, но почему?
– Ну, понимаете…
– Говорите.
– Вы строги. Вы сдержанны. Для такого человека, как Чаттерис, жизнь… жизнь – это суровая школа. В нем есть что-то такое – что-то, пожалуй, завидное, чего нет в большинстве из нас, – но мне кажется, что из-за этого временами жизнь дается ему труднее, чем нам, остальным. Жизнь для него – это самоограничение, это следование определенным правилам. Он прекрасно сознает свой долг. А вы… Не придавайте слишком большого значения моим словам, мисс Глендауэр, я могу ошибаться.
