Архангелы и Ко - Чешко Федор Федорович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Так… Так… Так. Всё, перед ушастым дедушкой Лафоржем шляпу мы не снимаем. Шляпу мы снимаем перед кем-то из программистов «Шостак энд Сан Глобкэмикал».
Пять с чем-то там лет назад Молчанов (тогда ещё впрямь великий и сноровку не утративший) первый и единственный раз в жизни использовал против некоей небезызвестной фирмы одну собственную свою разработочку. «Невидимку». Все лонгольеры и колорады, взятые вместе, «шестьсот шестьдесят шесть», «джокер», «торнадо», «тирэкс» – всё это по сравнению с «невидимкой» хреновень хреновенькая. Конечно, «Глобкэм» тогда не успел даже понять, что его атакуют. Зато кто-то в «Глобкэме» сумел по последствиям восстановить причину. И найти её сумел, причину эту, которую разработчик считал совершенно необнаружимой. Настолько необнаружимой он её считал, этот идиот-разработчик, что даже не позаботился снабдить своё детище самоуничтожителем.
Вот так. Впервые в нашей с вами практике, господин Молчанов, закон подлости оказался не против нас, а за нас. Мог ли папин и сучий сын Шостак предугадать, что на борту «Каракала» окажется единственный человек, могущий сполунамёка распознать «невидимку» и в два счёта отвертеть ей кусючую её головёночку?!
«Я тебя породил, я тебя и переформатирую» – кто из великих это сказал? Пять минут, господин Шостак! Всего пять минут, и…
Интересно, а есть они у меня, эти пять?..
По-колокольному гулко, празднично вскрикнули стены рубки. Пользовательское кресло куда-то к чертям выпало из-под Матвея, и тут же, вернувшись, так наподдало временному своему хозяину, что у того в глазах расцвели весёлые радуги, а во рту стало хрустко и солоно.
«Вот и чехол», – подумал Матвей. Впрочем, он тут же сообразил, что будь это действительно тот самый «чехол», подуматься бы ничего не успелось.
Клаус и папаша Лафорж, всё ещё цепляясь друг за друга, поднимались с пола. А большой Макумба по-прежнему стоял на ногах, ибо успел схватиться за пульт. Кажется, хватаясь, он случайно переключил внешние видеокамеры, или это так сработала недодолбанная «невидимкой» корабельная автоматика – так ли, иначе, но заплесневелый шар с экрана исчез. Теперь наэкранную картинку обрамляли изображения каких-то странно подсвеченных ажурных конструкций (кормовые стопоры сложенных «парусов», вид от командного модуля – так, что ли?); а прямо по центру на фоне траченного звёздами крепа пульсировал ярким венчиком реактивных выхлопов… тоже вроде как почти шар. Только этот, новый, был не заплесневелым, а белым, гладким, и казал зрителю на манер оттопыренного среднего пальца какой-то трубчатый вырост. И ещё этот шар не накатывался, а всё быстрей и быстрей уходил назад, куда-то к едва различимой манной полоске галактической метрополии.
– Грязные свиньи… – прошипел Клаус, обалдело таращась на экран. – Всё-таки вывернулись… Дас-с унфлаттер швайненс-с-с…
Он обернулся к Матвею и вдруг ощерился неожиданно злобно:
– Понял?! Плевали они и на «Вихрь» и на обещанный тобой хрен солёный! Они всё лучше устроили. Вот зачем этот отсек, эта проклятая груша. Не вышло с глиссером, так отстрелили переходник, врубили тормозные – и ауфвидерзеен! Понял? Э-э, да что тебе, ты… к-кенди кендинэ татмин етмэк йешак-дели!
Из последней фразы Молчанов понял только, что сказано было по-азиатски, с каковой точки зрения слово «йешак» вызывало серьёзные сомнения насчёт принадлежности сказанного к комплиментам. А вот что он понял однозначно и сразу, так это почему Клаус именно его назначил ответственным за невовремя обнаружившуюся способность «груши на кишке» отстегиваться от корабельной кормы и путём торможения удаляться на безопасное расстояние. Человек воображает, что вот-вот помрёт; доподлинные виноватцы возьми, да и смойся… Так он что, человек-то этот, последние секунды жизни станет тратить на поиски крайнего? Ещё чего! Кто первым на глаза подвернётся, тому и повезёт. А ежели этим подвернувшимся окажется именно тот единственный человек, который ещё может спасти всех… Что ж, значит, повезёт всем (повезёт, естественно, в кавычках).
Ладно. Если экс-вечнопьяныймичман Клаус Генрих предпочитает спасению несколько минут предсмертной истерики – увы, придётся ему поступиться личным ради общественного. Матвей набрал в грудь побольше воздуху и, глядя прямо в Клаусовы бешеные глаза, произнёс с этакой нарочитою расстановочкой:
– Хорэ ауф мит дэйнэн думмехэйтэн, или, в переводе на человеческий язык, заткнись.
Даже тривиальная пощёчина не подействовала бы лучше. Тем более, что осмысленность прорезалась не только в Клаусовых глазах, но и в мутных взорах остальных членов героического Каракальского экипажа. Вот и славно – теперь можно заговорить более ли менее по-нормальному.
– Лафорж, копии основных программ на защищённых носителях есть? Срочно сюда – могут понадобиться. Клаус, ещё можно успеть нормализовать состояние реакт?..
– Уже не успеем, даже если ты… Э, ты что, вычистил локалку от этой заразы?!
– Вычистил, вычистил, – бормотнул Матвей, выдирая из тощих, трясущихся, но на удивление цепких пальцев лопоухого дедушки джиэйром-обойму.
– Тогда оживи реакторную катапульту и аварийные ракеты, – Клаус уже сидел за «человеческим» пультом. – И спокойней, не лихорадь – у тебя ещё верных минут пятнадцать.
– Вот именно ты ещё будешь мне про спокойствие…
Молчанов срастил обойму с копидрайвом, пролаял какую-то скороговорочную абракадабру в саунд-контактор и расслабленно откинулся на кресельную спинку:
– Всё. Что зависело от меня, я сделал. Теперь, ежели чего, адресуй свои азиатские матюки супербрэйну и его быстродействию. А во, кстати, что ты там давеча гавкал на меня? Что-то про ишака, да?
Кадыр-оглы жрал взглядом мёртвую индикаторную панель, нетерпеливо пристукивая кулаками по подлокотникам.
– Н-ну, понимаешь… – сказал он полурассеянно, полусмущенно, – в этом языке нет слова «самодовольный»… пришлось сказать: ишак, который это… сам себя удовлетворяет. В общем ведь то же самое, правда?
– Предположим, – скрипнул зубами Матвей. – Только следующий раз выбери какой-нибудь другой язык, хорошо?
Клаус не ответил. Индикаторная панель с терзающим уши блеяньем полыхнула радужным многоцветием, секундой позже на управляющих экранчиках главного пульта одна за другой пошли разгораться мозаики мнемосхем, и капитан Каракала занялся делом (дело очень напоминало попытки десятью пальцами придушить двадцать таракашек, совершающих в пределах пульта хаотические сопространственные броски).
Молчанов вознамерился было сказать, что в общем-то уже нет никакой необходимости задействовать «человеческие» управлялки – супербрэйн, даже вовсю занятый восстановлением программного обеспечения, всё-равно разберётся с реактором и торможением быстрей и оптимальнее человека. Но… Ладно, пусть. Наверное, переход с пульта на брэйн-управление чреват задержкой по крайней мере соизмеримой с…
Брэйн-контактор вдруг басовито взвыл и по-садистски, с оттяжечкой врезал Матвею под дых; пол вдруг басовито взвыл и провалился куда-то вниз и в сторону; внезапная тяжесть, с басовитым воем рухнув на плечи, почти втиснула Молчанова лицом в дисплей; рубочные стены басовито взвыли и…
…переборки натужно рассаживаются извивистыми провалами в чёрное забортное бесконечье; стоялую духоту отсеков прохватывает изморозный хохочущий вихрь; дымные тёмно-багряные брызги неожиданно по-ледяному расшибаются о пригашенный инеем экран…
Нет, это только до предела взвинченные Матвеевы нервы в преступном сговоре с Матвеевым же излишне-богатым воображением одарили своего хозяина таким жизнеутверждающим мимолётным видением. Да ещё, небось, помогла временно исполняющая обязанности Молчановской крови настойка адреналина на рапсовке.
Хорошо хоть панический взвизг великого хакера остался никем (включая самого хакера) не расслышанным за радостным воплем азиатского немца: «Ожила тормозная аварийка!» И хорошо, что плотно прижатый толчком к главному пульту большой Макумба своей широкой спиною перекрыл Клаусу вид на изувеченную ужасом взмокрелую хакерскую физиономию. Правда, Клаус могучим движением локтя тут же восстановил себе обзор. И спросил торопливо:
