Корпус - Каплан Виталий Маркович (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .txt) 📗
А потом – Первый Этаж, или, в крайнем случае, Дисциплинарная Группа. И лучше об этом не думать – слишком страшно. И полный неизвестных, загадочных ужасов Первый Этаж, где, между прочим, мучается сейчас Васенкин. Неужели придется увидеть его, встретиться с ним глазами?
Или Дисциплинарная Группа, о которой было известно чуть больше – кое-какие истории рассказывались свистящим шепотом после отбоя. По сравнению с Дисциплинарной Группой завтрашняя порка – детское развлечение, цветочки.
Но Костя знал, что не вынесет ее. И не вынесет всего остального. Не вынесет и этого холода, одиночества и свинцовой безнадежности. Все, что бы ни случилось с ним завтра – все к худшему. Надежды больше нет. Жизнь отступилась от него, а пустота, подобно хищному зверю, разинула жадную пасть – и готова прыгнуть.
И ничего не изменить. Бесполезно каяться, просить, плакать. Костя совершенно точно знал, что никакие мольбы ему не помогут. Единственный человек, на которого в первые минуты вспыхнула у него надежда – это Серпет. Но поразмыслив, Костя понял, что все теперь изменилось. Теперь он для Серпета не Помощник на Группе, не будущий Стажер, а всего-навсего скверный мальчишка, нарушивший основополагающие принципы. Такого мальчишку просто необходимо наказать. Чего ради Серпету за него заступаться? У него и без того хватает неприятностей. Не случайно же в залитой лиловым светом палате командовал не он, а тот начальничек с железными глазами. По всему видать, большой чин. Нет, и ежу понятно, не станет Серпет с ним связываться. Наоборот, сделает вид, что никаких особенных надежд на Костю и не возлагал, что не собирался делать его Постоянным, вспомнит еще какие-нибудь мелкие грешки, вроде Светандриной записи в Журнале. Нет, на него рассчитывать нечего – и не остается ничего другого, как сидеть здесь, мерзнуть и мучиться неизвестностью.
А холод с каждой минутой усиливался, драл спину ледяными когтями, сжимал ребра. Постепенно ослабли даже мысли о завтрашнем кошмаре – уже не до того стало. Он понимал, что вполне может и не дотянуть до утра. А что – запросто. Утром откроют Наблюдательницы дверь – и на них упадет смерзшийся труп.
Да, такое было бы наилучшим исходом. Ни к чему теперь жить. Что ждет его, кроме ржавой цепи ужасов? У него не осталось никакой надежды – даже самой крохотной ее частички. Не такой он дурак, чтобы обманывать себя. Впереди – безнадега. Так что замерзнуть, уснуть и не проснуться – об этом можно было бы только мечтать.
Вот именно что мечтать. Ничего такого не случится. Помереть ему не дадут. У них ведь, наверное, все рассчитано. Холод – это чтобы помучить, а не убить. Иначе сорвется "показательное мероприятие". Так что не стоит убаюкивать себя несбыточными надеждами – все будет. И черная скамья, и ухмыляющийся Ломакин, и мутная, тяжелая неизвестность. Вот что заполнит оставшуюся жизнь.
Но если разобраться – что было раньше? Тоже ведь неизвестность! Костя вздрогнул от этой мысли, на мгновение даже забыв про холод. Ну почему так всегда? Стоит лишь разрешить себе думать и вспоминать – и сразу выползают жуткие вопросы. Кто он вообще такой? Откуда взялся? Да и все они, остальные, из Корпуса – откуда они и куда плывут? Что он вообще помнит о себе? Какое у него самое первое воспоминание? Как четыре года назад оказался новичком в Группе? Как был он самым маленьким, самым хилым, как гонял его тогдашний Помощник Андрюха Кошельков?
Заставлял до блеска мыть унитаз зубной щеткой, а потом ею же чистить зубы, и когда это случилось впервые, его вырвало, и Кошельков, усмехаясь, велел снять ему майку и майкой вытирать блевотину.
А ночью, в тускло-оловянном лунном свете палата казалась ненастоящей, приснившейся, но он знал, что все вокруг – не сон, а самая настоящая правда. И беззвучно плакал в подушку, чтобы не услыхал страшный Кошельков.
И еще вспомнилось, как не мог он в первые дни избавиться от странного ощущения. Будто рядом затаился кто-то – невидимый и неосязаемый. И этот кто-то (а может быть, эти, если их много) наблюдает за ним и подстраивает одну пакость за другой… То Кошельков придерется к чему-нибудь, к складкам покрывала на постели хотя бы, велит снять штаны и всласть начнет лупить "морковкой". То Сашка Иванов сам намусорит в тумбочке, а Наблюдательнице свалит на Костю. И Группу за это на неделю лишат прогулок, и Кошельков, услышав о такой подначке, скверно улыбаясь, скаля свои гнилые зубы, скажет: "Ну что, допрыгался, Глиста. Придется заняться твоим воспитанием всерьез…" И займется. А Невидимые то затаятся на пару дней, то опять придумают какую-нибудь штуку.
Потом, конечно, ощущать Невидимых он перестал. Жизнь понемногу наладилась. Да только не навсегда.
Впрочем, дело в другом. Самое страшное – он не знает, что с ним было раньше, до мрачных дней Начала. А ведь тогда ему было уже одиннадцать лет. Что же, все прошлые годы стерлись? Или в голове у него какую-то стенку поставили, и стенка эта как резиновая – ударишь по ней, а она мягко отбросит назад.
Но ведь что-то есть там, за стенкой! Что же было до того? Всегда ли он был тут, с самого рождения? Что-то тут с ним происходило, а он ничего не помнит – пустота в голове.
А почему, собственно, он решил, что появился на свет здесь, в Корпусе? Доказательств-то никаких. Но где же тогда? Ведь кроме Корпуса ничего нет! Или все-таки есть что-то другое?
Не оттуда ли выползают воспоминания о "прошлой жизни"? Но нет, их нельзя принимать всерьез. Это же болезнь. Да и слишком уж странный мир из них выглядывает, непохожий ни на что привычное. Правда, Белый говорил как раз наоборот: все, что кажется Косте бредом, есть на самом деле. Но ведь и сам Белый – только дурной сон, порождение Костиного больного сознания.
И опять появилась мысль, давно уже мучившая Костю. Ведь Белый и его слова непохожи ни на что известное. Но можно ли выдумать то, о чем не знаешь, чего никогда не видел, о чем никогда не думал? Так сон ли это?
Впрочем, кажется, это можно проверить. Вроде бы имеется способ. Что совсем недавно говорил Белый? Надо быстрее вспомнить, пока холод совсем не затемнил мозги. Значит, так. Было снежное поле. И он не чувствовал холода, и сам себе удивлялся – возможно ли такое? Стоять безо всего, по щиколотку в снегу – и не мерзнуть? Так не бывает. Тем более, что снег-то самый настоящий, он еще хрустел в ладонях, а Белому все никак не удавалось слепить снежок, хотя тот и старался изо всех сил.
И вот этот рассыпающийся снежок и вытянул из глубоких ям памяти именно то, что нужно. Прощаясь, Белый сказал, что скоро будет плохо. Очень плохо. Можно сказать, хреново. И тогда он придет на помощь. Только сначала нужно кое-что сделать. А что? Да, теперь он вспомнил все! Надо мысленно досчитать до десяти и сделать движение рукой.
Костя вдруг очень ясно увидел, как разгибается с хрустом рука в локте, как ввинчивается по спирали вперед.
Может, и в самом деле попробовать? Хуже все равно не будет. А вдруг что-нибудь и впрямь получится? И неважно, что именно. Что угодно, лишь бы не черная безнадега, лишь бы не завтрашние кошмары. Не может быть, чтобы Белый пошутил. Сейчас Костя уже почти верил, что Белый – не сон и не бред, что за ним стоит хоть и неизвестная, но добрая и твердая сила.
Костя резко встал, с трудом удержав равновесие. Ноги затекли, ломило спину. Надо спешить, пока мороз не скрутил его окончательно. Он начал отсчет.
– Раз! – он говорил про себя, но слово ударило его изнутри, точно звук большого медного колокола.
– Два! – и колокол послышался столь явственно, что Костя вздрогнул. Но не от страха, нет, чего ему было бояться теперь? Наоборот – от какого-то незнакомого, радостного и вместе с тем тревожного чувства. В медном звоне ему почудился запах горелой травы, и почему-то перекрученные рельсы, лязг сотен мечей, пронзительный свист стрел в белесом от полуденного жара небе, и чьи-то глаза, нет, не глаза, а лицо, всего в каком-то метре от него, и вдруг он понял, кто это, вспомнил все и радостно засмеялся… Потом картины исчезли, но колокол продолжал гудеть в такт Костиному счету.
