Роковое дерево Книга пятая (ЛП) - Лоухед Стивен Рэй (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT, FB2) 📗
— Верно, — согласился Берли. — Если нет никакого стандарта, способного оценивать действия, то не может быть правильного или неправильного.
— Точно так же, — продолжал Голос уже настойчивее, — что бы ни случилось с человеком, нельзя считать это приемлемым или неприемлемым. Во вселенной, где нет смысла и цели, все, что происходит, нельзя считать хорошим или плохим; это просто то, что происходит, событие, о котором можно сказать лишь то, что оно произошло.
Берли снова согласился, хотя уже и не так уверенно. Он чувствовал, что поток мыслей несет его куда-то не туда.
— Тогда отчего ты так злишься на свое тяжелое положение? — спросил Голос. — Что-то происходит, в этом нет ни смысла, ни цели, просто случайная комбинация событий.
— Человек должен, по крайней мере, иметь возможность обратиться к правосудию. — Раздраженно пробормотал Берли. — Обвиняемый должен предстать перед обвинителями и ответить на обвинения.
— Должен? Это с какой стати?
— Это же элементарная справедливость, — настаивал Берли, но уже не так горячо, как раньше.
— Желаешь порассуждать о справедливости? Я думал, мы с этим покончили. Зачем снова начинать?
Берли не нашелся с ответом. Ему было больно, и боль была настоящей — возможно, этого было достаточно, чтобы жаловаться.
Голос поспешил за это ухватиться.
— Тебе больно, поэтому ты приписываешь боль несправедливости? Ты думаешь, кого-то интересует твоя жалоба?
— Мне просто больно! — Берли готов был завестись. — И мне плевать, знает об этом кто-нибудь или нет!
— Твоя боль — фантазия, вымысел, призрак. Там, где нет закона, никто не может причинить никому никакого вреда. Каждый волен делать то, что ему нравится. Судье нравится держать тебя взаперти. И где тут вред?
— Но мне не нравится, что ему это нравится! Ему не должно такое нравится! — огрызнулся Берли, теряя терпение.
— Опять ты о том, что должно быть, а чего не должно! — упрекнул Голос, снова растворяясь в тени, становясь просто пятном плесени на стене. Но из пятна прозвучало напоследок: — Похоже, брат, ты по-настоящему не веришь в свою собственную философию.
— Это какая-то паршивая философия! — прорычал Берли. — Черт возьми, я хочу уйти отсюда!
В сырой камере под Ратхаусом прошла еще неделя — еще одна неделя страданий ее некогда гордого обитателя. Воистину, Архелей Берли, граф Сазерленд, уже не гордый. Он несчастен и сознает это. Он даже стал думать, что оказался еще хуже, чем полагал.
С каждым днем он чувствовал себя все более хрупким, например, выеденным яйцом, которое потом для забавы склеили со всеми трещинами и недостатком некоторых частей. Он беспокойно метался по камере, стараясь не думать, потому что размышления приносили только новые страдания.
Он как раз пребывал в очередном приступе болезненного самоанализа, когда скрип двери напугал его. Он настолько запутался в своих мыслях, что не слышал ни шагов в коридоре, ни даже ключа в замке. Он повернулся, приготовившись увидеть знакомую фигуру пекаря в дверном проеме. Вот уж точно Светлый Ангел, размышлял Берли. Пришел снова меня мучить.
Тюремщик что-то пробормотал, и в камеру вошел Энгелберт со своим мешком, набитым провизией, и широкой улыбкой на лице.
— У меня для вас новости, — радостно объявил он, направляясь прямо в центр камеры.
Берли ничего не сказал, только смотрел — наполовину зачарованный, наполовину опасаясь услышать, что скажет его добродушный враг дальше.
— Ваших друзей скоро освободят!
Подняв голову, Берли сердито посмотрел на булочника, открывавшего мешок. Друзья, подумал граф. Какие еще друзья? Придворные алхимики, которым он скормил немало денег… где они сейчас? За долгие месяцы его заключения ни один не пришел ему на помощь, ни один не заступился за него, все о нем забыли.
— У меня нет друзей, — ответил Берли тихим хриплым голосом.
— Ну как же! Мужчины, которые были с вами, они же ваши друзья, не так ли? — сказал Этцель.
— Это наемники, — фыркнул граф. — Работали на меня. Ничего больше.
— Ну я-то ваш друг, — весело заявил Этцель. Он вынул свежий ржаной хлеб и осторожно положил его на сложенную тряпочку, служившую графу столом.
— Ты! — усмехнулся Берли, чувствуя, как где-то внутри разгорается застарелый гнев. — Ты — причина, по которой я здесь сижу.
Энгелберт пожал плечами, достал кусок сыра, завернутый в муслиновую ткань, положил его рядом с буханкой и выудил из мешка глиняный кувшин с пивом.
— Я думаю, вы знаете причину, по которой сидите здесь. — Он вытащил пригоршню абрикосов и аккуратно сложил их на тряпочку. — Из города отправляется тюремная карета. Ваших друзей отвезут в Пльзень, и там отпустят на границе. Но они должны пообещать никогда больше не возвращаться в Прагу.
Берли какое-то время молчал, а затем спросил:
— Я их увижу? Моих людей? Я смогу их увидеть, прежде чем их увезут?
— Вряд ли, — поразмыслив, ответил Энгелберт. — Но я спрошу.
— Но кто… — Берли с трудом подыскивал слова, — как это может быть? Кто смог такое сделать?
Этцель покивал.
— Я уже давно хожу к судье. Я ему настолько надоел, что он согласился освободить ваших людей.
— Так! — фыркнул Берли. — Они, значит, уйдут, а я буду тут сидеть.
— Мировой судья сказал, что совершено преступление и кто-то должен за него ответить. Ответственность, понимаете? — Пекарь достал из сумки что-то новое — целую жареную курицу — и добавил ее к остальной еде. — Я сказал судье, что ответственность может нести только один человек. А держать в тюрьме пятерых за преступление одного не имело смысла.
— Ты так ему сказал? — спросил граф.
— Я ему много чего говорил. В конце концов, к чему-то он прислушался. — Энгелберт нахмурился. — Но господин Рихтер — чиновник империи. Для мирового судьи мнение императора куда важнее, чем мое. — Этцель склонил голову набок. — Так уж у нас заведено.
— Так выходит, я буду сидеть здесь, пока не сдохну?
— Не дай Бог! — быстро ответил Энгелберт. — Я говорил с Его Величеством от вашего лица и просил императора освободить вас, но он тоже говорил о справедливости. Но это неважно, я снова пойду к нему, а в следующий раз принесу штрудель.
— Ты говорил от моего имени с императором? — Берли помотал головой. — Но почему?! Почему тебя волнует, что со мной будет? Я причинил тебе боль. Я хотел причинить тебе боль. Я же не заботился о тебе, так почему ты заботишься обо мне?
Пекарь встал и подошел к графу.
— Я уже говорил вам об этом. — Этцель положил руку на плечо Берли и сжал его. — Будьте здоровы. Господь с вами.
Берли посмотрел на него и покачал головой.
— Хотелось бы мне в это поверить.
— А вот это не имеет значения, — заверил его Этцель. Он повернулся и наклонился, чтобы взять пустой мешок. — Моей веры хватит на двоих.
С этими словами он ушел, оставив после себя только едва уловимый странный аромат — нечто похожее на запах полевых цветов, запах широкого поля и прогретого солнцем воздуха. Запах удивительно долго держался в камере, заставив Берли задуматься, не посетил ли его и в самом деле светлый ангел.
Сама мысль была настолько абсурдной, что Берли не мог даже оспорить ее; он просто стоял и смотрел на еду, так тщательно — можно сказать, с любовью — разложенную на тряпочке. Почему-то ему на глаза навернулись слезы; не то чтобы он чувствовал грусть, нет, просто немного смутился. Но в этот момент что-то глубоко внутри него перевернулось, вот этот переворот и вызвал одну единственную слезу. Граф досадливо смахнул ее.
— Большой чертов дурак, — пробормотал он вслух. — Ты меня с ума сведешь.
В последовавшие за этим часы Берли поймал себя на том, что думает не столько о своем плачевном состоянии и колоссальной несправедливости, которая держала его в вонючей темнице, сколько о причине — а почему, собственно, он гниет в тюрьме? С этого момента его мысли приняли неожиданное направление: он вспоминал о том, как напал на Энгелберта, и о той жестокости, которую он тогда испытывал. Никогда раньше с ним такого не было.
