Левая рука тьмы - Ле Гуин Урсула Кребер (бесплатные серии книг txt) 📗
Дорога регулярно сообщала (не в пример пустынным кархидским дорогам, на которых вы постоянно должны были осведомляться о пути или ехать наугад) о расстоянии до ближайшей Инспекционной Станции такого-то и такого-то Района; в этих внутренних таможнях надо было показывать документы и получать разрешение на дальнейшее следование. Мои бумаги беспрепятственно выдерживали любую проверку, меня вежливо встречали и провожали без малейшей задержки; мне с изысканной любезностью разъясняли, как далеко до следующего пункта проверки, где я могу перекусить и переночевать. Скорость в двадцать пять миль в час обеспечила мне продолжительное путешествие от Северных Водопадов до Мишнора, и я провел в пути две ночи. Кормили меня по пути пресно, но обильно, спал я нормально, и не хватало только возможности уединения. Впрочем и это было не так страшно из-за сдержанности моих попутчиков. Мне не удалось завязать никаких знакомств или вступить с кем-то в разговор во время этих остановок, хотя я несколько раз и пытался это сделать. Не могу сказать, что жители Орготы отличаются недружелюбием, просто они совершенно не любопытны; они бесцветны, спокойны и покорны. Они мне нравились. Я провел два года в нервной, взвинченной и темпераментной обстановке Кархида. Смена ее радовала меня.
Перебравшись на восточный берег крупной реки Кундерер в Оргорейне, третье утро я уже встретил в Мишноре, самом большом городе этой части света.
В блеклом свете рассвета приближающейся осени город выглядел довольно странно: стены белого камня с высоко прорезанными узкими окнами, широкие улицы, размеры которых подавляли человека, уличные фонари, взнесенные на забавных тонких столбах, гребни крыш, вскинутые к небу, как руки в мольбе, навесы их, висящие на высоте восемнадцати футов, напоминающие странные книжные полки — в солнечном свете город казался плохо спланированным и гротескным. Строили его не для того, чтобы на него можно было смотреть в солнечном свете. Его возводили для зимы. В зимние месяцы улицы на десять футов были заметены твердым спрессованным снегом, карнизы крыш щетинились бахромой сосулек, сани прятались под широкими карнизами, сквозь непрестанную мелкую порошу узкие прорези окон отливали желтым пламенем — и вот лишь тогда вы могли увидеть продуманную красоту этого города, его приспособленность для жизни.
Мишнор был чище, больше и светлее, чем Эренранг, в нем была большая открытость и величественность. Над городом возвышались крупные строения желтовато-белого камня, отдельно стоящие здания радовали глаз своими пропорциями: в них размещались учреждения и службы Правительства Сотрапезности и основные храмы культа Иомеша, которого придерживались здесь. Здесь не было ни суматохи, ни путаницы, ни ощущения, характерного для Эренранга, что ты все время находишься в тени чего-то большого и величественного; жизнь была здесь проста, спокойна и упорядочена. Мне казалось, что я вынырнул из каких-то темных веков и жалел, что впустую потерял два года в Кархиде. Здесь мне казалось, что эта страна готова войти в Эру Эйкумены.
Я немного поездил по городу, а затем развернул машину и направился в соответствующее Районное Бюро, откуда уже пешком пошел к резиденции Комиссара дорог и портов Первого Района Сотрапезности. Я так и не понял, было ли приглашение просьбой или вежливым приказом. Нусут. Я прибыл в Оргорейн, чтобы говорить об Эйкумене, и должен начинать тут с того же, что и везде.
Мое представление о флегматичности и самообладании жителей Орготы было поколеблено при встрече с Комиссаром Шуссгисом, который встретил меня широкой улыбкой и приветственными возгласами, схватил обе мои руки жестом, который кархидцы используют лишь в моменты большого эмоционального подъема и стал дергать их вверх и вниз, словно он, считая меня двигателем, старался завести меня, а затем высокопарно приветствовал прибытие Посла Эйкумены Известных Миров на Геттен.
Это меня удивило, потому что никто из двенадцати или четырнадцати Инспекторов, которые изучали мои документы, не подавали виду, что им известно мое имя или термины «Посланец» и «Эйкумена», с которыми худо-бедно были знакомы все кархидцы, что попадались мне по пути. Я решил, что в передачах Кархида на Оргорейн никогда не упоминалось мое имя, ибо они решили сделать меня национальным секретом.
— Я не Посол, мистер Шуссгис. Я только Посланец.
— Значит, будущий Посол. Именно так, клянусь Меше! — Шуссгис, крупный, лучащийся довольством человек, оглядел меня с головы до ног и снова разразился смехом. — Вы обманули мои ожидания, мистер Ай. Ничего похожего. Мне говорили, что вы высоки, как фонарный столб, худы, как оглобля, совершенно черный и узкоглазый — словом, я ожидал увидеть чудовище, монстра! И ничего подобного. Только вы темнее, чем большинство из нас.
— Цвет земли, — сказал я.
— Вы были в Сьювенсине той ночью, когда произошел налет? О, грудь Меше, в каком мире мы живем! Вас же могли убить, когда вы пересекали мост через Эй — и это после того, как вы одолели такие пространства космоса, чтобы попасть сюда. Ну-ну! Словом, вы здесь. Многие хотят увидеть вас, услышать и в конце концов приветствовать вас в Оргорейне.
Не слушая никаких возражений, он предоставил мне апартаменты у себя в доме. Богатый человек, занимавший высокое положение, он жил в условиях, для описания которых в кархидском языке не было слов, даже если речь шла о лордах самых больших Доменов. Дом Шуссгиса представлял собой подлинный остров, управлявшийся сотней слуг, посредников и технических советников и так далее — но тут не было ни родственников, ни близких. Система широко раскинувшихся семейных кланов, Очагов и Доменов, которая слабо просматривалась в системе Сотрапезности, несколько сот лет назад была «национализирована» в Оргорейне. Ни один из детей старше года не жил со своим родителем или родителями; все они попадали в Очаги Сотрапезности. Рангов в зависимости от происхождения не существовало. Личные завещания не имели силу закона: умирающий человек передавал все свое состояние государству. Начало жизни было у всех равным. Но, конечно, не все шло так гладко. Шуссгис был богат, существовали и другие богачи. Комната моя была обставлена с такой роскошью, что я и не предполагал ее существования на Зиме: например, у меня был душ. Тут же был и электрический камин, не считая и настоящего очага. Шуссгис смеялся:
— Они мне говорили: пусть Посланцу будет тепло, он из жаркого мира, настоящего горна вселенной, и не может выносить наши холода. Обращайся с ним, словно он беременный, положи меха ему на кровать и поставь нагреватель в комнату, согревай воду, которой он будет умываться и держи окна закрытыми! Все в порядке? Вам будет удобно? Скажите мне, пожалуйста, что еще вам тут было бы надо?
Удобно ли? Никто и никогда, ни при каких обстоятельствах не осведомлялся у меня в Кархиде, удобно ли мне.
— Мистер Шуссгис, я чувствую себя здесь как дома, — с предельной откровенностью сказал я.
Но он не успокоился, пока не принес мне еще одно меховое одеяло и не подбросил поленьев в камин.
— Я-то знаю, как оно бывает, — сказал он. — Когда был беременен, я не мог выносить холода, ноги у меня были ледяными, и я просидел у камина всю зиму. Конечно, это было давным-давно, но я все помню!
Геттениане стремятся обзавестись детьми в молодости; большинство из них после двадцати четырех лет употребляют противозачаточные средства, так как до сорока лет сохраняют способность к зачатию, когда пребывают в женской фазе. Шуссгису было за пятьдесят, все это в самом деле было с ним давным-давно, и мне поистине было трудно представить его в роли молодой матери. Это был жесткий, но умный политик, полный неиссякаемой веселости, и вся его приветливость и любезность служили лишь его интересам, а в центре этих интересов был он сам. Он относился к пан-человеческому типу. Я встречал подобных ему на Земле, на Хайне, Оллуле. Думаю, что встретил бы таких, как он, и в Аду.
— Вы хорошо осведомлены о моих взглядах и вкусах, мистер Шуссгис. — Я польщен. Я не представлял, что известия обо мне предшествовали моему появлению.
