Племя Тигра - - (чтение книг TXT) 📗
Утром в поселке, если его можно так назвать, началась предпраздничная суета, если, опять-таки, ее можно таковой назвать. По-видимому, все или почти все население оказалось на улице. Они что-то делали возле кострища и у воды. Некоторое время Семен наблюдал за ними, но понять смысл их действий не смог и решил ограничиться демографическими наблюдениями.
Взрослых мужчин и юношей он насчитал десять человек, включая Тираха, но стариков среди них не было или, может быть, таковыми следовало считать «пожилых» мужчин в возрасте начальника конвоя – лет тридцать, наверное? Семен стал рыться в памяти и выцедил оттуда, что, судя по найденным археологами останкам (а их не так уж и много для корректной статистики), не более половины неандертальцев доживало до двадцатилетнего возраста (у кроманьонцев – две трети!) и лишь один из двух десятков – до сорока лет (у кроманьонцев – каждый десятый). Удивление вызвало малое количество детей и женщин. По представлениям Семена, у народов, ведущих, скажем так, допромышленный образ жизни, на каждого взрослого мужчину должно приходиться не менее трех-пяти домочадцев. По данным науки, это вроде бы необходимый минимум для простого воспроизводства населения. Сосчитать малышню оказалось довольно трудным делом (возможно, кто-то был посчитан дважды), но ее вряд ли было больше десятка, и только четыре женщины детородного (условно!) возраста.
Последние мало походили на кроманьонских дам и еще меньше – на былых современниц Семена: «И дело даже не во внешности, а… Сразу и не скажешь… Манера двигаться, говорить… В общем, был такой старый развеселый фильм – „Гусарская баллада“. В нем переодетая соответствующим образом девица долгое время кантуется в обществе лихих вояк, а они даже не догадываются о ее половой принадлежности. Так вот: брехня это! По-моему, такое невозможно в принципе. И дело тут не в формах тела, голосе и растительности на лице. В женщине всегда есть что-то такое, чего долго утаить нельзя, что не спрятать никаким гримом, не устранить никакими репетициями и тренировками: манера двигаться, смотреть, реагировать. В общем, нечто исконно женское. Встречаются, конечно, мужеподобные особи, у которых это „женское“ отсутствует почти полностью, ну так они и женщинами не воспринимаются, а выглядят уродками при любых внешних данных.
Хотя с другой стороны… Если подходить к вопросу объективно… Разные народы в разные эпохи предъявляют к женщинам различные требования. У одних красивыми считаются черные брови, у других – черные зубы (кажется, и такое бывает!). Скажем, у израильтян девушки за милую душу служат в армии и полиции, а вот на стройке ни одну не встретишь – даже в качестве начальника низового звена. Зато традиции демонстрировать свою сексуальность при каждом удобном случае у них нет – они и так красивые. А у наших женщин такая традиция есть, зато они работают на ремонте дорожных покрытий, кладут кирпич и льют бетон.
В общем, можно предположить, что секса в палеолите, скорее всего, нет. Иначе бы кроманьонские и неандертальские бабы так не выглядели. Может быть, где-нибудь доживают свой век Homo erectus, но и у них вряд ли дело обстоит лучше. Так вот, местные красотки внешне отличаются от своих мужиков только, пожалуй, ростом и наличием молочных желез. Ну, и прически другие: вместо двух – десяток косичек, которые, наверное, не расплетаются годами. А так – телосложение схожее, а лица безбороды и у тех, и у этих».
Неместные хьюгги – члены конвоя – сидели на своем месте смирно. Было похоже, что покидать его им запрещено или они сами этого не хотят. Во всяком случае, они успели изрядно нагадить в непосредственной близости от своего местопребывания. «Вот уж фигушки, – решил для себя Семен. – Со мной этот номер не пройдет! Если хозяева хотят, чтобы я находился здесь, а не где-то еще, – это их право. Но вот гадить тут и жить неумытым я не буду. Как советовал Макаревич: „Не стоит прогибаться под изменчивый мир – пусть лучше он прогнется под нас“. Мир-то, конечно, не прогнется, но я и так тут достаточно одичал».
Семен взял посох, смело перешагнул через границу своей резервации и направился к ручью, целясь выше по течению, чем расположена жилая территория хьюггов. Реакция хозяев на его появление была в общем-то ожидаемой: мужчины, женщины и дети не то чтобы от него шарахались, а раздвигались, отходили подальше и терпеливо ждали, когда он уйдет. Голые чумазые детишки с раздутыми животами смотрели с явным любопытством, но подходить не решались. Семен не удержался, подмигнул карапузу, азартно ковырявшему в носу, и процитировал Есенина:
Лезть к нему в душу малыш и не собирался: он вытянул из ноздри длиннющую козявку, осмотрел ее и сунул в рот.
– Ай-я-яй, – покачал головой Семен и погрозил пальцем. – Как тебе не стыдно! И куда твоя мама смотрит?!
Ребенок задумчиво почесался и полез во вторую ноздрю.
«Дикие нравы», – вздохнул Семен и отправился по своим делам. Идти пришлось довольно далеко, потому что справлять нужду на виду у хьюггов почему-то не хотелось, хотя сами они – и мужчины, и женщины – проделывали это легко и непринужденно, не находя в этом ни малейшей проблемы. «Ну прямо как животные. Помнится, читал рассказ о том, как белые „прогрессоры“-колонизаторы много лет пытались приучить жителей какой-то африканской страны пользоваться туалетами. Не приучили, но авторитет свой подорвали изрядно».
Выполнив утренний санитарно-гигиенический минимум, Семен уселся на берегу на корточки, посмотрел на копошение маленьких фигурок вдали и решил, что возвращаться к ним ему не хочется. По крайней мере, сейчас: приятное солнечное утро, легкие облачка на небе, веет почти теплый ветерок, водичка журчит, и травка кое-где зеленеет. «Чего бы такого еще сделать полезного? Искупаться? Что-то не тянет. Ах да, совсем забыл! Я же который день не общаюсь со своим другом – посохом. Так можно и квалификацию утратить. Вот соберутся они меня есть, а я уже и драться разучился – обидно будет!» Некоторое время он обдумывал, какое место выбрать для тренировки: прямо здесь или уйти вверх на плато? Хотелось, конечно, отойти еще дальше, но была опасность, что если он скроется из виду, то его охрана потащится за ним следом. «Черт с вами! – решил Семен. – Смотрите на здоровье, все равно ничего не поймете».
Дело кончилось тем, что он увлекся и махал палкой, наверное, целый час. Исчезли ручей, долина, копошащиеся вдали хьюгги с их непонятными заботами. Под бездонным небом чужого мира Семен как бы ушел, нырнул, погрузился в прошлое. Под его ногами уже не хрустела щебенка, а поскрипывали истертые доски старого школьного спортивного зала или еле заметно пружинило покрытие настоящего татами. Впрочем, на настоящем татами ему приходилось бывать не так уж и часто, ведь первые годы он кантовался по нелегальным или полулегальным секциям, а это – подвалы, школьные залы, даже игровые комнаты закрытых детских садиков. «Вот, скажем, на бетонном полу очень хорошо двигаться, только ноги стынут. А падать на нем плохо – не дай Бог не успеешь сделать самостраховку. Зато на борцовском ковре… Тогда, помнится, тренировки вела крохотная девушка-вьетнамка, дочь погибшего партизана. Однажды она велела застелить пол матами, на которых тренируются борцы, и работать на них босиком. Это был ужас – ноги вязнут, подсечки делать почти невозможно, жесткий упор при выпадах не получается, ноги проваливаются в щели… А она смеялась: „Представьте, что вам пришлось драться в болоте“. Много их тогда сменилось – молодых ребят из Кореи, Китая, Вьетнама. Нам – московским мальчишкам – они казались крутыми и загадочными мастерами, почти полубогами. Это теперь понимаешь, что они и сами были почти мальчишками и девчонками. Они охотно принимали наши мятые рубли и делились своим невеликим искусством. Большинство из них хорошо говорили по-русски, но о себе рассказывали скупо и как-то заученно. Да нас, собственно, больше интересовали труднопроизносимые названия боевых школ и стилей. Много их было, половину уже забыл… Это потом все стало по-серьезному, по-взрослому, но добрая половина той романтики, того флера исчезли бесследно. Появились крутые сэнсэи, в большинстве, конечно, русские, но утверждавшие, что мастерство свое они восприняли непосредственно из первоисточников, вплоть до монастыря Шаолинь. А уж эти наши боевые шесты… Когда-то мы гонялись по всему городу за хорошими палками, сами строгали, полировали, делились секретами, где достать… А потом пошло все покупное – только плати. Все очень правильно, цивильно, дорого и… скучно. Это, наверное, потому, что я не выбился в мастера, а так и остался дилетантом – пять ударов, шесть блоков. Даже сальто делать не научился. Смотрится оно, конечно, эффектно, но зачем? Хотя был недлинный эпизод – уже на первом курсе. Ходил к одному корейцу, правда не настоящему, а нашему – советскому. Говорили, что он потомственный мастер, а еще, что он псих и не то алкоголик, не то наркоман. Я у него моментом заработал растяжение связок и закрытый перелом. А он орал: „Встань и дерись! Забудь все – сражайся!“ И ведь вставал. Он говорил, что из меня выйдет толк, а потом исчез. Ходили слухи, что его насмерть забила шпана в уличной драке. Да, всякое было… Хорошо все-таки, что я не бросил заниматься с боевым шестом. Там это, конечно, неудобное оружие, малопригодное для повседневности – больше забава, а здесь? Что бы я без него тут делал?! Кулаками воевал? Приемами самбо-дзюдо? Смешно… Да и не воевал бы, наверное. Меня бы хьюгги еще тогда – на речке – прикончили. А потом, уже у лоуринов? Как бы все сложилось, если бы Медведь смог избить меня на глазах у мальчишек? Наверное, мне бы пришлось не воином становиться, а профессиональным ремесленником – косторезом. Только… Только… – Семен закончил тренировку и начал восстанавливать дыхание. – Только не надо гордиться, Сема! Ты же знаешь, что мыслители, „рукодельники“ и художники пользуются у лоуринов гораздо большим авторитетом, чем воины-охотники. Ты просто пошел по самому легкому пути, и неизвестно, куда он тебя приведет, – может быть, еще и пожалеешь…»
