Поселок на краю Галактики (сборник научной фантастики) - Стругацкий Аркадий Натанович (читать книги онлайн .TXT) 📗
Метрах в десяти от него на лавочке сидел старик в накинутом на плечи ветхом офицерском кителе. Грудь его украшали бестолково, явно женской рукой нацепленные ордена и медали: «Красная Звезда», «Слава», «За отвагу». Старик еле слышно бормотал что-то, делая Баловневу призывные жесты левой рукой. Правая, мелко сотрясаясь, беспомощно висела вдоль тела. Был он жалок, как и любой другой впавший в детство, полупарализованный старик, но пронзительно — синие, подернутые слезой глаза смотрели осмысленно и твердо.
— Что случилось, дедушка? — спросил Баловнев, подходя ближе.
— Там… там… — рука со скрюченными пальцами указывала в то место, где возле забора все еще лежал раскрытый криминалистический чемоданчик. Вылез ночью! Я не спал! В окно видел!..
— Кто вылез? — сначала не понял Баловнев.
— Гад какой-то. Без глаз. Выродок. Много их. Страшные. Днем тоже ходят. Дочки не верят мне. Ругают. Помоги, сынок. Мне-то все одно. Помру скоро. Да нельзя, чтобы эта погань среди людей ходила.
— Значит, вы их тоже видите! — сказал взволнованно Баловнев. — А кто он, по — вашему?
— Не знаю. Кто добрый, таиться не станет. Ходят. Высматривают. Враги. Я всяких гадов нутром чую. Дай докурить. Мне можно.
Он жадно, сотрясаясь всем телом, затянулся, но тут же подавился дымом.
— На тот свет давно пора. И так я уже всех пережил. С моего года никого в поселке нет.
— Видно, везло вам в жизни?
— Везло. Сколько раз смерть вокруг ходила, а все мимо. Финскую помню. Пошли мы в атаку. На танках. Через озеро. По льду. А они ночью лед солью посыпали. Один только наш танк и прошел. В Отечественную два раза из окружения выходил. Под расстрелом стоял. Шесть дырок в шкуре. Везло. Вот только зачем? Бабу каратели в хлеву спалили. Сыны с войны не вернулись. Остались только дуры эти, дочки. Дай еще курнуть.
— Возьми всю пачку.
— Нельзя. Доктор запретил. Ты не стой. Иди. К речке иди. Туда этот гад пошел. Там его ищи. Слова мои помни. Пока мы всякую погань будем видеть, не будет по — ихнему!
Спустившись с холма, на котором стояли последние дома поселка, Баловнев через картофельное поле пошел к речке. Он ни минуты не сомневался в словах старика. Было нечто такое в его колючих глазах и слабом булькающем голосе, что убеждало сильнее аргументов.
Баловнев задыхался — скорее от внутреннего торжества, чем от быстрой ходьбы. Впервые за долгое время он не ощущал себя одиночкой, изгоем, за спиной которого недоуменно и осуждающе шепчутся знакомые.
Он был уверен, что обязательно встретит сейчас «чужинца», хотя совершенно не представлял, как должен при этом поступать.
Овеваемый теплым ветерком мир вокруг был совершенно безлюден. Дрожало знойное марево над торфяниками, горячим серебром сверкала река, вдоль мелиоративных канав пышно цвели ромашки и васильки, но в природе уже чувствовалась еле уловимая тоска предстоящего умирания. Слишком прозрачным казалось небо, слишком ярко краснела рябина, слишком много желтизны было в кленовых кронах.
— Валерий Михайлович! — услышал он голос позади себя.
Баловнев оглянулся. Его догоняла Яня. На ней были теннисные туфли и черные брюки из ткани того сорта, что раньше шла только на пошив спецовок для сельских механизаторов. Широкие, как галифе, в бедрах и очень узкие в щиколотках, они были украшены сразу четырьмя парами медных «молний». Наряд дополняла майка футбольного клуба «Рома» и пластмассовые клипсы величиной с перепелиное яйцо каждая. Несмотря на эту странную упаковку, а может быть, именно благодаря ей, Яня выглядела умопомрачительно.
— Здравствуй, — сказал Баловнев. — Далеко собралась?
— На речку. В последний раз позагораю.
Тут Баловнев вспомнил, что Яня не только секретарь — машинистка поссовета, но и признанная примадонна местного драмкружка. Это обстоятельство сразу определило его планы.
— Можно, и я с тобой?
— Если стесняться не будете. Я ведь без купальника загораю… Ладно, ладно, не краснейте, я пошутила. А почему вы все время оглядываетесь? Жены боитесь?
— Ушла от меня жена, ты же знаешь.
— Знаю. Только не знаю — почему.
— Я и сам не знаю. Не нравилось ей здесь. Или я не нравился.
— Вы ее любили?
— Что? Ах, да… любил.
— И больше никого не полюбите?
— Не знаю. Полюблю, наверно?. Это только в книжках одна любовь на всю жизнь. А люди ведь все разные. И живут по — разному, и думают по — разному, и любят по — разному.
Тропинка вывела их к реке — туда, где среди зарослей камыша и аира белел кусочек песчаного пляжа.
— А вы знали, что я пойду сегодня на речку?
— Я? Нет. Почему ты спросила?
— Так… Показалось, значит.
Из рощицы на противоположном берегу стремительно, как разлетающаяся шрапнель, выпорхнула стая каких-то мелких пичуг.
— А меня вы могли бы полюбить? — спросила вдруг Яня. Она уже разделась и стояла у самой воды — высокая, тоненькая, хотя и совсем не худая, похожая на Венеру Боттичелли.
— Мог бы, Яня… Но только не сейчас. Отдышаться надо. Опомниться. Как подумаю, что все сначала… Опять ложки, миски покупать…
— Можно и без мисок…
— Сколько тебе лет?
— Девятнадцать.
— А мне — тридцать. Уже пора думать о чем-то.
— Странно, — сказала Яня. Волнистые, сверкающие на солнце, как золотые нити, волосы покрывали почти всю ее спину. На левом плече виднелась маленькая коричневая родинка. — А я думала, что нравлюсь вам… Вы всегда такой веселый, все у вас получается. А у меня — ничего…
Баловнев стоял позади нее и чувствовал себя дурак дураком в пыльном мундире и тяжелых горячих сапогах. Кусты орешника за рекой шевельнулись.
— Яня, у меня к тебе просьба. Обещай, что выполнишь.
— Обещаю, — тихо сказала она.
— Видишь, там идет кто-то?
— Вижу, — ответила она, даже не глянув в ту сторону. — Пастух, наверное.
— Ты войди в воду и, когда он подойдет, сделай вид, что тонешь. Ничего не бойся. Я буду рядом.
— Я не боюсь… Вы только ради этого сюда пришли?
— Яня, я тебе потом все объясню!
— Не надо… А не боитесь, что я сейчас утоплюсь?
— Яня, подожди!..
Но она уже бежала по мелководью, вздымая фонтаны брызг. По правому берегу, подмытому течением, навстречу ей медленно и неуклюже двигался кто-то чугунно — серый, почти квадратный, более чуждый этому теплому зеленому миру, чем Франкенштейн или глиняный Голем.
«31 августа. 11 час. 25 мин. Проведен эксперимент по выяснению реакции псевдолюдей на ситуацию, непосредственно угрожающую человеческой жизни. В эксперименте принимала участие Маевская Я. А. Эксперимент прерван связи с резким ухудшением физического состояния последней».
Баловнев кончил писать и отложил авторучку. Стоило ему прикрыть глаза, как кошмар повторялся снова и снова: свет солнца, рябь на воде, порхающие над кувшинками стрекозы, серая кособокая тень над обрывом, пронзительный крик Яни, ее облепленное мокрыми волосами лицо, неживой оскал рта. «Никогда больше не подходите ко мне!» — это были единственные слова, которых добился от нее Баловнев, и произнесены они были уже потом, когда самое страшное осталось позади, когда прекратилась рвота и унялись слезы. Что именно успела увидеть она и чего так испугалась, оставалось тайной.
Чтобы успокоиться и сосредоточиться, он принялся черкать пером по чистому листу бумаги. День, начавшийся с удачи, заканчивался плачевно. Баловнев и сам не знал точно, чего именно он ожидал от своего необдуманного (лучше сказать — дурацкого) эксперимента. Ну, допустим, «чужинец» кинулся бы спасать Яню. Явилось бы это доказательством его благих намерений относительно всего человечества в целом? И можно ли ставить ему в упрек то, что он спокойно прошел мимо? А вдруг «чужинцы» вообще не слышат звуков? Или принимают людей за одно из неодушевленных явлений природы, такое же, как облака или деревья? И вообще, кто они такие? Почему я так уверен, что это обязательно инопланетяне? Потому что все вокруг только и говорят о них? В шестнадцатом веке гонялись за ведьмами, а в девятнадцатом — за социалистами, теперь — за пришельцами. А если «чужинцы» не имеют к космосу никакого отношения? Может, это жертвы какой-то неведомой болезни? Или нечто вроде «снежных» людей — побочная ветвь рода человеческого, чудом уцелевшая в лесах и пещерах. Уж очень виртуозно умеют они скрываться. Или это сама Ее Величество Удача прикрывает их своими невидимыми, но могучими крыльями. Недаром «чужинцам» так везет. Взять хотя бы случай с телеграммами. Не нужны им эти телеграммы. Не любят они суеты вокруг себя. Стараются держаться в тени. Знают ли они вообще, что такое телеграф? Вряд ли. Ну, а если даже знают? Допустим, сумели в первый раз, когда не стало электроэнергии, отключение было плановое, заранее предусмотренное. Оно совершенно случайно совпало с моим визитом на почту. И так во всем. Случай, случай, случай! Случайно подхватили вирус гриппа члены комиссии, случайно погас фонарик, случайно упала в обморок Яня. Выходит, где-то уже умеют планировать случайности?
