Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир (книги бесплатно читать без .txt) 📗
Порейку я не убедил. Но оснований растерзать меня не нашлось.
— Жаль, — сказал он по окончании смотрин, — я так надеялся, что ты найдешь земляка, с которым у костра сидел или в одном окопе ошивался.
— Нет, к сожалению, мне опять не повезло, — согласился я.
— Тогда все свободны, — сказал Порейко. — Совершенно свободны. Кроме того, Юрик, не любишь ты чистить мою тачку, а учти, что от ее состояния зависит мой авторитет. Сегодня вечером встречаем важных гостей, и чтобы машина сверкала, как водопад Ниагара.
Он не был лишен образного мышления.
Я спустился вниз, там меня ждали двое из ветеранов, просто так, потрепаться, как там в Москве, что говорят о пенсиях. Поговорили и о простых вещах: как собираюсь жить, где, не делить же квартирку с Аркашкой, у него мать приезжает из деревни — чертов городишко, где нельзя укрыться!
Они предложили было выпить, но я был на службе, так что все разошлись, я постарался запомнить их имена — но имена были такими же стертыми и незначительными, как и их лица. Так, неприкаянный народ, пушечное мясо, правда пока еще живое.
Будет война, она их востребует и уничтожит. А пока они пережидают паузу.
Я протер машину, потом еще разок протер — лучше уж я буду хорошим шофером, пускай Порейко ищет придирки в другом. Мне так даже интереснее.
Шеф вышел через четыре часа, я уж испекся на солнце, к тому же хотелось пить.
Порейко вышел так, как выходят министры, — видно, ему приходилось в жизни занимать, может, и невысокие, но ответственные должности.
— Вы бы сказали, что столько проторчите, — буркнул я, — я бы выкупаться сбегал.
— Я сюда не купаться приезжал, — отрезал шеф. Видно, он никогда не купался, даже не раздевался на свежем воздухе, у него была чиновничья, писарская сероватая кожа.
— Заедем за Александрой, — сказал он, — потом на вокзал.
Я лихо тормознул у «Синего ветра», Порейко гуднул — гудок у нашего зверя был милиционерским.
Потом он закурил.
Александра вышла минут через пять, на ней было дорогое, длиннее, чем ей шло, сиреневое платье, волосы уложены в пучок на затылке — она была благородна до безобразия. Мне захотелось поцеловать пыль у ее ног. Это была опасная женщина, но Порейко об этом вроде бы не догадывался.
На этот раз в машине был только телохранитель Жора. Он выскочил, отворил дверь, привычно — он не впервые открывал ей дверь.
В ответ на мое приветствие Александра чуть кивнула.
— На вокзал? — спросил я.
— Я два раза свои указания не повторяю.
Все же он был неумен. Он позволял гордыне овладеть собой. Он был всего-навсего прапорщиком по интендантской части, а ощущал себя Наполеоном на том самом мосту.
Мы поехали на станцию. Наверное, ее Порейко именовал вокзалом. Впрочем, я был предвзятым — все в том городке называли станцию вокзалом. Этим городок сравнивался с Тверью.
Мы все вышли на платформу. Порейко велел и мне его сопровождать. Видно, ждали какого-то друга или начальника и Порейке надо было показаться со свитой.
Народу на перроне было немного. Несколько торговок с ранними огурчиками, простоквашей и творогом, милиционер и будущие пассажиры с баулами и полосатыми сумками.
— Они будут в третьем вагоне, — сказал Порейко Александре. — Наверное, надо бы цветов принести, букетик. Купим?
— Где его здесь купишь? — удивился Одноглазый Джо. — Может, я до дому добегу, у нас пионы не отцвели?
— Пионы! — В это слово Порейко вложил все возможное презрение. В его представлении подношение букета пионов, плебейского цветка, было равнозначно оскорблению высокого лица. Именно тогда я понял, что люди, которых мы встречаем, относятся именно к высоким лицам.
Александра хмыкнула. Она не была, видно, приучена к тонкостям вокзального этикета.
Почувствовав скрытое сопротивление в своей команде, Порейко решил объяснить нам, как положено себя вести графьям.
— Вот если встречаешь или на свадьбу идешь, — сообщил он, — то преподносишь розы, смотря по своему имущественному состоянию. Но обязательно розы или в крайнем случае гвоздики. Потому что эти цветы выращивают специально для торжественных случаев.
— А если похороны? — совершенно серьезно спросил Одноглазый Джо, который хотел расширить свой кругозор, а не смел смеяться над учителем и наставником.
— Дурак ты, при чем тут похороны! Мы же Матвея Семеныча встречаем.
— Я не в том смысле, — сказал Джо. — Я не хотел.
Тут вышел на платформу начальник станции и, приложив руки рупором к губам, крикнул, что через пять минут на первую (и единственную) платформу прибывает скорый поезд Тверь — Архангельск. Номера вагонов с головы поезда.
— Они в третьем вагоне будут. В купейном, потому что здесь СВ-вагонов нету. Они себе отдельное купе взяли. Мне был звонок, — сообщил нам вождь, нервничая и теребя блестящие пуговицы военного френча.
Поезд проявил себя сначала приближающимся шумом, затем вполз и замер перед станцией, прогремев всеми суставами. Поезд был старым, ржавчина просвечивала сквозь зеленую краску вагонов.
Проезжающие посыпались из вагонов — поезду стоять всего пять минут, а надо купить продуктов, заглянуть в буфет, а может, купить областную газету в киоске, открывшемся специально для такого случая.
Мы поспешили к вагону номер три.
Сначала из него выползли какие-то одинаковые мужики в тренировочных брюках и несвежих майках, а потом наступила пауза, и на площадку вышел настоящий генерал, орел, молодец, я его, кажется, даже видел как-то на телеэкране. Матвей Семенович Чулков собственной персоной.
Почетный председатель был немолод, даже скорее стар. Но из тех неутомимых толстячков, которые красят и укладывают волосы и даже носят корсет и играют в городки. Генерал красиво помахал нам рукой и начал осторожно, медленно, изображая бодрость, спускаться по ступенькам вагона.
Порейко кинулся к вагону и подставил руку генералу.
— Я сам, сам! — прохрипел генерал. Ему было нелегко, но он отличался сильным духом.
В конце концов помогла генералу Александра. Она, оттолкнув Порейку, протянула генералу руку словно для поцелуя — и опереться на такую руку мог каждый, даже Геркулесу не стыдно.
Следом за генералом спустился кавказский человек — сам Рустем Марков! Как нам повезло!
Про него достаточно было сказать — яростный! Никакая другая характеристика не выдержала бы сравнения. Несмотря на теплый вечер, Марков был в шляпе и в том слишком большом и широком пальто, которое таскают нувориши, чтобы отличаться от меня.
Когда все эти люди оказались на земле, Порейко, покачавшись на месте, схватил лицо генерала в жадные ладони и впился в него губами (а может, и зубами — зрелище было страшное). Но генерал не испугался, он был боевой генерал. Он обнял пухлыми лапками плечи Порейки, потянул к себе, чтобы удобнее было ответить поцелуями на поцелуи. Затем, полагая, что ему надо целоваться и дальше, генерал кинулся ко мне, а я, не ожидая нападения, убежать не успел. Он меня тискал, как насильник в подъезде, урчал, слюнявил, и от него воняло чесноком и водкой.
— Все! — закричала Александра. — Хватит, мальчики. Все в порядке.
Тут я увидел третьего из приезжих. Он изображал из себя марковского или корниловского офицера — я, честно говоря, не помню, какой из белогвардейских полков носил черные мундиры с черепом на левом предплечье. Фуражка у него была тоже черная. Он был красив и суров красотой гестаповских плакатов. И притом скрипел множеством ремней и портупей. Несколько снижался образ гауптштурмфюрера тем, что в руке он тащил объемистый генеральский чемодан.
— Рад, — сообщил генерал, как только поцелуйная часть кончилась. — Очень польщен. Наслышан о ваших успехах, мать твою.
Окончание фразы было несколько неожиданным, но потом я понял — генерал испугался, не сочтут ли его слишком интеллигентным, и пресек заранее подобные подозрения.
— Куда идти? — спросил он почти сердито.
— Сюда, товарищ Чулков, — показал Порейко.
Он показал генералу, куда идти, а мне махнул, чтобы я спешил к машине.
