Витязь Железный Бивень - Чешко Федор Федорович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
Хон высек огонь, раздул чадный трескучий факел, и они пошли внутрь, к остальным. Пошли сперва медленно и понуро, потом быстрей, а с последних ступеней скатились уже бегом и бегом же кинулись по извилистым переходам. Потому что, едва спустившись под кровлю, Хон и Леф услышали гулкое эхо мужского хохота.
Смеялся Нурд.
Громко, со вкусом – как прежде.
Леф ошибся, вообразив, будто Нурд решил скрасить похороны своих надежд умело состряпанной бодростью. Первого же взгляда хватило парню, чтобы понять: Прошлый Витязь похож на притворщика, как трехлапый якорь на тележное колесо. Прошлый Витязь? Э, нет – уж теперь-то и взмокнешь, и язык надорвешь, а все-таки не заставишь его прилепить к Нурду словечко «прошлый».
Нурд бродил по залу. Не под стенами, не ощупью, а по-зрячему – то из угла в угол, то поперек, то кругами. Он словно бы торопился размять и переучить ноги, успевшие привыкнуть к осторожной медлительности. И говорил, говорил, похохатывая, что у Торка здорово расцарапана левая щека (уж не Мыцына ли это работа?); что в Лардиных патлах уже наверняка укублился выводок древогрызов – поди, не менее десятка солнц успели помереть с тех пор, как Торково чадо в последний раз трогало гребень…
Вот тут-то Леф и догадался: с Витязем неладно. Даже будучи слепым, он умел понимать, что у девчонки очень муторно на душе. А тут… Царапину на щеке охотника разглядел, а глаз девчонкиных словно не видит. Когда у человека в глазах такое, его никак нельзя ни дразнить, ни тормошить, как вот Нурд сейчас пытался растормошить хмуро глядящую в пол Ларду.
А Хон сперва не понял того, о чем догадался Леф. Несколько мгновений он ошарашенно взглядывал то на Нурда, то на устроившуюся возле очага ведунью; потом вдруг выронил факел и шагнул вперед.
– Чего же тебе еще, Гуфа? Мало тебе? Мало?! Чего же ради ты перепугала нас там, наверху?!
Чувствовалось, что ему хочется и сорвать на старухе свой недавний испуг, и ноги ей вылизать за излечение Витязя. Бешеный знает, какое из этих желаний взяло бы верх – сам Хон явно не мог это предугадать, а прочие и подавно. Торк на всякий случай отвалился от стены и передвинулся ближе к расходившемуся столяру; Леф, отпихнув ногой чадящий факел, попытался ухватить названого родителя за полу; посерьезневший Нурд шагнул на середину зала, чтобы оказаться между Хоном и Гуфой… то есть он только попытался шагнуть. Кто-то из баб, сновавших с горшками между кладовыми и очагом, расплескал полужидкую мешанину будущего варева, и Нурд угодил ногой в эти скользкие брызги. Упал он неловко и встал не сразу, потому что крепко ударился локтем и головой. Но никто не бросился ему помогать. Таким нелепым было это падение, так не вязалось оно с недавней Нурдовой уверенностью движений…
– Мало, Хон, очень мне мало того, что получилось.
Старуха даже не покосилась на Витязя, как мигом раньше ни единым взглядом не удостоила подступавшего к ней столяра. Она сидела, обхватив руками подтянутые к подбородку колени, скрюченная, неподвижная, и больше всего походила на причудливо обгрызенный ветрами валун, невесть зачем приволоченный снаружи и повернутый к очагу смутным подобием человечьего лика. Только и было живого в этом лице, что дрожание желтых огоньков под полуприкрытыми веками да еще глубокие тени, зашевелившиеся вокруг впалого старушечьего рта, когда Гуфа заговорила опять:
– Мне б, дурище, чем вас слушать, самой бы умишком потрясти. «Сильнее, сильнее»… – передразнила она с неожиданной злостью. – Разве же трудно было догадаться сразу? Не вам – мне разве трудно было? А я что же? Вообразила, будто тростинка так сильна, что у Лефа рана заросла не кожей, а сразу мозолью. Потом вообразила, что на ногах-то у людей и круглорогов растет разное, но глаза, мол, у всех тварей одинаковые… Думала, думала, думала, а толку? Плесень дряхлая… Хуже нет, чем выдумки головы, в которой вместо ума дряхлая плесень! Вот знаю теперь такое, чего никто не знает: люди и круглороги одно и то же видят по-разному. Что толку с такого знания? Кому от него станет легче, лучше? Кому? Мне? Нурду? Плесень…
Тем временем Нурд поднялся. Мимоходом задев по плечу понуро ссутулившегося Хона – то ли похлопал неловко, то ли снова чуть не упал, – он подошел к очагу и осторожно присел рядом с Гуфой.
– Зря ты себя изводишь, старая, вовсе зря, – сказал он. – Ты, чтоб понять, вот как сделай: зажмурься, а лучше – завяжи глаза и побудь так хоть до нового солнышка. Вот тогда, может, поймешь, что лучше: никак или хоть как-то.
Осторожно, самыми кончиками пальцев он смахнул с век что-то невидимое для прочих, а потом неожиданно улыбнулся как-то по-детски:
– Не знаю, чем и когда все кончится, а только благодарен тебе буду, покуда живу. Поняла?
– Что мне – Ларде будь благодарен, это она про нечеловечье дитя додумалась, – пробурчала Гуфа.
Она примолкла и вдруг с треском ударила себя ладонями по коленям, закричала визгливо:
– Благодарен он! Он благодарен! А ты знаешь, что с тобой завтра будет? Не знаешь ты, и я знать не могу, и никто этого знать не может! Ведь ты же поначалу даже цвета различал, а теперь?! Лужу под ногами не углядел, плюхнулся, как брюхатая баба! А завтра чего не сможешь углядеть?! А потом?! Вот бы тебе увидать собственные свои глаза – мигом бы поиссякла твоя благодарность!..
Старуха перестала кричать так же неожиданно, как и начала. Несколько мгновений в зале было слышно только ее надсадное дыхание. Потом Нурд тихо спросил:
– А что у меня с глазами?
Гуфа скрючилась еще сильнее, чем прежде; голос ее сделался глух и невнятен.
– Небось помнишь, какого цвета они у тебя?
– Да вроде всегда были синими, – попытался улыбнуться Нурд.
– Это верно, были. И когда я сегодня бралась за дело, они тоже были синими. А сейчас они – как мокрая земля. И выпучиваются, и косеют, и это еще не все.
Лишь после этих Гуфиных слов Леф (да и не он один) заметил, что Нурд изменился, что лицом он уже только похож на прежнего Витязя, и даже на недавнего слепого себя. Страшно. Непонятная пакость на ноге росла без малого день. А как долго будут меняться Нурдовы глаза? И только ли глаза?
Эти же мысли наверняка крутились и в голове Витязя. Сосредоточенно ощупывая пальцами своими набряклые веки, он вдруг спросил:
– Леф, у тебя на ноге уже перестало расти?
Леф пожал плечами. Может, перестало, а может, и нет – разве поймешь?
– Ходить с этим неудобно, – пожаловался он ни с того ни с сего. – Мешает оно – вроде как еще один палец посреди ступни. Цепляется, ступить всей тяжестью не дает… Болеть-то не болит, только с этаким не легче, чем с раной.
Опять стало тихо; даже Раха с Мыцей прекратили свою беготню и забились в самый темный угол. Торк, сутулясь и шаркая (никогда раньше не подумал бы Леф, что охотник умеет ходить так тяжело и неловко), вернулся к стене, присел рядом с дочерью и, будто бы нарочно передразнивая Лардину хмурость, уперся в пол точно таким же пустым невидящим взглядом. Леф собрался было присесть рядом с ними, но ему помешал Хон. Столяр наконец стряхнул оцепенение, вызванное падением Нурда и последующими разговорами.
– Не болит – это хорошо, – сказал он, суетливо нашаривая что-то в складках накидки. – Слышь, Леф, садись-ка ты к очагу…
В руке столяра весело блеснула отточенная бронза резца, и Леф невольно попятился от своего назначенного Мглою родителя. Тот нетерпеливо дернул плечом:
– Не артачься, делай что велено! Ежели у тебя там и впрямь вроде копыта, так и не почувствуешь. Я же не вырезать хочу, а только самую чуть, чтоб не мешало…
Они довольно долго умащивались возле очага (Хон все норовил так вывернуть Лефову ногу, чтобы парню было видно похуже, а ему самому – получше). Когда же оба наконец изготовились – один резать, другой терпеть, – Нурд вдруг придержал столяра за локоть:
– Вот закончишь с Лефом, и мы с тобою сходим вниз, – сказал он, глядя в удивленные глаза приятеля. – Вниз, к Старцу, и еще мне место покажешь, где видел чужого.
– Не лезть бы тебе пока, – начала Гуфа, но Витязь не слишком-то уважительно прервал ее речь:
