Больше не плачь, мой робот (СИ) - Гейер Честер (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
Что, в действительности, мы знаем о марсианах? Что знает простой человек, которому скармливают всякие преувеличения и искажения люди вроде Гриффина и Хоу? Марс по-прежнему малоизвестная величина… и, Фарнам, думаю, буду не далек от истины, если скажу, что для умов, не привыкших к научным методам мышления, излишние рассуждения об этой неизвестной величине могут подтолкнуть к той грани, где неизвестное начинает граничить со сверхъестественным.
У меня мороз побежал по коже. Если Трейн прав, Гриффин и Хоу, сами того не ведая, пробуждают силы, которые возымеют крайне неприятные последствия в отношении исследователей.
– Я много размышлял о том, каким образом, вероятнее всего, были произведены эти изменения в исследователях, – сказал Трейн после продолжительного молчания. – Из того, что я узнал от самих исследователей, и из того, что смог заключить, думаю, я знаю ответ.
Как тебе известно, «Космический патруль» был сильно поврежден при приземлении на Марс. Прежде, чем рассматривать возможность возвращения на Землю, требовался определенный серьезный ремонт. У Марсиан, однако, не было ни необходимых металлов, ни требуемой технологии, которая позволила бы произвести быстрый ремонт. Не потому что марсиане – отсталая или выродившаяся раса, просто их культура не включала в себя механику. Или можно сказать, что их культура ушла настолько далеко от машин, насколько мы теперешние далеки от древних римлян. В сущности, у меня есть веская причина верить, что их культура – это исключительно культура разума. Не могу сказать точно, в каком аспекте, но можно предположить, что сила разума для них выполняет то, что машины выполняют для нас.
Марсиане готовы были помочь вплоть до обучения тем вещам, которые они не знают или, скорее всего, забыли. Но при всем желании сотрудничать – с одной стороны обучать, с другой учиться – было полное отсутствие понимания. Трудность заключалась примерно в следующем: предположим, ты вызвался помочь человеку каменного века починить определенные орудия труда или оружия. Он каким-то образом забрел в твой век, и прежде чем вернуться в свой, нужно произвести этот ремонт. Он не понимает тебя, а ты не понимаешь его. Однако, ситуация не совсем уж безнадежная: ты можешь либо следовать указаниям на языке знаков, либо просто подражать его действиям.
Но будешь ли ты знать, где залегают кремниевые слои, чтобы сделать наконечники стрел и топоры? И будешь ли ты знать, как отыскать оленей, чтобы обеспечить ремни для перевязи и рога для колки? И будешь ли ты знать, где найти древесину для рукояти, лука и стрел?
Много ли поможет тебе язык знаков и подражание, когда дело дойдет до свежевания шкуры и вырезания лука? Даже если наблюдать очень внимательно, будешь ли ты знать, как держать кусок оленьего рога, и как сильно и в каких местах надавить, чтоб отколоть кремень нужного размера?
Эти вещи – не результат простого подражания. Это навыки. И в состоянии ли язык знаков помочь тебе понять все маленькие хитрости и приемы, которые и составляют основу овладения тем или иным мастерством?
Теперь примени все эти трудности к кораблю. Как бы ты объяснил марсианину количественное соотношение металлов, входящих в определенный сплав? Понял бы он, даже если б ты сумел донести до него идею в целом, ушедший в своем развитии так же далеко, как ты ушел от кремня, дерева и шкур? А как насчет пластмассы, стекла и резины? И уровня температуры, и измерений, которые должны быть точными до одной тысячной дюйма?
Трудности понимания были бы практически непреодолимыми. Для тебя обучить марсианина своему языку было бы недостаточно. Оставались бы еще технические термины, абстрактные идеи, всевозможные оттенки значений, которые просто невозможно было бы донести. Прежде чем марсиане смогли бы помочь исследователям произвести ремонт «Космического патруля», необходимо было преодолеть трудности понимания. Язык исключается, равно как и знаки и диаграммы. Что же остается?
В этот раз вопрос не был риторическим, ибо Трейн помолчал, словно ожидая от меня ответа. Но мне с ходу ничего не пришло в голову, поэтому он продолжил:
– Телепатия, разумеется. Но вначале какие-то средства приема и передачи, а, возможно, даже и перевода мыслей. И Марсиане осуществили это изобретательно и виртуозно.
– Драгоценные камни во лбах исследователей! – выпалил я, когда до меня вдруг дошло.
Трейн кивнул.
– Именно, Фарнам. По этой причине я и считаю, что марсианская культура – это культура разума. Только люди с таким высоким уровнем умственного развития, понимающие все тонкости работы мозга, могли осуществить то, что было сделано. Что из себя представляют эти камни, я не знаю. Может, это псевдоживые кристаллические организмы или просто суперкомпактные радиопередатчики. Но чем бы они ни являлись, эти камни, по всей вероятности, обеспечивают взаимопонимание между марсианами и исследователями. Марсиане учатся у исследователей, а исследователи учатся у марсиан.
Трейн наклонился ко мне, сузил глаза и заговорил очень тихо:
– Фарнам, давай предположим, что между твоим разумом и моим существует прямой контакт. Не станет ли наш образ мышления одинаковым, если предположить что этот контакт длится более пяти лет? Помни, Фарнам, что эти отношения были бы даже более интимными, чем между мужем и женой, которые, как правило, имеют тенденцию становиться очень похожими в речи и поведении после многих лет супружеской жизни.
Поскольку мы с тобой одной расы и почти одного уровня умственного развития, разница в уровне влияния одного на другого будет либо очень невелика, либо ее вообще не будет. Но предположим, я был бы марсианином, существом другой расы, который, благодаря моей умственной культуре, обладал бы неизмеримо более высоким уровнем разума. Разве тогда эти отношения не изменили бы тебя больше, чем изменили бы меня? До такой степени, что у тебя сформировался бы совершенно новый образ мыслей, новые ценности, новые точки зрения? До такой степени, что ты сам умственно почти стал бы марсианином?
– Да, – прошептал я. – Боже мой, да!
– Вот что произошло с исследователями, – сказал Трейн. – Они оставались на Марсе в течение пяти лет просто потому, что настолько увлеклись познанием, что даже с полностью отремонтированным «Космическим патрулем» возвращение на Землю больше не имело значения. С таким же успехом мы можем сказать, что они ходили в школу. Теперь, закончив ее, они вернулись… и, Фарнам, боюсь даже предположить зачем…
– Что ты имеешь в виду? – спросил я, нахмурившись. В последних словах Трейна было нечто ощутимо угрожающее.
Трейн развел руки в широком жесте неуверенности.
– Если б я знал, Фарнам. Я только убежден, что их причины для возвращения не имеют к нам никакого отношения. Ты же видел их реакцию на встречу с родителями, женами, детьми, друзьями. В них явно не осталось никаких человеческих чувств любви или дружбы. Нет… что-то другое, в конце концов, привлекло их обратно на Землю.
Насколько это было верно, я обнаружил вскоре. Жены Уитона и Сорелла, и родители Лаудера постоянно спрашивали, когда им можно будет забрать своих мужчин домой. Непосредственный интерес к исследователям, не считая того, что поддерживался охочими до сенсаций Гриффином и Хоу, заметно поугас. Я чувствовал, что время более или менее пришло. Но когда я озвучил тему возвращения домой исследователям, они отказались.
– Возвращение домой было бы неразумно, – мрачно заявил Сорелл. – Мы не сможем возобновить нашу прежнюю жизнь. Мы достаточно причинили боли и беспокойства. Возвращение домой лишь усугубит ситуацию.
И он был прав. Но это поднимало еще одну проблему. Я рассчитывал на то, что передам исследователей на попечение их семейств, но поскольку они не желали возвращаться в свои семьи, то оставались такой же обузой, как и прежде.
– Что, во имя всего святого, мы будем делать? – спросил я Роуи в тот же день. – Не можем же мы вечно заботиться о них, как будто они безнадежные инвалиды.
– Я разберусь с этим, Герб, – ответил Роуи. – Я намеревался увезти Джимми в Висконсин. А поскольку остальные не хотят возвращаться в свои семьи, то заберу и их.
