Переселение - Макинтош Джон Т. (книги бесплатно TXT) 📗
В тот момент, когда они должны были слететь с дороги и оказаться на дне глубокой пропасти, Флетчер пришел в себя. Впрочем, в такой ситуации погиб бы один Бодейкер, Флетчер, вне всякого сомнения, нашел бы себе новое пристанище.
Он выровнял машину и вернул ее на дорогу.
– У тебя все прекрасно получалось, до самого последнего момента, – сказал он Бодейкеру.
– Да, я делал все, как ты. Ты меня научил. Я знал, что надо делать.
– И что же произошло?
– Я потерял уверенность в себе. Я подумал: «Это не могу быть я». Попытался остановиться, и запаниковал.
– Больше никогда не делай этого. В этом нет никакой необходимости. Ты стал хорошим водителем.
– Я? – недоверчиво переспросил Бодейкер.
– Да.
– Флетчер, мы должны изучить этот феномен, узнать, на что мы с тобой вместе способны, что я могу один, что…
– Никаких тестов, – холодно проговорил Флетчер. И чтобы переменить тему разговора, спросил – А куда это мы едем?
– Туда, где очень любила бывать Паула.
Каждую неделю Бодейкер ездил за город, туда, где он чувствовал себя рядом с Паулой, к домику, уже почти совсем разрушенному, где она родилась.
И опять, несмотря на скрытность Бодейкера, Флетчер понял, что без проблем может узнать загадку смерти Паулы, произошедшей тринадцать лет назад, но он считал, что это не имеет к нему никакого отношения, что это касается только Бодейкера.
Он отгородился от окружающего мира так, что даже не видел, куда Бодейкер его привез. А на обратном пути Бодейкер не стал вызывать его.
Флетчер и Росс были лингвистами. Бодейкер, у которого практически не было никакого образования, всегда страдал от того, что не мог читать книг по психологии, написанных на иностранных языках.
Теперь ему это стало доступно. И хотя Флетчер снова лишился почти всех своих знаний французского и немецкого языков, они возвращались к нему без проблем. Бодейкер мог взглянуть на старый учебник на немецком языке и смысл длинных, странных и чужих слов вдруг становился ему ясным и понятным. Ему казалось невероятным, что раньше он не мог понять такой простой и очевидной вещи – язык не является непреодолимым препятствием, он всего лишь вуаль, которую не стоит никакого труда отбросить в сторону.
Открытие, что Бодейкер перестал быть тряпкой, удивило некоторых его коллег и преподавателей Университета, у других вызвало раздражение, но большинство окружавших его на работе людей стало относиться к нему гораздо лучше и дружелюбнее.
Старший лаборант ушел, его заместитель занял освободившееся место, и Бодейкер продвинулся вверх по служебной лестнице. Это казалось естественным, если не совершенно неизбежным. И тем не менее, Бодейкер был смиренно благодарен Флетчеру за запоздалое признание его, Бодейкера, заслуг. Он не сомневался, и у него были на это все причины, что без вмешательства Флетчера его бы, как всегда, обошли.
Профессор Вильямс сначала вел себя с изменившимся Бодейкером очень сдержанно, но постепенно оттаял и стал консультироваться с ним, что очень тому льстило.
А младшие лаборанты, которые до сих пор относились к нему, как к старому, окончательно выжившему из ума дураку, и постоянно его оскорбляли, стали вести себя вежливо и изо всех сил старались ему угодить.
Новый старший лаборант, Сэм Коннор, был единственным, кто, казалось, стал относиться к новому Бодейкеру хуже, чем к старому, и держался с ним почти невежливо.
Бодейкера это беспокоило и обижало, но Флетчер сказал ему:
– Он же понимает, что вырвал свою должность зубами и стал старшим лаборантом вместо тебя. Он моложе тебя.
Вильямс всегда обращается с вопросами к тебе, а не к нему. Он вдруг почувствовал себя очень неуверенно. В случае твоей смерти он не очень бы горевал.
Бодейкеру стало ужасно не по себе от этих слов. Он не возражал против вмешательства Флетчера в свою жизнь, но его беспокоило две вещи: потеря расположения Сэма Коннора и безразличие, которое Флетчер вынуждал его демонстрировать Джерри.
– Джерри уже почти восемнадцать, – сказал ему Флетчер. – Хватит решать за него его проблемы. Пришла пора вытолкнуть его из гнезда.
– Мне кажется, мы слишком жестко с ним обходимся. Я знаю, может показаться, что это приносит результат. Ты не думаешь, что уже можно немного ослабить давление? Ну хотя бы чуть-чуть?
– Рим строился не один день. Тебе не следует быть с Джерри мягким. Он презирал тебя именно за это. Стоит тебе снова смягчать требования, и он снова станет таким, как прежде.
Бодейкер вынужден был неохотно согласиться.
Теперь Анита не только верила в то, что раньше считала невозможным, она сама поняла, что Флетчер стал частью сознания Бодейкера еще до того, как тот ей об этом намекнул.
И хотя они с Бодейкером мало общались, они проводили несколько часов в одном здании каждый день, и часто встречались в коридорах. Однажды вечером Анита остановилась и сказала:
– Мистер Бодейкер, если вы не очень спешите, вы не подвезете меня домой?
– Конечно, мисс Сомерсет. – В этом не было ничего странного – Он проезжал улицу, на которой Анита жила, и несколько раз подвозил ее, когда они уходили из Университета одновременно.
Еще до того, как машина выехала с территории
Университета, Анита сказала:
– Так я и думала.
– Что вы думали, мисс Сомерсет?
– Раньше вы не могли так хорошо водить машину, мистер Бодейкер. По правде говоря, вы и сейчас этого не можете, не так ли?
– Но ведь это же я сам веду машину! – обиженно заявил Бодейкер.
– Ладно, вы ответили на все мои вопросы, – рассмеявшись, проговорила Анита. – Впрочем, в этом не было особой нужды.
– Как вы догадались?
– Я знаю, что вы расстались с Россом. А когда кто-нибудь начинает вести себя по-другому, так, как он не вел себя раньше… Естественно, остальные не знают, в чем тут дело, им никогда не узнать правды, потому что правда просто фантастична. Но ведь у меня было несколько подсказок. Кстати, Джуди отправляется в школу в Нортумберленде.
– В Нортумберленде? Почему туда?
– Это не совсем обычная школа. Я прочитала о ней несколько месяцев назад, и вспомнила, когда мы пытались решить, что же делать с девочкой. Вообще-то, у нее нет никаких выдающихся способностей. Коэффициент ее умственного развития равняется всего 120.
– Всего!
– Да, это само по себе просто потрясающее, – улыбнувшись, сказала Анита, – поскольку в ее документах записано, что ее коэффициент равняется 75, и то не очень уверенным 75; как утверждают специалисты точных цифр тут быть не может, потому что на таком уровне просто невозможно получить какие-нибудь однозначные результаты.
Школа в Нортумберленде экспериментальная. Она предназначена для детей, чье умственное развитие выше уровня их навыков и умений. Кого-то забрали из неподходящих семей, кто-то слишком долго болел. Там совсем немного психиатрических больных.
– Вы считаете, что Джуди там будет хорошо?
– Мне кажется, что это наиболее возможное компромиссное решение. Ее нельзя отдать в школу, где учатся ее сверстники, по крайней мере, пока этого делать нельзя. К ней ни в коем случае нельзя относиться, как к неполноценной личности. Для нее нигде нет подходящего места. Единственное, что мне удалось для нее отыскать – эта школа в Нортумберленде, где дети, потерявшие несколько лет из-за необходимости длительного лечения, получают возможность догнать своих сверстников.
– Что известно про Джуди в школе?
– Что она имела коэффициент равняющийся 75, который теперь превратился в 120. Естественно они там станут считать, что кто-то совершил непростительную ошибку, когда тестировал девочку. Ну, а что бы вы им сказали?
– Какой она вам кажется?
Анита задумалась.
– Трудно, да и бессмысленно делать какие-то выводы по поводу Аниты сейчас. Не забывайте, что вся ее жизнь, все ее существо было вывернуто наизнанку. Она стала совсем другой девочкой. Ее прежняя жизнь не имеет для нее ни цены, ни интереса. Ее мать потрясена – она, конечно, счастлива, но больше, чем счастлива, она потрясена. У Джуди нет друзей. Вы же отказались от нее.
