Искатели неба. Дилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
И какое-то благолепие меня охватило, и стыд, и позор, и раскаяние. Перед ликом Сестры стоишь – во всех грехах винишься. Вот почему только потом уходит все это?
Неужели схватят меня, да ведь живым я и не дамся, значит, умирать во грехе? Может, для того меня Сестра к своему храму вывела, чтобы повиниться успел?
Прежде чем я понял, что делаю, ноги сами к кабинкам для исповеди понесли. И почти все – пустые. Эх, прав ли я?
На последнем запале вошел я в кабинку, шторку за собой задернул, в окошечко постучал. Замер, глядя на лампадку, перед иконой теплящуюся. Может, нет духовника поблизости?
Приоткрылось чуть окошко, и невидимый священник сказал вполголоса:
– Слушаю тебя, брат мой. Во имя Искупителя и Сестры, сними с души грех…
– Не один у меня грех, брат, – прошептал я. – Весь я во грехе.
– Для Сестры все едино – один грех или жизнь во грехе, – устало и знакомо успокоил священник. – Говори, брат…
– Виновен я, ибо отнял жизнь у человека, – сказал я. – И случилось это уже в седьмой раз.
Священник помолчал, потом уточнил:
– Во злобе или по жадности?
– В бою, брат мой. Только он стражник был, а я… я каторжник.
– Тяжек твой грех. Но сказала Сестра: «Жизнь защищая, вправе кровь пролить, чья жизнь важнее – лишь Искупителю ведомо»… Отпускается тебе, брат.
Про второго стражника, на Островах убитого, я говорить не стал. Взял же Марк на себя ту вину, как Искупитель вину учеников своих брал, так что нечего Сестру и тревожить зря.
– Виновен я, ибо убежал с каторги, – продолжил я. – А на каторгу был отправлен за дела преступные.
– Отпускаются тебе грехи, брат мой. Не цепи держат, а воля Искупителя. Смог уйти – значит, нет на тебе вины перед Ним.
Совсем хорошо. Я почувствовал, как груз с души спал, подумал секунду, добавил, вспомнив ресторан:
– Виновен я, пусть не моими делами, но из-за меня погиб человек, случился разор и переполох…
– Винись лишь в делах, тобой совершенных, – поправил священник. – Это не грех, не о чем мне Сестру просить.
– Виновен я, ибо час назад украл плащ чужой… нужда заставила.
– На тех, кто еду или одежду ворует, нет перед Искупителем греха, нет и перед Сестрой. Людского гнева бойся.
Устал он к вечеру, слуга Божий, людские проступки отпускать. Иные небось почище моих будут. Я подумал, в чем еще должен покаяться:
– Виновен я, ибо разгневан на меня Дом. Разгневан напрасно, но никому это неведомо.
Священник молчал. Странно. Уж гнев мирской власти отпускают сразу, тем более если гнев неправедный… Ведь это и не грех, а…
– Как твое имя, брат? – спросил священник. Я вздрогнул. Не положено этого спрашивать!
– Как твое имя, брат мой во Сестре?
– Ильмар, – прошептал я. – Ильмар-вор.
– Тот Ильмар, что убежал с каторги на Печальных Островах вместе с младшим принцем Дома Маркусом? На планёре, ведомом летуньей Хелен?
Это больше не на исповедь походило, а на допрос у Стражи…
– Да… – признался я.
Священник ответил не сразу:
– Греха в этом нет, но… Во искупление прочти семь раз «Славься, Сестра!», не медля, но без торопливости.
На миг он запнулся. Я уже понял, куда ветер дует, но покорно ждал.
– И не выходи из исповедальни. Жди, брат мой, я подойду.
– Зачем? – прошептал я. Но окошечко уже закрылось.
Что же делать? Исповеднику перечить нельзя, епитимью нарушить – тоже. Что делать?
– Славься, Сестра, радость нашей радости, печали утоление, проступка наказание… – начал я. Осекся. Все во мне кричало: «Беги!». Все воровские повадки ожили, бунтовали против ожидания. Но как можно сейчас уйти?
– Славься, Сестра, – начал я снова, с трудом заставляя себя не частить. Может, успею дочитать да уйти… Но, видно, исповедник точно знал, сколько идти от его кабинки до моей, едва успел я в седьмой раз прошептать: «И тем возрадуемся»… как шторка на кабинке была отдернута.
Стражи нет, ни городской, ни храмовой. И то хорошо.
Только исповедник, в белом плаще с откинутым капюшоном, по возрасту – мой ровесник, на вид, правда, телом послабее, зато в глазах – подлинная вера, не моей чета. Смотрел он на меня и с брезгливостью – что уж тут, никуда тут не денешься, и с сомнением, и с любопытством невольным.
– Ильмар-вор? – еще раз спросил священник.
– Да, брат мой…
– Надень.
Он бросил на пол передо мной тугой сверток. И тут же, сам устыдившись презрительного жеста, поднял его, развернул, подал в руки.
Это оказалась ряса, такая же, как и на нем.
– Надень ее, брат, капюшон накинь и за мной следуй.
– А грехи?.. – на всякий случай спросил я. Не сказал он еще традиционной фразы!
– Во имя Искупителя, Сестры и Святого Слова, отпускаю тебе грехи, брат мой. Иди с миром.
Священник подумал и добавил неположенное:
– За мной иди…
Глава третья,
в которой я прошу об отпущении грехов, а получаю кое-что в придачу к титулу
В рясе исповедника, накинутой поверх моего, краденого, плаща, я выглядел как очень-очень крупный, даже толстый священник. Среди Сестриных слуг такие редкость – хоть и отказываются многие из них от мужской сути, жертвуют грешной плотью, но расплываться себе не позволяют. Слуги Сестры – они в лихие годы не хуже преторианцев воевали, это не священники Искупителя, которым чужую кровь вообще проливать нельзя.
Но народа было уже мало, никто на меня не смотрел, и мы быстро прошли к неприметной двери, куда молящимся входить не велено. Оглянулся я напоследок на пустеющий зал – эх, сейчас бы самое время под скамейкой притаиться или за богатой драпировкой на стенах…
– Не отставай, брат мой, – бросил священник, не оборачиваясь. Смирился я с судьбой и пошел следом.
За дверью оказался коридор – без окон, тускло освещенный, лампы висели редко, а горели вообще через раз. Убранства богатого нет, зато под потолком балки удобные, можно повиснуть и затаиться, никто сверху искать не станет…
Тьфу, пропасть мне на этом месте!
С воровскими привычками на святое место смотрю!
Шел мой исповедник быстро, приходилось шаг удлинять, чтобы не отстать. Дважды навстречу другие священники прошли, в обычных темно-желтых одеждах. На меня не взглянули – видно, много их тут, все друг друга не знают, или приезжают часто гости из других храмов. Тихо очень было, и от этого глубокого безмолвия я словно слабел, последней воли лишался, скажи мне сейчас исповедник: выходи сдавайся страже, – так ведь и вышел бы…
Только за поворотом коридора вдруг нам старушка попалась, что, согнувшись в три погибели, мыльной водой пол мыла. И от этого заурядного зрелища я немножко опомнился. Казалось бы, чего тут: грязь-то, она всюду пристает, решила добрая женщина так Сестре послужить – хвала ей. А нет, сразу напряжение спало.
Мы поплутали еще немного по коридорам, причем мне показалось, что священник специально меня запутывает. Потом он отворил прочную дубовую дверь, знаком велел внутрь пройти и сам вошел. Достал спички – тоже совсем обычные, дешевые, от таких порой и матрос прикуривает, чиркнул о стену, запалил тусклую масляную лампу.
– Садись, брат мой.
Комнатка крошечная, без всякой роскоши. На полу лишь ковер лежит, но без того здесь совсем смерть, вокруг лишь камень холодный, ни камина, ни окна, ни панелей деревянных. Стоит койка простая, узенькая, стол крошечный, жесткий стул. Все. Из стены, в щелях между камнями воткнутые, торчат крепкие палочки – вешалка, на ней кой-какая одежда. Икона с ликом Сестры, простая, будто у бедного крестьянина. На столике лампа, кувшин с водой, кружка глиняная да лист бумаги со стилом.
Аскет.
Священник бережно стило колпачком прикрыл, в карман спрятал – будто смутился такой роскоши, стило и впрямь хорошее было, резное, бамбуковое, медными колечками опоясанное. Сел на койку, я – на стул, больше-то и некуда было.
– Сейчас спрошу я тебя еще, брат мой. Ответь честно, не впади в грех. Ты и впрямь тот Ильмар-вор, которого вся Держава ловит?
