Зеленые тени, Белый Кит - Брэдбери Рэй Дуглас (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
— Да. — Их голоса походили на приглушенную барабанную дробь, удаляющуюся в ночи. — Да.
— Нету никаких родственников! — заявил Финн. — Ни глупых кузенов-янки, ни тупых племянников, вываливающихся из гондол в Венеции, чтобы приплыть к нам. Я наводил справки.
Финн выждал. Настал его момент. Все уставились на него. Все придвинулись поближе, чтобы услышать его веское слово.
— Я подумал, а почему бы Килготтену, ей-богу, не оставить все десять тысяч бутылок бургундского и бордо гражданам этого самого славного города в Ирландии? То есть нам?
Бурные дебаты по этому поводу были прерваны, когда распахнулись створки двери и жена Финна, редко появлявшаяся в хлеву, вошла, огляделась по сторонам и выпалила:
— Похороны через час!
— Через час? — воскликнул Финн. — Да он еще не остыл…
— В полдень, — сказала жена, становясь ростом все выше, пока она смотрела на ужасное сборище. — Врач и священник только что оттуда. Быстрое погребение было его волей. Отец Келли сказал: «Дикость, и могилы даже нет», а доктор говорит: «Есть! Ханнаган вчера должен был умереть, но из вредности пережил ночь. Я лечил его, лечил, а он никак не умрет! Так что его могила не занята. Пусть достается Килготтену с землей и надгробием». Все приглашены. Пошевеливайтесь!
Створки дверей захлопнулись. Таинственная женщина исчезла.
— Похороны! — закричал Дун, приготовившись к спринтерскому забегу.
— Нет! — просиял Финн. — Уходите. Паб закрыт. Поминки!
Я последовал за ними, радуясь, что могу помолчать.
— Даже Христос, — тяжко дыша, сказал Дун, вытирая пот со лба, — не спрыгнул бы с креста, чтобы прогуляться в такой денек.
— Невыносимая жара, — сказал Мулиган.
Сняв пиджаки, они поднялись на холм, прошли ворота Килготтена и встретили городского священника отца Келли, направлявшегося туда же. Он позволил себе снять лишь свой воротничок. Пока он взбирался на холм, его лицо наливалось свекольным румянцем.
— Чертов денек, — согласился он. — Никто из нас не уцелеет!
— Зачем вся эта спешка? — спросил Финн, шагая в ногу со святым отцом. — Тут какой-то подвох. Что происходит?
— Да, — сказал священник. — В завещании было тайное дополнительное распоряжение…
— Так я и знал! — сказал Финн.
— Что? — сказала толпа, варившаяся в собственном соку под солнышком.
— Если бы об этом стало известно, могли бы начаться беспорядки, — только и сказал отец Келли, глядя на кладбищенские ворота. — Вы узнаете в самый последний момент.
— Этот момент до или после окончания, отец Келли? — невинно спросил Дун.
— Ты так глуп, что вызываешь жалость, — вздохнул священник. — Проходи в ворота. И не свались в могилу!
Что Дун и сделал. Остальные проследовали за ним, их лица помрачнели. Солнце, словно из уважения к происходящему, спряталось за облако, и на некоторое время подул желанный ветерок.
— Вот могила, — кивнул священник, — встаньте по обе стороны дорожки и, ради Бога, затяните галстуки, если есть. Проверьте ширинки. Устроим Килготтену красивое представление. А вот и он!
В самом деле, лорд Килготтен проследовал в ящике, покоившемся на досках одной из его собственных фермерских повозок — бесхитростная добрая душа, — а за ним вереница других повозок, автомобилей и грузовиков, растянувшаяся по холму под солнцем, засветившим еще ослепительнее.
— Ну и парад, — сказал я, но никто не услышал.
— Ничего подобного не видел! — воскликнул Дун.
— Заткнись, — вежливо сказал священник.
— Боже мой, — сказал Финн. — Вы видите гроб?
— Видим, Финн. Мы видим! — сказали все, разинув рты.
Ибо гроб, проплывавший мимо них, был изысканно отделан, сколочен серебряными и золотыми гвоздями, но из какого дерева он собран, какое-то оно необычное и странное?..
Из досок от винных ящиков и коробок, приплывших из Франции, чтобы столкнуться и затонуть в погребах лорда Килготтена!
Завсегдатаи Финнова паба так и ахнули. Привстали на цыпочки, хватая друг друга за локти.
— Янки, ты умеешь это читать, — прошептал Дун. — Скажи нам названия!
Я взглянул на гроб, сделанный из старинных ящиков, и наконец выдохнул:
— Боже мой! Это «Шатонеф-дю-Пап», «Шато Латиф Ротшильд»! Перевернутое клеймо — «Ле Кортон»! Снизу вверх — «Ля Лагун»! Какой стиль, Господи. Какой класс! Я сам был бы не прочь, чтоб меня похоронили в таких досках с выжженными клеймами!
— Интересно, а изнутри он может их прочитать? — задумался Дун.
— Замолчи! — пробормотал священник. — А вот — остальное!
Если тела, лежавшего в гробу, было недостаточно, чтобы вызвать бурю, то то, что следовало за ним, довело волнение людей, которых и так бросило в жар, до предела.
— Напоминает мне поминки, — пробормотал Дун, — когда кто-то свалился в могилу, сломал лодыжку и испортил весь день!
Процессию замыкали повозки и грузовики, доверху груженные французскими винными ящиками, и, наконец, большой старинный фургон «Гиннесса», запряженный белыми лошадьми с гордой поступью, в черных попонах и вспотевших от удивления, которое они вызывали.
— Будь я проклят, — сказал Финн. — Лорд Килготтен привез с собой собственные поминки!
— Ур-р-а! — раздался клич. — Что за добрая душа!
— Он знал, что в этот день возжаждут монахини, иссохнут священники, а мы высунем языки!
— Дорогу! Дайте проехать!
Все расступились, освобождая дорогу издававшим бульканье машинам и повозкам с диковинными ярлыками из Южной Франции и Северной Италии.
— Когда-нибудь, — прошептал Дун, — мы должны будем поставить памятник Килготтену — философу дружбы!
— Помолчал бы лучше, — сказал священник. — Еще рано говорить. Вот идет кто-то похуже гробовщика!
— Что может быть хуже? — ляпнул я и отшатнулся.
За последней машиной, подъехавшей к могиле, шагал один-единственный человек, в шляпе, пиджаке, застегнутом на все пуговицы, в запонках, туфлях, начищенных с презрением к здравому смыслу, с жестко нафабренными усами, портфелем под мышкой, похожим на дамскую сумочку. От него веяло ледником, существом, рожденным в заиндевевшем подземелье, с языком-сосулькой и взглядом, напоминающим замерзший пруд.
— Боже милостивый, — сказал Финн.
— Стряпчий! — сказал Дун.
Все расступились.
Стряпчий, а это был именно он, прошествовал мимо, как Моисей, перед которым расступилось Красное море, или король Людовик на прогулке, или высокомерная шлюха на Пикадилли. Выберите по вкусу.
— Это стряпчий Килготтена, — прошипел Малдун. — Я видел, как он расхаживает по Дублину, словно Страшный суд. Его имя — сплошной обман — Клемент! «Милосердный», значит! Наполовину ирландец и полностью англичанин. Хуже не бывает!
— Что может быть хуже смерти? — удивился я.
— Скоро узнаем, — пробурчал священник.
— Джентльмены!
Раздался голос. Толпа повернулась.
Стряпчий Клемент, стоя на краю могилы, достал из-под мышки портфель, открыл и извлек украшенный гербами, перевязанный лентами документ, красота которого резала глаз и удручала сердце.
— Перед погребением, перед тем как отец Келли скажет свое прощальное слово, я должен довести до вас одно сообщение — это условие из завещания лорда Килготтена, которое я сейчас зачитаю вслух.
— Наверняка одиннадцатая заповедь, — пробормотал священник, потупив глаза.
— Что же она гласит, эта одиннадцатая заповедь? — угрюмо сказал Дун.
— Например, «заткнись и слушай», — сказал священник. — Ш-ш.
Стряпчий уже начал читать документ с лентами, и его голос плыл в горячем летнем воздухе:
— «Мои вина лучшие…»
— Это уж точно, — прошептал я.
— «Мои подвалы забиты винами самых изысканных в мире марок, а горожане Килкока не ценят этого, а предпочитают… гм… что-либо покрепче…»
— С чего он взял?! — закричал Дун.
— Назад, в свою канаву, — предупредил священник сквозь зубы.
— «Сим я провозглашаю и объявляю, — читал стряпчий, сияя от удовольствия, — что вопреки старинному изречению человек действительно может унести с собой то, что ему принадлежит. Итак, я распоряжаюсь, составляю и подписываю настоящее условие моей последней воли и наказа, быть может, в последний месяц моей жизни». Подпись: Уильям, лорд Килготтен.
