Искатель утраченного тысячелетия(изд.1974) - Брагин Владимир Григорьевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Напиши брату в Россию, что сделать мою душу ясной и спокойной помогло его письмо о том, что такое свобода и что такое деспотизм.
Я уверен: брат согласится со мной во всем. Ты ведь воспитала нас честными людьми.
Будь здорова, дорогая, и спокойна за меня. Я знаю, что брат посылает тебе деньги. Он никогда не оставит тебя.
Обнимаю тебя. Твой сын Феликс».
Я стоял ошеломленный. Что же это такое? Тот, кого считали погибшим, жив!..
– Позвольте предложить вам чашку крепкого чая или лучше кофе, – мягко сказала мадам Рамо. – Не отказывайтесь. Прошу вас.
С этими словами мадам Рамо ушла. Из-за закрытой двери послышалось звяканье ложечек, чирканье спичек; скрипнула дверца буфета, зазвенела посуда.
Я стал перечитывать письмо с подписью «Вотрен». Задумался. Верить ли письму, которое подписал человек, заменивший свое имя именем литературного героя из произведения Бальзака? Но мать Феликса Рамо понимает, что имя Вотрена – выдумка, и верит письму. Итак, судьба Феликса связана с каким-то Ветреном!
Но кто же… кто этот Вотрен? И какая странная подпись! Буква «н» отлетела от остальных и в решительном завитке чем-то напоминает букву «п», как писал ее Наполеон, ставя свою подпись на бумагах.
ХИНА И ПАРА ВЯЗАНЫХ ШЕРСТЯНЫХ ЧУЛОК
Пелисъе. 10 октября. Ночь
Дневник Веригина
Мадам Рамо в кухне варила кофе. Аромат его постепенно проникал через закрытую дверь, наполнял гостиную.
Голова моя шла крутом. Надо было сосредоточиться.
Не выпуская из рук письма Вотрена, я стал разглядывать гобелен, который закрывал целую стену этой комнаты. На гобелене во всех подробностях был выткан сбор винограда в Бургундии. И радостная праздничность струилась от этой картины.
Почтенная поселянка с веселым видом опрокидывает корзинку винограда в огромную бочку, где бородатый поселянин (наверно, ее муж), поглядывая на нее, давит виноград. А вдали от них, у другой бочки, молодая поселянка, улыбаясь, держит ведро вина, а хорошо причесанный юноша льет вино в бочку.
Суетливые дети подбирают виноградные кисти. Вместе с поселянами трудится и сеньор. Он в праздничной одежде. Ему помогает красивая блондинка с задумчивым взглядом. Л в другом конце виноградника какие-то очаровательные дамы в тяжелых платьях из красного бархата нежными перстами срывают гроздья винограда и укладывают в корзинки. Вдали на холме высится замок. И, наверно, ум художника занимала одна трогательная идея: о совместном труде владельцев замка и простых поселян.
Я загляделся на гобелен и даже не сразу услышал, как в комнату вошла старушка Рамо.
– Мосье смотрит на гобелен… Его сорок лет назад привез из Парижа Огюстен, мой муж, – сказала она, положив салфетку на пеструю бархатную скатерть.
Затем она принесла блестящий медный кофейник и две узкие маленькие чашки.
– Мой Огюстен был художником, – продолжала мадам Рамо. – Но его обидели в Париже. Посмеялись над его картинами. И тогда он стал моряком… Прошу вас, чашечку настоящего турецкого кофе… – И мадам Рамо подвинула мне чашку кофе и корзиночку с домашним печеньем. Она смотрела на меня добрыми глазами, слегка склонив голову набок. – Мосье, видно, очень устал.
– Да. Устал.
– О, моим сыновьям тоже досталась нелегкая жизнь! Но они у меня честные мальчики.
Она на мгновение задумалась, потом вышла в соседнюю комнату и вскоре вернулась со свертком в руках.
– Вот хина, – тихо, как бы про себя, сказала она. – Вот шерстяные чулки. Для сына. Эти чулки – чистая овечья шерсть. Я связала их своими руками. Сколько моих слез упало на эту работу!
– А как передать?
– О мосье! – вырвалось у нее. – Если б вы знали, как я жду этого моряка, что принес письмо от какого-то Вотрена! Этого человека или кого-либо другого. Как я жду! Но господи, господи, сколько же ждать! Может быть, день, может быть, год! А сын мой умрет, не дождется лекарства.
Мадам Рамо перевела на меня вопрошающий, скорбный взгляд своих черных глаз.
– Начинается ночь, – прошептала она. – Я не сплю и говорю себе: вот хина для Феликса, а сам Феликс без хины, может быть, сегодня ночью умрет. Если б я была в силах сама отвезти ему хину! Но ревматизм часто укладывает меня в постель. Добрая соседка тетушка Фланш неделями ухаживает за мной. Кто же, кто переплывет океан ради моего сына? Никто. – И она низко опустила голову. Губы ее чуть дрогнули.
– Я! Я отвезу! – вырвалось у меня.
И разве мог я сказать иначе?
МУЗЫКАЛЬНЫЙ АЛЬБОМ
Атлантический океан
Шхуна «Лютеция»
13 октября 1863 года
Дневник Веригина
Ветер надувает паруса. Шхуна «Лютеция» держит курс на Гвиану. Как найду я там этого сказочного Вотрена? Волны с грохотом бьют о борт шхуны, гонят шхуну все дальше и дальше от Франции и все ближе и ближе к Французской Гвиане.
Я сижу в своей каюте. Я – корабельный врач на этой шхуне. Уже произвел осмотр всей команды.
За дощатой перегородкой каюты чуть слышны голоса матросов, волны лижут, трогают борт шхуны, а она, чуть поскрипывая, все плывет и плывет со своим торговым грузом к берегам Гвианы.
Как я очутился здесь, на борту шхуны «Лютеция»?
О том, что торговая шхуна «Лютеция» отплывает во Французскую Гвиану, я узнал, скитаясь по Гаврскому порту.
– Какое мне дело, есть ли у вас диплом врача или нет! – сказал мне капитан «Лютеции». – Отвечайте, сколько вам платить?
– Нисколько!
– Что-то подозрительно! Но я ничего не боюсь. Плывите. Беру вас. Кормить буду.
– Но я обязан предупредить: моя врачебная практика…
– Опять о том же! Надоело. Я моряк! А восемь лет назад воевал под Севастополем. Видел, знаю работу русских медиков. У меня глаз морской. Наметанный.
– А помещение, господин капитан?
– Отдельная каюта. Будут больные – прикажу притащить к вам на койку. Все! Сказал – завтра отплываем!
Шхуна «Лютеция», 15 октября
Дневник Веригина
«Марсельеза»! Ее бодрый напев – в моей каюте. И льется он из старинного альбома с украшениями из бронзы.
Здесь, в маленькой каюте, я раскрываю этот музыкальный альбом с удивительными рисунками. Его передала мне мадам Рамо для своего сына в Гвиане. (Можно подумать, что чуть я сойду на берег, так сразу же попаду в объятия Феликса!)
Три дня назад мы простились с мадам Рамо.
Я сделал десяток-другой шагов по тихому переулку, как вдруг услышал чей-то возглас. Оглянулся. Мадам Рамо спешила мне вслед.
– Остановитесь, мосье!
Я пошел ей навстречу.
Старушка держала в руках какой-то предмет:
– О, мосье! Ваше великодушие… Вы увидите моего мальчика… Так возьмите…
– Что это, мадам Рамо?
– Альбом, мосье. О, это почти талисман. Все свое детство маленький Феликс больше всего любил разглядывать эти рисунки. Чуть заболеет – я ему в кроватку сразу даю этот альбом. И он засыпал и просыпался с этим альбомом. И быстро поправлялся. Отец Феликса, мой муж, в юности пробовал свои силы в живописи. Я уже рассказывала вам об этом. Но картины его были отвергнуты на выставке в Салоне. Он стал матросом, а потом капитаном на кораблях, уплывающих в далекие страны, и там он делал зарисовки. Он возил с собой какие-то увеличительные стекла… И все рисовал морских зверей – таких, которых никто не видит. Этот альбом переплетен в пергамент. Он не боится воды.
– Хорошо, мадам!
– А! Вот еще… Слушайте… Затейник был мой дорогой Огюстен. Откройте альбом. Вот ключик. Видите! Вставьте его вот сюда. Осторожно, поверните вот так.
Я повернул ключик. Крошечный механизм, спрятанный в альбоме, пришел в движение: закрутился валик с шипами, зубчики гребня стали цепляться за шипы. И в тихом полусумраке одинокого переулка мелодично и нежно зазвучала мелодия «Марсельезы».
Я не мог удержаться от улыбки. Глаза мадам Рамо сияли.
– А рисунки вы посмотрите в море. Или вместе с сыном… И, как в детстве, чем больше он на них будет смотреть, тем скорей поправится… Прощайте, мосье. Пусть вместе с этим альбомом придет к вам счастье и радость.
