Фантастика 1971 - Арутюнов Сергей (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
— Но разве открытия, сделанные одним человеком, не являются поистине единородными, а значит, связанными между собой?
— Конечно, нет! Сам Ньютон открыл законы движения, закон всемирного тяготения, построил один из первых велосипедов, изобрел новый тип телескопа и чего только еще не натворил. Посудите сами, что тут общего? А вот когда физики обнаруживают в атоме ядро, а химики устанавливают, что молекула вещества в растворе распадается на ионы, эти открытия — гомологи, хотя сделаны разными людьми в разных областях науки. В обоих случаях был продемонстрирован один и тот же метод мышления, в обоих случаях результатом явилось дальнейшее дробление «элементарных частей» (а не частиц, поскольку это совсем другое) материи. Оба открытия были сделаны благодаря качественно новому подходу к проблеме и качественно новой методике. Приборы были разные, проблемы разные, но мне удалось связать… удалось…
И тут я опять увидел того застенчивого серьезного человека, который приходил ко мне в редакцию. Как будто какой-то кусочек грампластинки был поврежден, и, когда игла проигрывателя доходила до этого кусочка, она скользила, срывалась.
Николай Пантелеймонович мог быть властным хозяином своего и чужого времени, властным мужем женщины из сказки, властным учителем и властным оппонентом — как он «прошелся» по проблеме золота! — но когда дело касалось его гипотезы, голос ему изменял.
Но и в этом положении Авдюшко сумел найти выход. Он перестал спорить с собственной слабостью и негромко позвал:
— Инга!
Прекрасная женщина появилась на пороге комнаты.
— Принеси, пожалуйста, голубую папку из шкафа в гостиной.
— Ладно, пейте кофе и ешьте маслины. И читайте. Кстати, вот вам карандашик, пометьте на полях, если что-то покажется неверным.
— …Послушайте, а это интересно!
— А кому именно интересно — моему коллеге-графоману или вам, журналисту? Короче говоря, сможете вы это напечатать?
— Не знаю.
— Ну вот. А туда же!
— Вы проверяли свою гипотезу?
— Я сопоставил параллельные 91 открытия в разных областях науки. Вы видели мой список. Ну, разве он не убедителен?
— Конечно, убедителен. Но это чисто спекулятивное построение. Гипотеза объясняет по-новому факты — это уже неплохо. Но она должна предсказывать новые факты. Как у вас с этим? Какое открытие вы предсказали?
— Ого! Берете быка за рога? — Николай Пантелеймонович откинулся в кресле, внимательно меня разглядывая. Я смотрел на него в упор, твердо решив не произносить более ни слова, пока этот Авдюшко не заговорит о деле. Молчание длилось, сгущалось, нам обоим становилось все труднее переносить его.
— Вам станет легче, если я скажу, что в ближайшем будущем будут открыты кванты жизни?
— Что именно вы имеете в виду?
— Мельчайшие из возможных количеств вещества и энергии, которыми только и может идти обмен вещества и энергии в живом организме. Эти кванты жизни должны быть больше квантов, которые знает физика.
— Ну, само по себе такое предсказание сделать нетрудно. Это одна из тех идей, что носятся в воздухе. Вот если бы вы ее дополнили, если бы указали точные размеры этих новых квантов…
— Указал! Больше того, я опубликовал свою гипотезу. Конечно, не в научно-популярном журнале, вроде вашего. И не в столичном научном журнале — для него гипотеза оказалась слишком малообоснованной. А вот в этом сборнике, — и Николай Пантелеймонович вынул из стопки книг на краю стола тоненькую книжечку в синей бумажной обертке.
Я раскрыл книжечку, глянул на титульный лист… Там внизу стояло название столицы одной из союзных республик.
— Не мне рассказывать вам, Николай Пантелеймонович, какую чушь иногда печатают в таких провинциальных изданиях.
— И мне не вам, Рюрик Андреевич, перечислять, какие блестящие открытия были впервые обнародованы в таких провинциальных изданиях.
— Верно, извините меня, я совсем не хотел бросить тень именно на вашу работу.
— Да, пожалуйста, извиняю, для меня главное в этой статье — закрепление приоритета. Видите ли, тут помещена теорема Авдюшко. Вот, читайте. «Если в одной области естественных наук сделано открытие, характеризующееся… то в другой области наук за определенный промежуток времени будет сделано свое открытие, аналогичное (гомологичное) данному по таким категориям…» — Здорово!
Авдюшко действительно оказался не графоманом. А если и графоманом, то для его разоблачения требовались более веские научные познания, чем те, которыми я обладал.
Николай Пантелеймонович нахмурился.
— И все-таки вам придется серьезно объяснить, почему вы пришли именно ко мне и именно сегодня. Тот человек, с которым я говорил в редакции, этого, право же, никогда бы не сделал.
— А я и стал за последние дни другим человеком!
— Бывает, однако…
— Ну, да поймите, тогда я не мог влезть в вашу шкуру, а теперь сам попал в положение непризнанного пророка.
— Ага, мое прошлое стало вашим настоящим — прекрасно. Будем надеяться, что мое настоящее — ваше будущее.
— Хотел бы этого — вы мне нравитесь… Поговорим-ка о деле, Николай Пантелеймонович. Как же все-таки с предсказанием открытий?
— Как, как! Сам мучаюсь. Я предсказал пару открытий, но даже говорить о них сейчас не хочу: до того, как их сделают, пройдет лет десять. Вот бы здорово было иметь рядом параллельный мир, в котором время идет впереди нашего, предсказывать — у себя — открытие, а потом бежать в соседнее измерение и смотреть, как и когда это открытие сделано.
— Прекрасная идея! А что вы называете открытием?
— Все-таки силен в вас журналист, мой дорогой. Дефиниции вам требуются, одни дефиниции. Открытие — это когда Рентген обнаруживает икс-лучи, а Менделеев чертит таблицу.
— А когда предсказывают нейтрино? — Это еще лучше.
— Говоря короче, вы, как мой любимый Ньютон, против гипотез, вас интересует то, что он называл достоверностями или принципами.
— Конечно. Оно вернее. Вы же знаете, в атомной физике сейчас из ста опубликованных гипотез только одна оказывается верной. А ведь чтобы гипотезу опубликовали, надо и найти какие-то факты ей в подтверждение, и отстоять статью от рецензентов и редакторов. А прежде всего, конечно, физик сам должен не успеть разочароваться в своей гипотезе до публикации.
— Значит, одна из ста верна?
— Да!
— Тогда, может быть, лучше не предсказывать открытий? Проще найти, какие из уже предложенных гипотез гомологичны сделанным открытиям, или, иначе говоря, удовлетворяют критериям Авдюшко. Эти гипотезы и верны. — Благодарю за великолепный термин. Но ведь может оказаться, что ни одна из гипотез не верна, и тогда все равно правильную гипотезу придется сочинять.
— Возможно. Но скорее всего верная гипотеза найдется. Слушайте, вот будет здорово!
— Оно конечно. Особенно если бы у нас под рукой был — для проверки и контроля — тот самый параллельный мир, живущий впереди на пять лет.
Инга Авдюшко все это время молчала. И сейчас она ничего не сказала, только улыбнулась словам мужа.
Меня словно ударила эта прекрасная улыбка. И в то же мгновение я понял.
— Послушайте, Николай Пантелеймонович! Параллельный мир есть. Что вы знаете о кристаллографии?
— Ничего…
— Вот-вот. Надо взять все гипотезы шестьдесят восьмого года, или шестьдесят третьего, или какого захотите. Намеренно не узнавать ничего об открытиях, сделанных позже. И проверить, какие гипотезы удовлетворяют вашим критериям. И уже потом выяснить, какие из них себя оправдали. И если окажется…
Я сказал все, что хотел, и замолчал.
Авдюшко кивнул головой:
— По-моему, это хорошо придумано. Разрешите только спросить: почему именно кристаллография?
— Просто красивые имена первыми приходят в голову.
— Хм. А вы мне нравитесь, мой молодой друг. И я даже готов рассказать вам, за что получил премию. Я сделал в педагогике рисования открытие, гомологичное открытию гамбита в шахматах. Впрочем, об этом — как-нибудь в другой раз.
