Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов - Дозуа Гарднер (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗

У Массимо здесь нашлись друзья. Женщина со своим мужчиной. Женщина нам помахала, а мужчина, явно узнав Массимо, так же явно не обрадовался ему.

Он был швейцарец, но не из тех веселых швейцарцев, к которым я привык в Турине, — безобидных швейцарских банкиров, махнувших на выходные через Альпы, чтобы перехватить ветчины и сырка. Этот был молод, тверд, как стариковские ногти, в пилотских очках, с длинным узким шрамом по линии волос. Руки его обтягивали тонкие нейлоновые перчатки, на плечах была полотняная куртка с местом для подмышечной кобуры.

Женщина втиснула впечатляющий бюст в крестьянский свитер ручной вязки. Его расцветка казалась броской, сложной и агрессивной, как и сама хозяйка. Горящие глаза были густо обведены тушью, коготки — выкрашены красным, толстую часовую цепочку вполне представлялось возможным использовать вместо кастета.

— А, Массимо вернулся, — произнесла женщина. Сказано это было сердечно, но сдержанно. Таким тоном она могла бы говорить, покинув постель с мужчиной и желая побыстрее туда вернуться.

— Я привел друга, — сказал Массимо, усаживаясь.

— Вижу–вижу. И чем нас порадует твой друг? Он в нарды играет?

Нарды стояли на столе перед этой парой. Швейцарский наемник погремел костями в стаканчике.

— Мы очень хорошо играем в нарды, — спокойно сообщил он мне. Говорил он с особо пугающей интонацией опытного убийцы, которому уже нет нужды никого пугать.

— Мой друг — из американского ЦРУ, — сказал Массимо. — Мы пришли с серьезным намерением напиться.

— Как мило! Я могу говорить с вами по–американски, мистер ЦРУ, — вызвалась женщина и нацелила на меня ослепительную улыбку. — За какую бейсбольную команду вы болеете?

— За бостонскую «Ред сокc».

— А я без ума от «Грин сокc» из Сиэтла, — скромно сказала она.

Официант принес нам хорватский фруктовый бренди. Народ на Балканах серьезно относится к выпивке, потому бутылки у них обычно весьма причудливые. Эта была просто фантастической: невысокая, с травленым узором, со сложным изгибом боков и тонким горлышком, этикетка изображала Тито, Насера и Неру, поднимающих тосты друг за друга. В ее глубине плавали золотые блестки.

Массимо содрал золоченую пробку, забрал у женщины сигарету без фильтра и сунул ее в уголок рта. С узкой рюмкой в руке он стал другим человеком.

— Живали! — провозгласила женщина, и мы все влили в себя добрую порцию яда.

Искусительница назвалась Светланой, а ее швейцарский телохранитель — Симоном.

Когда Массимо объявил меня американским шпионом, я, естественно, решил, что парень сбрендил, однако этот ход оказался выигрышным. От шпиона не требуют много говорить. И никто не ждал, что я буду знать что–нибудь полезное или уметь что–то стоящее.

Впрочем, я проголодался и заказал тарелку закусок. Человек, который нас обслуживал, был не моим любимым официантом — возможно, его двоюродным братом. Он подал нам зеленый лук, пикули, черный хлеб, основательную порцию колбасок и деревянную миску сливочного масла. Вдобавок мы получили зазубренный чугунный нож и исцарапанную разделочную доску.

Симон отставил доску для нардов.

Все грубые изделия, лежавшие на столе, — нож, доска, даже невкусные колбаски — были итальянского производства. Я видел выгравированные вручную метки итальянских марок.

— Вы здесь, в Турине, на охоте, как и мы? — осведомилась Светлана.

Я улыбнулся в ответ на ее улыбку.

— Да, конечно!

— А что будете делать, когда его поймаете? Сдадите в суд?

— Американские обычаи требуют честного суда, — сказал я им. Симон счел мое замечание весьма забавным. Симон по натуре не был злодеем. Возможно, он проводил бессонные ночи в муках совести, перерезав кому–нибудь глотку.

— Так… — бросил он, поглаживая край своей грязной рюмки нейлоновым пальцем. — Даже американцы ждут, что усики Крысы покажутся здесь.

— В «Елене» собирается много народу, — согласился я. — Так что мысль разумная. Вы так не думаете?

Кто не любит, когда его мысль признают разумной? Они остались довольны. Возможно, я не очень походил на американского агента, но от шпиона, когда он хлещет фруктовый бренди и грызет колбасу, не ждут полного соответствия образу.

Мы все были благоразумны.

Опершись локтями о столик, Массимо веско вставил:

— Крыса умен. Задумал опять проскользнуть за Альпы. Вернется в Ниццу и Марсель. Соберет своих соратников.

Симон замер, не донеся до рта наколотый на острие ножа кровавый кусок колбасы.

— Ты вправду в это веришь?

— Конечно верю! Что говорил Наполеон? Для такого, как я, смерть миллионов ничего не значит. Загнать в угол Николя–Крысу невозможно. Он следует за звездой предназначения.

Женщина заглянула Массимо в глаза. Массимо был из ее информантов. Она не раз слышала от него ложь и привыкла к ней. Но она знала: ни один информант не лжет постоянно.

— Значит, сегодня он в Турине, — заключила она.

Массимо промолчал.

Она перевела взгляд на меня. Я молча погладил подбородок, намекая на то, что я кое–что знаю.

— Послушайте, мистер шпион, — вежливо обратилась она ко мне. — Вы, американцы, народ простой и честный, искусный в прослушке телефонов… Вас ничуть не заденет, если Николя Саркози обнаружится плывущим лицом вниз по реке По. Чем дразнить меня, как Массимо, почему бы не сказать попросту: где Саркози? Я хочу знать.

Я отлично знал, где должен быть президент Николя Саркози. Ему полагалось сейчас находиться в Елисейском дворце и заниматься масштабными реформами.

Симон не выдержал.

— Вам же самим нужно, чтобы мы узнали, где Крыса, верно? — Он продемонстрировал мне набор зубов, окованных швейцарским золотом. — Так скажите! Избавьте международный суд от лишних хлопот.

Я не был знаком с Николя Саркози. Дважды встречался с ним, когда он занимал пост министра по коммуникациям, — тогда он доказал, что хорошо разбирается в Интернете. Однако как журналист я вполне мог угадать, где спрятался бы Николя Саркози, не будь он президентом в Елисейском дворце.

— Шерше ля фам, — сказал я.

Симон со Светланой задумчиво переглянулись. Они хорошо знали друг друга, обстоятельства были им известны, так что сговариваться вслух этой паре не пришлось. Симон подозвал официанта, Светлана бросила на стол блестящую монету. Они сложили нарды, отодвинули от стола кожаные стулья. И молча покинули кафе.

Массимо поднялся и пересел на место, оставленное Светланой, чтобы наблюдать за двойной дверью на улицу. Потом прикарманил забытую женщиной пачку турецких сигарет.

Я разглядывал оставленную на столе монету. Большая, круглая, отчеканена из чистого серебра, с тонким изображением Тадж–Махала. «Пятьдесят динаров» значилось на ней латиницей, хинди, арабским и кириллическим шрифтом.

— Достала меня здешняя выпивка, — пожаловался Массимо, нетвердой рукой нахлобучив пробку на бутылку бренди. И положил пикули на кусок черного хлеба с маслом.

— Он придет сюда?

— Кто?

— Николя Саркози. Николя–Крыса, как ты его назвал.

— А, он–то, — с набитым ртом отозвался Массимо. — Думаю, в этой версии Италии Саркози уже мертв. Видит Бог, его многие пытались убить. Арабы, китайцы, Африка… он перевернул южную Францию вверх дном! За его голову заплатят столько, что можно будет купить «Оливетти» — вернее, то, что здесь осталось от «Оливетти».

Я сидел в летней куртке и дрожал.

— Почему здесь такая холодина?

— Перемена климата, — объяснил Массимо. — Не в этой Италии — в твоей. Вы в своей версии напортачили с климатом. Здесь, сразу после чернобыльской катастрофы, рванул большой французский реактор у границы с Германией… и все вцепились друг другу в глотки. Здесь НАТО и Евросоюз еще мертвее Варшавского договора.

Массимо сообщил это с гордостью. Я побарабанил пальцами по ледяной столешнице.

— Ты это не сразу выяснил, да?

— Крупные развилки всегда начинаются с восьмидесятых, — сказал Массимо. — Тогда случился большой прорыв.

— В смысле, в твоей Италии?