Машенька - Логинов Святослав Владимирович (библиотека книг txt) 📗
– Бабушка, – вставила Марина, – а вот мама говорит, что на травки просто мода такая, а на самом деле всё лечат плесенью, и раньше так не лечили.
– Ну, это не скажи…
Бабушка прошла в угол, где под висящими иконами стояло что-то вроде тумбочки, покрытой ветхой скатёркой. Бабушка редко захаживала туда и никогда не трогала скатерть, так что Марина думала, будто под божницей всего лишь подставка для сменяемого раз в году пучка вербы. Но оказалось, что под скатертью прячется полочка, а на ней несколько толстых, чёрных от времени книг. Бабушка распахнула одну из них и, не глядя в страницы, пропела чужим, заученным голосом, каким, бывало, сказывала о неведомой Смык или Одолень-траве:
– «Аще у кого рана глубоко подсечена, возьми в бане из подполья ростёт, аки гриб белый или пена, изсуши насухо в вольном жару; изсуша, изтолки мелко и просей ситом, смешай с добрым уксусом, упари в новом горшочке, и станет густо; тем помазуй рану пёрышком помаленьку из глубины наперёд, а не сверху; помажешь сверху, ино не добро – верх наперёд заживёт, а с исподи не заживёт, ино тяжело».
Маришка слушала разинув рот. Бабушка закрыла книгу, улыбнулась и спросила:
– Ладно ли я читаю?
– Ладно… – протянула девочка. – А что это?
– У меня тут и травнички, и заговоры, и Вертограды прохладные, и святые книги – всё есть.
Марина осторожно, двумя руками развернула книгу. Большие, неровно обрезанные листы густо покрывала вязь рукописных строчек. На широких полях располагались рисунки: заштрихованные кресты, а порой, видно для ясности нарисованный разлапистый лист или корень о двух концах. Отдельные буквы были вроде бы знакомы, но сколько Марина ни пыталась, она не сумела прочесть ни одного слова.
– Это на каком языке? – спросила она бабушку.
– Русские люди писали, – был ответ, – вот выучишься – все книжки тебе отойдут.
Тем же летом бабушка стала приучать Марину к лечебному делу.
Как-то Марина прибежала из деревни в слезах. Она долго и бессвязно жаловалась, бабушка хлопотала вокруг неё, утирала слёзы передником, наконец осерчала, цыкнула, брызнула в лицо водой с уголька, отчего слёзы мгновенно высохли, и потребовала отчёта.
– У Вовки Козны ячмень на глазу выбросило, – рассказала Марина. – Ты говорила: если ячмень – плюнуть надо. Я три раза плевала, и вчера, и позавчера, а он всё пухнет. Ребята смеются а Вовка прибить обещался.
– Эх, Машенька, видать, не так ты плевала. Харкнуть человеку в глаза всякий может, а тут с умом надо.
Бабушка наклонилась к уху и прошептала:
– У него на глазу паук сидит.
– Какой паук? – испугалась Марина.
– Злой. Вроде клеща, а не клещ. Впился, глаз сосёт, собой мохнат, жёлтый, глазки чёрные…
Марина вскрикнула. Прямо перед ней на полу сидел огромный, в локоть, паук. По жирному жёлтому брюху были раскиданы тёмные пятна и поросшие белесой щетиной бородавки. С жующих челюстей капал тягучий чёрный яд. Гадина глядела мимо Марины слепыми точками глаз и медленно перебирала цепкими суставчатыми лапами.
Волна чудовищного отвращения захлестнула Марину. Весь мир исчез, оставался только злой страшный паук.
– Плюнь! – откуда-то издалека истошно завопила бабушка.
Марина содрогнулась и, не соображая, что делает, плюнула. В ту же секунду паук лопнул и исчез без следа.
– Вот так и надо, – сказала бабушка. – Сейчас пойдём в деревню, и плюнешь своему Козне как положено.
– Я не пойду, – прошептала Марина.
– Что же, мальцу пропадать? – спросила бабушка. – Идём, у тебя получится.
С этого дня бабушка принялась учить Марину заговорам, тайным нашёптываниям, заклятиям. Главным в этом тёмном искусстве оказались не слова, которые неразборчиво бормотала ведунья, а те чувства, что она вкладывала в них. Бабушка и сама вполне понимала это и строго различала заклятья, что говорятся для больного, от тех, что нужны самому лекарю.
– Коли волосатик руку ест, то парь трижды на день по три дни берёзовым листом, а пока паришь, читай «Отче наш» до семи раз. А на четвёртый день возьми пучок Золотухи-травы, листики с ней обери да завари крепко. Руку в той воде парь с двойным заговором. А уж как дойдёшь до слов: «Свят! Свят!» – то язву-от веничком и хлещи, не шибко, но сердито: «Свят! Свят!» Тут гной раной хлынет, и волосатик покажется. Ты его рукой не трогай, а на траву прими и мотай потихоньку, да заговор читай поскушнее, рука чтобы не дрожала, и больного не перепугать…
– Бабушка, а зачем молитва нужна? Ведь бога-то нет!
– Ну, коли нет, так читай стихи. Только время заметь хорошенько, а то перегреешь руку, так один вред получится. Прежде часов не было, так и яйца под «Отче наш» варили. Один раз прочтёшь – всмятку, три раза – в мешочек. А совсем без заговора тоже нельзя – больной тебя слушает, ему и поспокойней.
С этим Марина соглашалась, тем более, что из книжек уже знала и о психотерапии, и об аутотренинге.
Она с лёту схватывала бабушкину науку, умела заворожить младенцу пупок, изгнать из старой раны вросший осколок кости или свести с лица огромную багровую бородавку. Но она никогда не делала этого без бабушки. Стыдным казалось, даже ради психотерапии, изображать из себя верующую, брызгать по углам святой водой и бормотать неразборчиво:
– Изыди, злой дух, изверг рода человеческого, изыди аггел сатаны…
Ну о каком «аггеле» можно всерьёз говорить в наши дни? Первая же скептическая усмешка разбила бы Маринкину уверенность в себе. Но в бабушкины заговоры Марина верила крепко.
Именно в эту пору Марина решила стать врачом – желание горячо поддержанное бабушкой, но из-за которого сразу же появилось множество дел, нечувствительно отнимавших время, так что порой не было расчёта ехать в деревню на короткие весенние каникулы. Потом пошли экзамены, выпускные да приёмные, и суматошная студенческая жизнь с обязательной летней практикой и стройотрядами. И среди лета уже становилось трудно выбрать неделю, чтобы побывать на хуторке.
Но однажды Мариной, которая тогда училась на третьем курсе мединститута, овладело странное беспокойство. Несколько часов она металась, не находя себе места, а потом, махнув рукой на занятия и никого не предупредив, отправилась в деревню.
