Сила всякого корешка - Дэвидсон Эйв (читать книги регистрация .txt) 📗
Левая тропинка, куда она ведет? Через некоторое время по ней можно дойти до крохотной деревушки Сан Хуан Баутиста. А до того? Она довольно долго тянется вдоль железнодорожных путей. Выходит к роднику. К маленькой речушке, которую часто посещают прачки и залетные художники-гринго. К различным участкам леса. К кукурузным полям. И к уединенному дому Исидро Чаче, curandero.
Карлос снял фуражку и вытер лоб. Осторожно огляделся по сторонам. Как ни в чем не бывало, совсем как ни в чем не бывало. Далеко-далеко крохотная фигурка пробиралась через поля, ведя осла с поклажей. Вполне возможно, что на осле везут топливо, древесный уголь из незаконно срубленных деревьев. Или, что куда проще, сами деревья. Что за наглецы эти ребята! Но человек находился слишком далеко, да и к тому же с этим делом можно повременить до следующего раза. На данный момент важно одно: что, по всей вероятности, его, Карлоса, никто не видит.
Он снова надел фуражку. Затем по-прежнему, как ни в чем не бывало, в сущности даже смело, он свернул на дорожку, уходившую влево.
Исидро Чаче был маленький уродливый жилистый человечек с больным глазом, служившим от случая к случаю предметом тихих настороженных пересудов. Зрячий он у него или нет? Некоторые утверждали, будто зрячий, будто на самом деле он может в один и тот же момент смотреть глазами в разные стороны, как мул. Еще все заметили, какой популярностью пользуется Исидро Чаче среди женщин, несмотря на свое уродство. И не только среди уродливых. В действительности люди слышали, как некая Мама Роса, бесстыдница, утверждала: "Дон Исидро - бык, а остальные мужчины - всего лишь бычки! Да он и щедр к тому же..."
Но у остальных мужчин имелись собственные тому объяснения. "Это все его амулеты да любовное зелье", - так шепотом гласило единодушное мнение. Зачастую после таких бесед не один мужчина, громко похвалявшийся своими мужскими достоинствами в ходе разговора в cantina [таверна (ам.-исп.)], потихоньку отправлялся в одинокий домик за городом, где одиноко проживал целитель, чье постоянное общество составляли лишь попутай, по слухам, родившийся еще до завоевания и говоривший на всех языках, да странного вида пес, который не говорил ни на одном. Однажды кто-то уж совсем заговорился и принялся утверждать, будто пес этот из породы нелающих собак. Однако все знали, что отцом этого человека был иностранец (не то турок, не то лютеранин, не то гринго, не то еврей), а потому подобное заявление звучало еще более нелепо.
Вполне очевидным казалось такое объяснение: Исидро Чаче лишил пса способности лаять при помощи своего колдовства, чтобы показать, до какой степени он не нуждается в предупреждениях собственной собаки. Пес даже не отличался свирепостью! Какой нормальный человек на всем белом свете стал бы держать собаку с иной целью? От одного этого задрожишь!
Тропа врезалась в выступ покатого холма и неспешно тянулась мимо еще крепких, но сильно заросших каменных стен, то под лучами солнца, то в тени. Может, тишина и не была там глубже, может, ему просто вдруг так показалось. Ему уже чуть ли не хотелось услышать недозволенный стук топора и его однообразное эхо. Но он его не услышал. Лишь что-то крадучись перемещалось в подлеске. Потом он внезапно очутился возле дома. Древний попугай что-то пробормотал, пес поднял голову и равнодушно опустил ее. Офицер полиции медленно подошел и уверенно оповестил о своем присутствии. Никто не откликнулся. Откуда-то донесся высокий слабый голос, не то говоривший нараспев, не то тихонько напевавший. Попугай нахмурился, внезапно превратился в двух нахмуренных попугаев, но это продлилось всего секунду. Карлос, пожалуй, приободрился, а вовсе не наоборот... казалось, мощного воздействия curandero и его дома достаточно, чтобы умерить его хворобу, какой бы она ни была. Он снова оповестил о своем присутствии и толчком распахнул дверь.
В доме стоял полумрак (естественно, как и положено) и запах (вполне отчетливый) дыма горящих дров, трав, рома и ряда прочих вещей, а среди них - узнаваемый незамедлительно, с первого же раза - самого Исидро Чаче. Он сидел на корточках на полу, напевая свою странную песню, разбрасывая по полу разноцветные семена из крашеной тыквенной бутыли, разглядывая образовавшийся рисунок в свете единственного солнечного луча, затем опять собирая семена, чтобы вновь их рассыпать. Песня его внезапно стихла. "Abuelita [бабуля (исп.)] Ана должна умереть", - сказал он прозаичным тоном. Из слабого и высокого голос его превратился в вязкий и мощный.
Карлос весь сжался. Неужели curandero намеревается... Потом он вспомнил, кто такая Abuelita Ана и успокоился. "Сколько лет ее помню, она все умирает", - сказал он. Бабушка Ана под двадцатислойными одеждами, ее поднос с таблетками, целебными мазями, примочками и эликсирами; пальмовые ветви, четки и иконы, ее амулеты на счастье и ее патентованные лекарства с изображениями и подписями серьезных бородатых испанских докторов... и прежде всего, ее длинные, толстые и грязные ногти желто-серого и черного цвета.
Исидро Чаче кивнул. "Я не давал ей умереть, - сказал он. - Но я больше не смогу этого делать. Быть может, сегодня... Быть может, завтра... - Он пожал плечами. - Кто знает?"
- А как вы себя чувствуете, Сэр Целитель?
- Я? Очень хорошо. Господь и святые любят меня, - он усмехнулся.
Карлос вспомнил, что он - полицейский, а к славным обязанностям полицейского никто не относится с презрением, и сказал: "Надеюсь, вас никто не беспокоил".
Знахарь широко раскрыл оба глаза, и больной, и здоровый. "Беспокоил _меня_? Да кто бы посмел? - сказал он, - вот _вас_ кто-то беспокоил".
Взгляд Карлоса Родригеса Нуньеса замер. Он вздохнул, и этот вздох перешел в рыдание. Не вполне владея голосом, он поведал целителю о своих бедах... какие жуткие голоса ему слышатся, какие жуткие видятся лица, как болит тело и голова, как она кружится, как двоится у него в глазах, как недружелюбно и враждебно относятся к нему люди и - наконец - как он боится потерять работу.
Если не хуже того.
Выражение лица curandero, слушавшего, кивая головой, не сильно отличалось от выражения на лице доктора Оливеры. "Pues [так (исп.)]. Не думаю, чтобы в данном случае мы имели дело с последствиями непочтительности, - неторопливо, как бы размышляя, произнес он. - Вы не охотник, не лесоруб, вряд ли вам случалось оскорбить Олений Народ или Маленький Народец... а даже если и так, они, как правило, мстят иным образом. Повторяю: _как правило_. Но - пока что - мы не станем останавливаться на этом".
- Так что же? Сглаз? Много приходится слышать чепухи по этому поводу. В сущности, взрослые люди крайне редко оказываются жертвой Сглаза; кого действительно нужно беречь, это детей...
Он оговорил различные возможности, не обошел и расстройства желудка или его неспособность действовать с необходимой частотой, недомогание, от которого, у него, Исидро Чаче, имеется множество отличных трав. "Но, возразил полицейский, - дело не в этом, уверяю вас".
Чаче пожал плечами: "Ну, а что вы сами предполагаете?"
Тихим-тихим голосом Карлос пролепетал: "Колдовство. Или яд".
Чаче медленно печально закивал. "Восемьдесят процентов телесных недомоганий, - согласился он, - происходит по одной из этих двух причин".
- Но кто?.. Но почему?..
- Вы говорите, как идиот! - рявкнул знахарь. - Вы - офицер полиции, у вас сто тысяч врагов, и у каждого сто тысяч причин. _Почему_ не имеет большого значения, а вот _кто_: знание об этом пригодилось бы, тогда мы смогли бы наложить встречное заклятие, но и это не главное. Мы _не_ знаем _кто_, нам известно только о _вас_, и именно _вами_ мы должны теперь заняться.
Карлос робко промямлил: "Я понимаю. Понимаю".
Он смотрел, как Чаче снова рассыпает зерна, делает ему guardero [амулет] из ракушек, камешков и клочков ярко-красной шерсти, как он окуривает его удушливыми травами и кадит над ним ароматическими смолами, и совершает прочие знахарские ритуалы; в завершение указаний целитель предупредил его о необходимости соблюдать осторожность во всем, что касается еды и питья.
