Смерть этажом ниже - Булычев Кир (электронные книги без регистрации txt) 📗
Обратно к гостинице Шубин пошел другой улицей – заблудиться было трудно, город распланировали в девятнадцатом веке по линейке. Стало теплее, и белый снег остался только во дворах. Крыши были мокрыми, тротуары и мостовые покрывала кашица, которая брызгала из-под колес набитых народом автобусов. Над очередью, что стояла за грейпфрутами, висел приклеенный к стене неровно написанный лозунг: «Защитим чистый воздух!» Борьба за чистоту окружающие среды, отраженная в лозунге, висевшем слишком высоко, чтобы его не сорвали походя, вызвала в Шубине раздражение. Он вспомнил о Борисе и ощутил сочувствие к химзаводу.
Солнце блеснуло сквозь сизые облака, и сразу же его закрыла туча. Пошел холодный дождь. Очередь покорно мокла, накрывшись зонтиками. Шубину показалось, что дождь воняет, и он пожалел, что не взял зонтика.
Николайчик пришел в два. Он долго снимал пальто, складывал зонтик.
– Вы хорошо отдохнули? – спросил он.
– Спасибо.
– Я забыл провентилировать с вами вопрос питания, – сказал он. – На Луначарского есть приличная диетическая столовая. Но туда надо ходить до часу или после трех, потому что днем там много посетителей.
Он был очень тоскливым человеком, под стать погоде. Прошел в комнату, уселся за письменный стол, разложил на нем мятую бумажку, ту же, что пытался зачитывать утром в машине.
– Сейчас мы с вами направляемся на прием к товарищу Силантьеву. Будет чай.
– С колбасой по талонам? – спросил Шубин.
У него разболелась голова, не привык к здешним миазмам.
– Ценю юмор столичного жителя, – сказал Николайчик. – Однако снабжение по талонам для нас, провинциалов, имеет свои преимущества, так как вводит социальную справедливость. Этим ликвидированы очереди за дефицитом. Если же вы намерены шутить на эту тему у товарища Силантьева, я бы не советовал, потому что он не разделит вашего юмора. Снабжение нашего города представляет большие трудности, и товарищ Силаньтьев на своем посту сделал немало для улучшения быта наших граждан.
Произнеся такой монолог, Николайчик выдохнул с шумом воздух и уставился в окно. Шубину показалось, что его выключили.
Без стука вошла Эля. В той же кепке и кожанной куртке.
– Федор Семеныч, – обратился она к Николайчику. – Вам еще на «Французскую коммуну» надо успеть. Забыли, что ли?
– Да, – проснулся Николайчик. – И в самом деле забыл.
Он смущенно улыбнулся, и Шубин подумал, что он бывает обыкновенным и даже добрым. Николайчик долго одевался, почему-то стал открывать зонтик в крошечной прихожей, не смог пройти с ним в дверь и снова закрыл его.
Эля стояла посреди комнаты, оглядывая номер с любопытством, словно пришла к Шубину домой и хочет понять, как живет знаменитый корреспондент-международник.
– Вы машинку пишущую всегда с собой возите? – спросила она.
– Всегда.
– Чтобы когда мысль придет, ее сразу схватить, да?
– Примерно.
Николайчик захлопнул за собой дверь и громко затопал по коридору.
– Мне пора, – сообщила Эля, не трогаясь с места.
– Скажите, Эля, он всегда такой или бывает другой?
– Он вполне приличный, – сказала Эля. – Только запуганный. Его из гороно выгнали, за прогрессивность. С тех пор он боится. Я думала, что когда он квартиры дождется, перестанет боятся. А он уже привык.
Эля засмеялась.
Дверь открылась, Николайчик сунул голову внутрь. Шляпа задела за край двери и упала. Николайчик присел на корточки и спросил:
– Мы не опоздаем, Эльвира?
– Я быстро поеду, – сказала девушка. – А мы о вас говорили.
– Я знаю, – Николайчик поднялся, напялил шляпу. – Я слышал.
Они ушли, но через минуту снова заглянула Эля.
– Я его отвезу и прямо за вами! Вы пока одевайтесь.
Горисполком занимал солидный, с колоннами, трехэтажный дом, в котором, вероятно, когда-то была гимназия. Когда они шли по широкому коридору, Шубин заглянул в открытую дверь и увидел, что пространство за ней разгорожено фанерными стенками, которые не доставали до потолка. Из-за стенок стрекотали машинки и стоял гул голосов. По коридору слонялись посетители, некоторые стояли, прислонившись к стенкам, или сидели на подоконниках. Последняя дверь в коридоре была обита пластиком. Справа и слева от нее были черные застекленные таблички. Справа – «В.Г.СИЛАНТЬЕВ», слева – «В.Г.Мышечкина». Мышечкина была изображена куда более мелкими буквами.
В приемной, где по обе стороны высокого узкого окна стояли столы и за ними сидели две пожилые секретарши, Эля сдернула кепку.
– Привела, – сказала она.
– Пусть товарищ подождет, – сказала правая секретарша. – У Василия Григорьевича совещание.
– Вы сидите, – сказала Эля, – я пойду Николайчика встречу. Он всегда здесь плутает. Сколько раз был, а плутает.
Шубин уселся на мягкий стул, рядом с дверью в кабинет. Дверь была обита таким же пластиком, как и внешняя, и возле нее висела точно такая же табличка.
Секретарши на Шубина не смотрели. Из кабинета долетали обрывки фраз, разговор шел на повышенных тонах.
– У меня детей из города увозят, – басил начальственный голос. – Завтра они по Свердловску понесут.
– Ты же знаешь, Василий Григорьевич, – отвечал другой голос, тоже начальственный, но повыше. – Все это бабьи сплетни. Кирилл, подтверди.
– Опасность сильно преувеличена, Василий Григорьевич. Мы неперерывано проводим замеры. Зараженность не увеличивается.
Третий голос был совсем не начальственный. Тенор.
– Кирилл – специалист. Ему за это деньги платят.
– Кто платит? Кто платит? – рычал Василий Григорьевич. – Ты же знаешь, что они митинг назначили на завтра?
– А вот это надо пресекать, – сказал второй голос наставительно. – Ты же понимаешь, с какими это делается целями и кому это нужно?
Возникла пауза. Потом Василий Григорьевич сказал, тоном ниже.
– Хоть вонь бы убрали. У меня сейчас из Москвы один будет...
– Откуда?
– Из Москвы.
– Я имею в виду – кто его прислал?
– Нет, не думай. По линии «Знания». Международник.
– Ну и что? Знаем мы этих международников.
– Вот я и говорю: нанюхается наших амбре, вернется, и в ЦК!
– Точно международник?
– Ну что ты заладил! Точно. Позавчера по телевизору выступал.
– Когда мне телевизор смотреть? Ты Кириенку предупредил?
– Милиция без меня знает. Но я думаю... всегда лучше запретить, чем разгонять.
– Должны быть зачинщики. Надо обезглавить.
– А перестройка?
– Мы не шутить собрались.
– А я и не шучу. Мне еще тут работать. У тебя Москва есть – прикроет. А меня кто прикроет? Ты?
Была пауза. Потом невнятное бурчание отдалившихся от двери голосов. И снова, уже понятнее:
– Отправь их куда-нибудь. Это в наших общих интересах.
– Наши общие интересы – служение народу.
– Смотри, как заговорил. Место бережешь?
– А мне еще до пенсии далеко. У тебя в списке Синявская... знакомая фамилия.
– Из пединститута.
– Давно на пенсию пора. А то еврей, который на площади сидел, голодал? Помнишь, Кириенко его на пятнадцать суток?
– Борис Мелконян. Он в списке есть.
– Арменин?
– Может, и еврей.
Снова была пауза. Потом:
– Возьми свою цидулю. Не буду я связываться. Пускай митингуют.
– Ты свое место так не спасешь. Им только дай палец.
– Лучше бы об очистных побеспокоился. Вторую очередь пустил, а об очистных опять забыл.
– А что я могу? Я же пишу, звоню – а мне: давай план!
– Детей из города вывозят.
– Положение нормализуется. За ноябрь аварийных сбросов не было.
– Я могу утверждать, что принятые меры должны оказаться действенными, – произнес долго молчавший тенор.
– А у меня письмо доцента Бруни. Он меня предупреждает санитарной инспекции не верить, потому что вы в кармане у Гронского.
– Василий Григорьевич, ну кто этому Бруни верит?
В приемную быстро вошел Николайчик. В руке он мял мокрую шляпу.
– Вы здесь? Как хорошо! Меня задержали, – сказал он. – Вас еще не приняли?