Бегство Ромула (Летящая - 7) - Дмитрук Андрей Всеволодович (книги онлайн txt) 📗
- Почему вы не верите мне? Как мне доказать, что я не замышляю зла против вас?
Ромул только вздохнул.
- ...Учитель обожал готику. Шоколадный дуб стен. Пестрые клинки витражей. Епископские резные кафедры и кресла со спинкой в рост жирафа, увенчанные зубцами и крестами. Учитель сказал Ромулу, боком сидя в кресле-небоскребе, раскинув пурпурную мантию по подлокотникам:
- Соблаговолите объяснить мне, почему столь огорчена ваша нареченная невеста? Как вы, рыцарь, дерзнули быть жестоким с Розалиндой, кроткой голубицей, беззаветно любящей вас?
- Разве она не открыла вам свою душу. Учитель?
- Нет. - Дрогнули козырьки седых бровей, судорога гнева зазмеилась по длинному сухому лицу. - Она уязвлена, но чувство Розалинды к вам не остыло. Она молчит, хотя надлежало бы...
- Учитель, - впервые в жизни решился Ромул перебить того, кому поверяли самое сокровенное все три тысячи жителей братства. - Учитель, спасите меня, ибо пришли губительные сомнения, и нет мне покоя даже ночами.
- Рассказывайте, рыцарь. - Старик величественно откинулся на спинку кресла, смотрел свысока, надменностью скрывая раздражение.
Горло Ромула сжалось. О чем же рассказывать? О том, как год за годом проходил он по центральной площади столицы, по гигантской мозаике, изображающей Муз и Гениев с Дарами Свободных Искусств? Проходил под сахарным портиком Эрехтейона, а по левую руку рыбой-пилой, вставшей на хвост, целился в желтое неземное небо Кельнский собор, а по правую руку надувал затканные барельефами паруса башен храм Кандарья-Махадева, а прямо за спиной Микеланджелова Давида лезли в глаза, оттесняя друг друга, и арка Тита, и колонна Траяна, и православные золотые луковицы... Рассказать, как год за годом накапливалось в нем пресыщение всеми этими подлинниками; как начало вызывать тошноту всеобщее безудержное преклонение перед каждым старинным кирпичом или бубенцом от конской сбруи? Как раздражали вечные лаурянские самовосхваления - с высоких трибун и в интимном застолье: мы-де последние, истинные блюстители человеческого естества, стражи нетленных ценностей?.. Страшно превращение целой планеты в музей, декорацию, кладбище!
Ромул выдавил из себя лишь одну короткую фразу:
- Учитель, мне необходимо побывать на Земле.
Наставник братства, великий философ и художник, должен был понять молодого пилота. Успокоить мудрым, терпеливым словом, доказать справедливость уклада Лауры. Тогда Ромул еще не ожесточился; стоя перед готическим троном, лихорадочно ждал сострадания, прохладной руки на пылающий лоб. Ждал раскрытия каких-то светлых, человечных тайн, несходных с назойливой повседневной пропагандой.
Но Учитель задышал прерывисто и яростно: побелели, стиснув подлокотники, холеные пальцы, злобно сверкнул на них гранатовый пастырский перстень. Сотни лет не слыхано в братстве, да что там - во всей планетной общине подобного кощунства! Он вдохновенно обличал. Высоким сварливым голосом обрушивал громы на прародину. Самообновление, бессмертие... Наконец, этот Переход! Отказ от тела, выстроенного эволюцией! Путь Земли не ошибка, а чудовищное преступление. Возгордившийся вид. Последний островок подлинного, исконного человечества - колония на Лауре, а так называемые земляне - только искусственные монстры, без морали, без чувств...
Все те же общие места; стереотипы, жесткие, как ошейник. Внезапно в груди Ромула сгустилась тошнота. Он отвернулся и не попрощавшись пошел к выходу - высоченным костельным дверям с рельефами из священного писания...
- ...После всего того, что говорят нам об отступниках-землянах наши Учителя и книги, мне чрезвычайно сложно было бы сразу довериться вам, Виола. Не обессудьте, но даже вы, совершившие Переход, не в силах представить себе...
- Мы представляем, - кивнула Виола. - И очень, очень вам сочувствуем. Нам горько, потому что мы ничем не можем помочь. Пока вы не позовете сами.
- Увы, сочувствие и жалость всесильных оскорбительны для столь гордого существа, как лаурянин, - сказал Ромул, успокаиваясь, поскольку уже отчетливо представлял свое ближайшее будущее и не противился року. - Более оскорбительны, чем поражение в открытом поединке, пусть даже он закончился бы моей гибелью.
- Какой поединок? Какие оскорбления? О чем вы, Ромул? - Она опять схватила его руки, изо всех сил сжала. - Поймите же, поймите, со всей вашей гордостью - вы вернулись домой. В свой настоящий дом. На Землю.
Бережно и решительно он освободился от ее пожатия, отступил на шаг, церемонно склонил голову.
- Изволите ошибаться. Мне нет места ни на Лауре, ни среди бестелесных и всемогущих. И если вы воистину благородны и терпимы, вы не отнимете у меня права поступить по своему усмотрению.
- Ромул, поверьте, мы остались такими, как были... Только перешли на новую энергетическую основу, понимаете?
- К великому своему стыду, нет.
Виола нетерпеливо топнула ногой. Она была так по-девчоночьи непосредственна, что Ромул на мгновение перестал верить в ее геологический возраст, в Переход - во все, кроме самой Виолы, которая мучится, объясняя тупице-гуманитарию азы абсолютистской физики.
- Ах, это же так просто! Вымирают животные, разрушаются планеты, гаснут звезды, но Вселенная в целом не стареет, она все время развивается, рождает новые миры... Понимаете? Целым правит закон, обратный закону части. Мы овладели первичной созидающей силой, потребляем ее, как раньше химическую энергию пищи и воздуха, наши нынешние тела - модулированные участки единого поля... Теперь мы сильнее, быстрее и универсальнее любых машин. Но при этом остаемся мужчинами и женщинами, ибо природа развития в борьбе и слиянии двух начал. У нас разнообразные характеры, мы совершаем массу глупостей, только... Мы свободны, Ромул. Переход не был ни экспериментом, ни чьей-то прихотью. Он закономерен, как утро после ночи, он не наступил внезапно. Сначала механические костыли для стремящегося к покою, смертного белка: регенераторы, киборгизация. Затем регулярные обновления клеток. И наконец, превращение тела в упорядоченное энергетическое поле...
- Все это более или менее постижимо для такого дикаря, как я, - в смиренной позе выслушав Виолу, тихо проговорил Ромул. - Но, с вашего милостивого разрешения, я все же поступлю так, как мне подскажут мои принципы.
