Собиратель костей - Дашков Андрей Георгиевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Мы увидели его волосатую грудь и впалый мускулистый живот, пересечённый слева от пупка вертикальным шрамом. Потом его заслонили плечи и чудесные густые волосы красотки двухметрового роста.
– Поцелуй моё сердце, шлюха! – приказал чужак Долговязой.
И гордая Мадлен – надменная, несносная, несгибаемая Мадлен, которая всегда сама выбирала себе мужчин, безжалостно играла с ними и никому не принадлежала душой, Мадлен, чей острый язычок был способен уязвить самых отпетых бандитов в округе, Мадлен, за которой самолюбивые цыганские принцы недавно бегали, как щенки, – покорно опустилась на колени и стала облизывать этим своим язычком, доводившим её любовников до неистовства, его левую грудь.
Пока она делала это, человек в красном даже не смотрел на неё. Он смотрел на нас с презрительной улыбкой, которая возникала так часто. Он бросал нам изощрённый вызов и ожидал ответного хода. Желательно не такого тупого, какой сделал Малютка Лох.
В ту минуту я возненавидел наших трусливых болванов, а заодно и себя, и почти полюбил незнакомца. Он продемонстрировал мне силу, но источник её каждый должен был найти и открыть самостоятельно. Если я сделаю выбор, мне предстоит трудный и смертельно опасный путь. Однако это будет путь, а не барахтанье в грязи, от которой нельзя отмыть даже лицо и руки – не то что душу…
Все смотрели будто заворожённые, как мелькает влажное розовое жало между коралловыми губами, как оно сладострастно трепещет, играя с соском мужчины. Мой изголодавшийся парень зашевелился в штанах, и я едва не выронил кружку с пивом. Чужак оставался абсолютно холоден и спокоен. И все увидели невероятное: в какой-то момент язык Мадлен раздвинул кожу у него на груди и проник внутрь. Она застонала; дрожь прошла по её телу; ногти впились в его живот. Не знаю, к чему она прикоснулась, но когда язык выскользнул, с него капала кровь…
Незнакомец взял женщину рукой за подбородок, поднял с колен и прошептал что-то на ухо. Не иначе, назначил место встречи, где собирался получить своё. При этом у Мадлен было такое лицо, словно её, сироту, наконец приласкала отыскавшаяся мать. И накормила грудью – дала напиться багрового вязкого молока…
Выслушав его тёмный шёпот, она тут же ушла. За плечами у неё сидел огромный инкуб, и её грациозная походка изменилась под влиянием похоти. Мадлен двигалась так, словно по её ляжкам непрерывно текло…
Кроме Долговязой, чудовище в человеческом облике подчинило и меня – на гораздо более долгий срок.
Незнакомец выбрал себе столик, за которым пожелал сидеть один. После Малютки Лоха никто не оспаривал его прав. Я принёс ему пиво, и он дёрнул за другой конец связавшей нас невидимой нити.
– Как тебя зовут, деточка? – спросил этот мнимый ровесник, отхлебнувший эликсира бессмертия из чаши самого сатаны, когда тот отвернулся. Я действительно чувствовал себя сопляком рядом с ним.
– Адам, – промямлил я и только потом сообразил, что впервые за много лет произнёс своё настоящее имя.
– Ха! Слишком много чести. Я буду звать тебя… – он щёлкнул пальцами и на секунду закрыл глаза, словно рылся в памяти, – Санчо. Ты пойдёшь со мной, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Мне нужен смышлёный помощник, знающий эти места. Ты сгодишься. Только сними с себя бабьи тряпки, и я дам тебе шанс стать мужчиной!
Я послушал его и сделал так, как он приказал. А разве у меня был выбор? Я заглянул на дно его изумрудных глаз и понял: выбора нет. На дороге моей судьбы в тот вечер не оказалось развилки.
…Напоследок он назвал мне ещё одно имя.
– Я – Габриэль, – просто сказал он, как будто это должно было исчерпать моё любопытство.
(Я долго не мог произнести вслух этого имени. С ним была связана одна старая, светлая и романтическая легенда – история любви Габриэля и Эльги, чьи имена вливаются друг в друга, конец первого служит началом второго и наоборот. Это была легенда из моей далёкой страны, и я не мог не думать, что он употребил имя намеренно. Но без Эльги оно было, словно… ампутированная конечность. Чужое, присвоенное, заимствованное из другой истории, будто кожа, содранная с невинного человека…)
Одна мысль не давала мне покоя, и я много раз возвращался к ней. Он мог бы сделать своим рабом кого угодно. Но почему он выбрал именно меня?
Я посетил свою конуру лишь затем, чтобы захватить кое-какие вещи. Однако, лёжа в раздумье на голой кровати, решил не брать ничего. Я хотел бы не только оставить тут тряпки, но и отбросить «хвост», словно ящерица. Прижатый каблуком «хвост» – моё ущемлённое достоинство. Я был внутренне готов к обновлению, другой жизни, нехоженной дороге – и уже начинал ненавидеть все, что связывало меня с Боунсвиллем. Здесь не за что цепляться, не о чем сожалеть. Пропащие годы… Но прежде была гораздо более яркая история…
Чужеземец заразил меня болезнью, для которой не придумано названия. В его дыхании был вирус цыганщины, в уверенности – неприкаянность, в жажде – отрицание, в спокойствии – одержимость, в опустошённости – свобода.
Я задул свечу и закрыл дверь.
Хозяйка ждала на лестнице, чтобы напомнить в очередной раз о просроченной плате. Мелочная, суетливая курица. Теперь она казалась мне смешной… Я, не глядя, сунул ей пригоршню медных монет, которые раньше пересчитал бы до единого гроша.
Никому ничего не должен. Все мои долги – впереди.
2
Ещё недавно мне казалось, что падать некуда, но вот нижняя точка моего падения. Я сижу в тёмной комнате отеля, а в соседней спальне Габриэль и Мадлен предаются безудержной страсти. Не уверен насчёт его экстаза, но она-то уж точно вне себя. Я слышу их тяжёлое дыхание, его агрессивное рычание, её бесстыдные стоны, визги, сосущие звуки и непристойные словечки, которыми она осыпает и подстёгивает любовничка (впрочем, любовничек, кажется, и без того хорош). Но для меня эти словечки – как укусы пчёл, как прикосновения к свежим ранам, как поцелуи окровавленных губ, запечатлённые на чёрной гниющей коже…
Моё сердце тоже кровоточит. Я предал свою незрелую любовь, даже если перепутал её с похотью. Что бы там ни говорили, похоть – снаружи, а любовь – внутри… Я считал малодушным заткнуть уши или попросту сбежать. Не лучше ли умереть, как мужчина, ворвавшись в спальню с ножом в руке? Я ведь знал, что не успею вонзить клинок ему в спину. Со мной случится то же, что с Малюткой. А если сверху окажется Мадлен? Я догадывался, что сделает Габриэль. Он заставит меня убить её – как бы случайно, по ошибке, в состоянии аффекта. Он свяжет нас кровью. Я принесу ему человеческую жертву, и он примет её благосклонно. Это будет жертва от себя – себе же. Через меня. Я – всего лишь посредник в его жутковатых играх. Так что мне оставалось лишь ждать, копить злобу, искать источник силы и надеяться, что когда-нибудь её окажется достаточно, чтобы разорвать тёмную цепь, которой он сковал меня.
Другие постояльцы отеля тоже невольно слушают ночной концерт. Никто не смеет возмутиться. На всех девяти этажах – оцепенелая тишина. Кстати, отель называется «Турист». Все уже начали постепенно забывать, что означало это слово. Оказывается, в старину было полно кретинов, которые путешествовали исключительно ради собственного удовольствия. Можете себе такое представить? Это было что-то вроде общедоступного развлечения, к тому же – почти совершенно безопасного. А костями тогда интересовались разве что археологи, палеонтологи или законченные извращенцы…
Чтобы отвлечься от происходящего за стенкой, я думал о тех невообразимых временах и пытался представить себя шагающим к горизонту – просто так, от скуки и безделья, – или разводящим костёр посреди тёмного дикого леса – тоже просто так, чтобы отдохнуть на природе. Пока я думал об этом, наступила глубокая ночь, и внутри чёрной рамы окна ярко запылали звезды…
Постельные утехи возобновляются. Мадлен плевать на всех. Она не принадлежит себе. Она вопит, как кошка, раздираемая инстинктом. Уже непонятно, что выражают её дикие вопли – наслаждение, боль или ужас перед наступающими кошмарами.
