Комната для гостей - Абрамов Александр Иванович (книга жизни txt) 📗
— заедала старика бессонница, да днем и некогда было. И в ту самую ночь он пришел туда, когда Маргарет и дядюшка уже спали. Подошел к двери и обмер — за дверью свет. Хотел бежать, да любопытство пересилило. Приоткрыл дверь и видит: не фонарь, не свеча, а какое-то странное оранжевое сияние около камина. И все ширилось оно, как пламя костра, сопровождаясь каким-то монотонным жужжанием. А когда в комнате стало светло как днем, Себастьян, по его словам, совершенно отчетливо увидал в этом оранжевом ореоле двух человек. Это я говорю — «человек», а Себастьян сказал — «чертей, только голых и белых». Один из них будто бы повернулся к нему и сказал что-то вроде «спасибо». Себастьян охнул и грохнулся на пол. Там его и нашел в глубоком обмороке услышавший шум дядя.
— Бывает, — сказал я, щелкнув по бутылке виски, стоявшей на столике, — если вот этим лечишься от бессонницы.
— Я тоже так подумал сначала. Но слушайте дальше. Дядя Джон пуританин, ни виски, ни пива в рот не брал да и слугу-пьяницу не стал бы держать. А уж в расстроенном воображении его никак не обвинишь — спросите кого угодно в округе, хоть судью, хоть каноника. Но он в точности дублировал опыт Себастьяна. Кажется, на следующую же ночь. И все повторилось.
— Что именно?
— Все. Не похожее на огонь сияние и голые черти. Себастьян клялся мне, что дядя так именно ему и сказал. Дядя Джон даже разговаривал с ними, вернее, слышал их разговор. Один из них шагнул к нему, направил на него какую-то штуку — Себастьян так и не понял из слов дяди какую — и раздельно произнес: «Ты… кто?» Старый Джон, человек не робкого десятка, обомлел и молчит, только губы дрожат. Тогда другой черт или призрак говорит первому: «Отключайся… он нас боится». И все исчезло — и привидения и свет. А дядя, еле живой, добрался до постели. Когда Себастьян на другой день привез врача, старику было совсем плохо. Инфаркт миокарда.
— И вы поверили Себастьяну?
— Дядя рассказал не только ему. И врачу.
— Любопытно. Что же говорит врач?
— Что может сказать врач? — пожал плечами Родгейм. — Девяносто девять из ста скажут то же самое. Расстроенные нервы, самовнушение, галлюцинация. Дублированная галлюцинация? Чушь, конечно.
— Значит, привидения? — засмеялся я.
Но Родгейм даже не улыбнулся.
— Не знаю, — искренне сказал он. — Хочу узнать. Потому и торчу здесь, в каменной мышеловке. Уже три раза ночевал в этой проклятой комнате. И — ничего. Но я не сдаюсь, у меня йоркширское упрямство — жду. Даже литературу подобрал по этой части.
Он с шумом отодвинул кресло и пнул ногой стопку древних книг в пожелтевших кожаных переплетах.
Я поднял одну из них. Старый, пропахший сыростью том инкварто. На пергаментном титульном листе затейливой черной вязью надпись: «Двести сорок возможных способов избавления от привидений, а также домашних духов, пенатов и ларов, собранные магистром богословских наук преподобным Стивеном Хоуардом». Открыв наугад страницу, прочел: «…а также зажечь в тигле черную смолу и, положив правую руку на библию, выплеснуть содержимое тигля в лицо призрака». Я захлопнул книгу.
— Полезная книжечка. Остальные такие же?
— Такие же, — засмеялся Родгейм. — Только время зря потерял.
— Ну ладно. — Я встал и возбужденно потер руки. — Сегодня же я ночую в комнате для гостей!
— Э-э… как же так? — неуверенно произнес Родгейм. — Ведь вы гость все-таки.
— Вот именно, — подтвердил я. — Священное право гостя — ночевать в комнатах с привидениями. Разве не об этом говорится в ваших книгах?
Родгейм все еще колебался: любопытный шотландец боролся в нем с осторожным хозяином.
— Ну хорошо, действуйте. — Он решительно поднялся. — В случае опасности стучите по полу. Моя комната под вашей.
— Принято, — сказал я. — Ведите.
Место моего будущего ночлега оказалось небольшой комнатой с красными шелковыми обоями. Узкая кровать, покрытая клетчатым пледом, находилась в глубокой нише, а напротив, рядом с камином, возвышалось большое прямоугольное зеркало без рамы; в нем отражалась пышная стать хозяина со свечой, моя улыбающаяся физиономия и за нами — вся комната, темная и страшноватая в неверном свете свечи.
— С богом, — сказал Родгейм. — Я вам свечу оставлю. Все-таки веселее. Значит, если что — стучите.
Он поставил подсвечник на каминную доску рядом с зеркалом, пожал мне руку и вышел. Я остался один.
Сначала огляделся, потрогал зачем-то кровать, подошел к зеркалу. Непонятная неуверенность возникала во мне, я уже готов был сожалеть, что отважился на этот идиотский эксперимент.
— Кретин, — сказал я вслух.
И тут же понял, что боюсь. А затем рассердился: мне ли, посланцу самой антирелигиозной науки, трепетать перед привидениями.
— Глупости, — громко продолжал я и насильственно улыбнулся. Улыбка в зеркале получилась кривая и болезненная.
«Плохо раньше зеркала делали, — подумал я. — Ложусь спать и плюю на всех призраков, хоть голых, хоть одетых».
С проворством солдата третьего года службы я разделся и юркнул в постель. Дрожащий огонь свечи отражался в зеркале и, падая на красную стену, вызывал на ней причудливую игру теней. Вспомнились строки: «Как ложен свет! На стенах тают тени. Тропические жаркие цветы, престранные забавные виденья — капризы уязвленной темноты». Кажется, я сам когда-то написал их. А может, не я? Веки сонливо смыкались, мысли расплывались, как тени; надвигался сон.
Проснулся я от странного металлического стука, как будто неопровержимый метроном четко отсчитывал секунды. Я открыл глаза. Блеклый оранжевый свет исходил из зеркала. С каждой секундой он становился ярче, и в нем появились серебристые искорки. Они загорались и гасли, вспыхивая на пределе. Звук метронома участился, превращаясь в монотонное гудение: казалось, огромный мохнатый шмель, заблудившись, влетел в комнату и бился о зеркало, пытаясь найти спасительный выход. Искорки вспыхивали все чаще и чаще, сливаясь в сплошную серебряную завесу, и вдруг в ней, как на экране на месте зеркала, на фоне незнакомых приборов возник голый, улыбавшийся человек. Нет, нет, не голый — в туго обтянутом по телу белом трико. Широкий красный ремень сильно оттягивала какая-то машинка, похожая на игрушечный кольт. Заметив, что я выжидающе смотрю на него, он отстегнул «кольт» и направил дуло мне в грудь.
Я ожидал закономерного «Руки вверх», но услышал:
— Не бойся.
Вернее, это не было произнесено. Слова возникли в моем мозгу сами, голоса я не услышал. «Телепатия», — подумал я. В трубке у «призрака» опять что-то щелкнуло.
— Не совсем телепатия, но, в общем, ты прав. Мы давно отказались от звуковой передачи понятий. Это сенсорная связь.
— Кто это «мы»? — Я не без страха взглянул на привидение, знакомое с телепатией.
— Меня зовут Лен. — Слова его доходили раздельно, отчетливо, с большими паузами. — Мы из другого мира. Он касается вашего или пересекает его.
Я осознал наконец невероятность происходящего.
— Антимир?
В трубке опять что-то щелкнуло.
— Пока не знаю. Мы еще не определили, однозначны или нет наши миры. И не ставим задачи проникнуть к вам материально. Пока это только визуальная встреча.
Я вспомнил о серебристо-оранжевой завесе и спросил:
— Барьер?
— Ты спрашиваешь об экране? Это лишь оптическая иллюзия. Магнитная защита плюс энергетическое поле, обеспечивающее связь. Ты меня понимаешь?
Я прочел тревогу в его лице и сказал:
— Я физик.
Снова щелчок и радостная улыбка гостя.
— Нам повезло: мы коллеги.
— Неизвестно, кому повезло больше, — усмехнулся я. — Даже научный поиск у нас один. Я лично занимаюсь проблемой дискретности пространства, проще говоря — пробиваем окошечко в антимир. Только нам еще далеко до результатов, ох как далеко! — Я вздохнул.
— Не огорчайся, мы же сможем работать вместе.
Его лицо отразило обуревавшие его чувства — уверенность поиска, радость удачи, дружеское внимание к братьям по разуму.
«Как эмоциональны эти антимиряне», — подумал я и тут же смутился, боясь, что он поймает мою мысль. Так и случилось.
