Первые шаги (СИ) - Непейвода Софья Николаевна (читать книги txt) 📗
Мужчина повторил свои требования, добавив ещё несколько фраз, из чего удалось сделать вывод, что первые услышанные слова я расшифровала неправильно. Ведь незачем повторять «стой» тому, кто и без того уже стоит. Может, эта их аналогия «руки вверх», «на землю» или ещё проще «предъявите документы»? Поняв, что толку от такого гадания мало, я непонимающе развела руками, только потом подумав, что он из иного народа и у них этот жест может означать что-то другое. Абориген, к моей радости, не проявляя агрессии, сказал ещё одну фразу, не более понятную, чем все предыдущие.
— Я не понимаю, что вы говорите, — ответила я.
Настала его очередь удивляться. Судя по реакции, аборигену русский язык также незнаком, как и мне — местная речь. Но мужчина быстро оправился и с лёгкой улыбкой, мягко, но крепко, взял меня за руку. Я, не сопротивляясь, пошла куда вели. Всё-таки не ошиблась, когда предположила засаду, поскольку очень быстро мы с провожатым добрались до машины, скрытой дальше, за теми же кустами, где поджидал первый.
Что-то жизнерадостно сообщив коллеге, который после этого посмотрел с лёгким любопытством, сопровождающий посадил меня в машину и устроился рядом, а его коллега сел впереди. Оказалось, что транспорт не ездит, а летает, причём практически без тряски и шума. Почему-то именно теперь, когда от моих действий ничего не зависело, накатило ощущение удивительного спокойствия и даже умиротворённости. Всё равно в моем нынешнем состоянии я бы здесь не выжила. А так пусть будет то, что будет. Но это чувство не имело ничего общего с отчаяньем — скорее, просто тихая радость, что пока не надо больше бороться и можно не сопротивляться обстоятельствам.
Внизу проплывали огромные парки в виде завитушек, такие же, как и первый, по которому я бродила. Прямых улиц мало, всюду или круги и полукружия или извилистые линии дорог. Через равные промежутки над деревьями возвышаются крупные почти однотипные строения, к каждому из которых сходится по шесть крупных спиралей. Из-за этого картина сверху напоминает символику на костюмах арестовавших меня аборигенов: не хватает только окружающей кольцевой дороги, да мешают прямые проходы от центра каждой спирали к зданию и ещё одна извилистая дорога, пролегающая между закрученными. Пока мы летели, я не увидела ни единого участка, не несущего отпечатка рук человека или того разумного существа, которое здесь обитает. Так что выбор сдаться (а не бежать) оказался правильным. Ведь скрыться всё равно бы не удалось.
Примерно шесть месяцев жизни
Всё-таки другой мир
По субъективным ощущениям, полёт продлился около часа. Наконец местность внизу изменилась: хотя всё равно ландшафт напоминал большой парк, но теперь здания располагались гораздо ближе друг к другу, дороги между ними стали шире и не улиткой, а синусоидой. Машина приземлилась неподалёку одного из строений, и меня повели внутрь. От быстрого темпа, который задали провожатые, я снова закашлялась, стараясь не шуметь и прикрыв рот платком: вряд ли местные одобрят, если набрызгаю вокруг кровавой пеной.
Идущий впереди абориген резко остановился, обернулся и спокойно подождал, пока приступ закончится. Потом осторожно, но непреклонно отобрал испачканный платок и внимательно его осмотрел. Я ещё раз кхекнула и, на всякий случай, достала салфетку. Ну всё, теперь точно в лучшем случае в изолятор посадят, а может, и вообще кремируют, чтобы заразу не разносила. Почему-то эти мысли не вызвали отрицательных эмоций. Даже то, что к привычному набору болячек добавилось нечто новое, вызывавшее лёгочное кровотечение, теперь не расстраивало. И вообще, несмотря на плохое состояние, я почти никогда не чувствовала себя так спокойно. Ничто не тревожило и не пугало. Честно говоря, не хотелось, чтобы это ощущение проходило.
Пока я отдыхала, мужчины успели о чём-то посовещаться. А потом развернулись и повели меня обратно к машине. Второй полет продлился всего несколько минут, после чего мы снова оказались перед зданием, причём практически аналогичному предыдущему. Но на этот раз охранники не торопились, позволив идти в том темпе, который не вызывает приступов кашля. Их, точнее наш, путь закончился в довольно большой комнате, где меня усадили на кушетку. Один из арестовавших остался сторожить, а второй ненадолго удалился, чтобы вернуться с ещё двумя аборигенами: мужчиной и женщиной. Кратко переговорив, они жестами предложили мне раздеться, и я с удовольствием избавилась от верхней зимней одежды. Одобрительно улыбнувшись, женщина дала понять, что этого недостаточно. Включила заставку и указала на экран. Из увиденного следовало, что мне надо раздеться полностью, а потом лечь на выдвижной стол, уходящий к прибору, отдалённо напоминающему томограф.
Не стану утверждать, что у меня отсутствует стеснительность, но у любого человека есть предел, сметающий все условности: за которым уже неважно, как выглядишь, лишь бы самочувствие стало хоть немного лучше. И, судя по всему, я уже перешагнула эту грань. По крайней мере, присутствие аж трёх мужчин не смутило настолько, чтобы отказаться выполнить распоряжение. Пока стол вместе со мной заезжал внутрь прибора, где-то на окраине сознания на мгновение промелькнула мысль, что с такой же вероятностью это может оказаться вовсе не медицинский аппарат, а утилизатор. Но подозрение растаяло, так и не вызвав эмоциональной реакции. Потом закружилась голова и мир перед глазами померк. В очередной раз.
Проснулась уже на кровати и с радостью констатировала, что чувствую себя гораздо лучше. Даже лучше, чем до попадания в это странное место. Ненадолго возникли сомнения, а не привиделось ли мне всё произошедшее? Но они развеялись, стоило сесть и взглянуть в окно: ни дом, ни больница на моей родине не граничили с лесной поляной. Особенно такой, на которой пасутся олени. Потянувшись к носу, чтобы, по старой привычке, поправить очки, замерла. Необходимого аксессуара на месте не оказалось, а видела я ничуть не хуже, чем обычно. Не на единицу, конечно, но теперь уже и не вспомню, когда такое последний раз было. Всё-таки что-то тут не так. И тот прибор — однозначно не томограф. Что-то исцеляющее? Но зачем лечить неизвестно откуда взявшегося человека?
Дверь открылась, и вошла женщина из того же народа, что и все виденные прежде. Приветливо кивнув, она поставила на стол поднос с завтраком. Я благодарно улыбнулась ей в ответ.
Одиночная больничная палата, в которой я пришла в себя, представляла собой прямоугольную комнату размером около двенадцати квадратных метров. Из мебели наличествовали: кровать у одной из стен, стол с мягким стулом у окна и небольшой шкаф в углу. Кроме того, к палате примыкала небольшая уборная и оригинальная ванная комната, в которой всё пространство занимала именно ванна. То есть её бортик находился сразу же за дверью, которая, как, кстати, и все, виденные тут, открывалась, сдвигаясь вбок, в нишу в стене.
Ни одежду, ни остальные вещи мне так и не вернули, вместо этого выдав закрытое (наподобие коротких шорт и топика) эластичное нижнее белье, голубое платье того же фасона, который здесь носили все — как мужчины, так и женщины, — и шлёпанцы. Я быстро привыкла к местному расписанию: завтрак, прогулка, лечебные процедуры, обед, отдых и занятия, ужин, снова лечебные процедуры, прогулка и сон.
Один день сменялся другим. Я не пыталась сопротивляться установленному распорядку и уже через неделю с удивлением заметила, что лимит доверия со стороны аборигенов сильно повысился: комнату перестали запирать и по коридорам разрешили ходить самостоятельно. Даже на прогулках меня теперь никто не сопровождал. Впрочем, желания бежать всё равно не возникало. Иногда начинало казаться, что происходящее ненормально: нет привычной подозрительности и недоверия. Но сомнения уходили, тоже не в силах вызвать тревогу в такой спокойной обстановке.
Первое время местная кухня казалась мне непривычной, а некоторые блюда невкусными и неприятными. Аборигены ели большое количество зелени, цветов, корней и даже молодых древесных побегов, но я ни разу не видела ни салатов, ни супов, ни бутербродов. Вообще кулинария сильно отличалась от Земной: продукты растительного происхождения подавались либо в сыром цельном виде, либо также в сыром, но давленном или мятом. Мясо, птицу, яйца, насекомых и других членистоногих, моллюсков, рыбу и разнообразные морепродукты ели сырыми, квашенными или маринованными. Грибы подавали тоже подавали в целом виде. Впрочем, из любого продукта готовилось ещё одно блюдо — пюре, причём, судя по его вкусу, без хоть какой-то тепловой обработки. Запекали в виде лепёшек только мелкие водоросли или их смесь с червями и планктоном. И большое разнообразие сладковатого фруктового мармелада. Из напитков — вода и настои трав, судя по всему, как и пюре, приготовленные без отваривания или сильного кипячения. Ни соли, ни масла, ни приправ, если не считать таковыми цельные, порой даже с корнями, пряные растения. При этом для потребления всего местного разнообразия продуктов из столовых приборов использовались только маленькая ложечка для пюре и нож для разрезания слишком крупных кусков. Их, как и почти всё остальное, следовало брать прямо руками. Труднее всего оказалось привыкнуть к отсутствию соли, хлеба и масла, а также горячих блюд.
