На пути к Академии - Азимов Айзек (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗

– Слушаюсь, сир.

– Тогда уж и у меня заодно заберите, Грубер, – попросил Селдон.

Грубер протянул руку и почти застенчиво проговорил:

– Слушаюсь, господин премьер-министр.

Он поспешно удалился, а Император с любопытством посмотрел ему вслед.

– Вы что, знакомы с ним, Селдон?

– О да, сир. Старый приятель.

– Садовник? Ваш старый приятель? Кто он такой? Может, бывший математик? Неудачник какой-нибудь?

– Нет, сир. Ничего такого. Может быть, вы помните один случай. Это произошло тогда, когда… – Селдон прокашлялся, придумывая, как бы более тактично и осторожно назвать случившееся. – Когда, вскоре после того как вы своей милостью назначили меня премьер-министром, моей жизни угрожал некий сержант.

– А, покушение, – небрежно проговорил Клеон и поднял глаза к небесам, словно искал там успокоения. – Просто не понимаю, почему это все так боятся произносить это слово.

– Может быть, потому, – сказал Селдон, в душе презирая себя за то, что лесть теперь так легко срывалась у него с языка, – что все мы гораздо больше печемся о том, как бы чего-нибудь непредвиденного не случилось с нашим Императором, чем вы сами, сир.

Клеон иронично усмехнулся.

– Ну-ну… А при чем тут Грубер? Так его зовут?

– Да, сир. Мандель Грубер. Уверен, вы вспомните, как обстояло дело. Некий садовник бросился мне тогда на помощь. Он был готов голыми руками защищать меня, не испугавшись вооруженного сержанта.

– Ах да. Так это он самый и есть?

– Да, сир, это он. С тех пор я считаю его своим другом и почтя всякий раз, когда прогуливаюсь по парку, встречаю его. У меня такое впечатление, что он взялся меня оберегать. И, естественно, я питаю к нему самые добрые чувства.

– А я вас и не виню нисколько… Кстати, раз уж мы коснулись этого вопроса… как поживает ваша отважная супруга, доктор Венабили? Что-то я ее редко вижу.

– Она ведь историк, сир. Вся в прошлом.

– Слушайте, вы ее не боитесь? Я бы боялся, будь я на вашем месте. Мне рассказывали, как она налетела на сержанта, Его можно пожалеть.

– Она горой стоит за меня, сир. Боится. Правда, в последнее время бояться нечего. Все спокойно.

Император задумчиво посмотрел в ту сторону, куда ушел садовник.

– А мы как-нибудь вознаградили этого человека?

– Я позаботился об этом, сир. У него жена и две дочери, и я так устроил, что для каждой из дочерей отложена значительная сумма на образование их детей в будущем.

– Хорошо. Но я думаю, его стоит повысить в должности. Он хороший садовник?

– Превосходный, сир.

– А наш главный садовник Малькомбер, или как era там – что-то не припомню… похоже, он уже не слишком годится для этой работы. Ему уже давно за семьдесят. Как вы думаете, а Грубер справится?

– Уверен, справится, сир, но только он безумно любит свою работу. Она позволяет ему подолгу бывать на свежем воздухе при любой погоде.

– Забавная рекомендация. Ну ничего, я думаю, он справится и с руководящей работой, а мне нужен кто-то, кто сумел бы придумать кое-какие новшества. Гм-м-м… в общем, я подумаю. Может быть, ваш друг Грубер – как раз тот человек, который мне нужен… Да, Селдон, что вы, кстати говоря, имели в виду, сказав, что в последнее время все спокойно?

– Только то, сир, что никаких признаков недовольства среди придворных не отмечается. Неизбежная тенденция к интригам так близка к минимуму, как не была никогда.

– Вы бы так не говорили, Селдон, будь вы на моем месте. Послушали бы вы всех чиновников с их вечными жалобами. И как вы только можете мне говорить, что все тихо и спокойно, когда мне каждую неделю докладывают о серьезнейших авариях на Тренторе?

– Подобные происшествия случаются всегда, сир.

– Что-то не припомню, чтобы они когда-либо случались чаще, чем за последнее время.

– Очень может быть, сир, так оно и есть. Коммуникации стареют. Для того чтобы произвести необходимый капитальный ремонт, нужен определенный срок, необходимо произвести колоссальный объем работ и вложить значительные средства. А сейчас не то время, когда люди спокойно воспримут рост налогов.

– Такого времени никогда не бывает. Похоже, людям не слишком нравятся все эти аварии. Этому следует положить конец, и вы, Селдон, проконтролируйте этот вопрос. А что говорит по этому поводу психоистория?

– То же самое, что элементарный здравый смысл: все на свете приходит в негодность.

– Ну… в общем, можно считать, настроение у меня теперь испорчено на весь день. Ладно, разбирайтесь сами, Селдон.

– Слушаюсь, сир, – спокойно кивнул Селдон. Император зашагал ко дворцу, а Селдон подумал о том, что и у него самого настроение на весь день испорчено. Эти аварии на Тренторе были той самой альтернативой, которая ему меньше всего была по душе. Но как их прекратить и перебросить кризис на Периферию?

Психоистория молчала.

Рейч Селдон был несказанно счастлив. Еще бы ему но радоваться – ведь за несколько месяцев это был первый ужин en famille [2] с матерью и отцом. Он отлично знал, что в биологическом смысле эти двое – не кровные его родители, но это не имело никакого значения. Он считал их своими родителями и радостно, с любовью улыбался им.

Обстановка в теперешних апартаментах Селдона была не такая задушевная, не такая теплая, как некогда в коттеджике Стрилингского кампуса. Увы, нынче некуда было деваться от роскоши и великолепия – такими уж положено было быть апартаментам премьер-министра.

Глядя порой на себя в зеркало, Рейч не переставал удивляться. Роста он был невысокого – всего сто шестьдесят три сантиметра, то есть ниже обоих родителей, коренастый, упитанный, но не толстяк, черноволосый, усатый – с далийскими усами он не расстался бы ни за что на свете. Они были предметом его гордости, и он особенно тщательно ухаживал за ними.

А из зеркала на него до сих пор смотрели глаза беспризорного мальчишки – того самого, каким он был когда-то, до того, как судьбе не стало угодно устроить его встречу с Гэри и Дорс по дороге к Матушке Ритте в Биллиботтоне. А теперь он, Рейч, родившийся в нищете и безысходности, был государственным служащим, мелким клерком в министерстве демографии.

– Ну, как дела в министерстве? – поинтересовался Селдон. – Есть успехи, Рейч?

– Кое-какие есть, па. Законы прошли. Решения суда приняты. Речи произнесены. И все же людей убедить трудно. Можно ведь сколько угодно разглагольствовать о братстве, а люди все равно себя братьями не чувствуют. И что меня больше всего донимает, так это то, что далийцы ничем не лучше других. Хотят, чтобы к ним относились, как к равным, и так оно и есть. Но хотят-то они хотят, а вот дай им волю, сомневаюсь, чтобы они к другим стали относиться, как к равным.

– Увы, психологию людей очень трудно изменить, Рейч, почти невозможно. Придется довольствоваться попытками избавиться от самых страшных зол, – вздохнула Дорс.

– Беда в том, – сказал Селдон, – что этим практически никто никогда не занимался. Людям милостиво позволяли играть в игру, главное правило которой – «я-лучше-чем-ты», а выбить из мозгов такое трудновато. Понимаешь, если пустить все на самотек лет этак на тысячу и сидеть сложа руки, нечего удивляться, что потом придется сто лет разбираться и наводить порядок.

– Знаешь, па, – улыбнулся Рейч, – мне порой кажется, что ты засунул меня на эту работу в качестве наказания.

– Вот тебе раз! За что же мне тебя наказывать? – удивленно вздернул брови Селдон.

– Хотя бы за то, что я в свое время соблазнился программой Джоранума относительно равенства секторов и призывами к более широкому представительству народа в правительстве.

– За это я тебя винить никак не могу. Лозунги крайне привлекательные, но ты же знаешь, что и Джоранум, и вся его партия использовали их исключительно как средство для вхождения во власть. А потом…

– И все-таки ты заставил меня заманить его в ловушку, несмотря на то, что мне импонировали его взгляды.