Однажды, вдруг, когда-нибудь… - Абрамов Сергей Александрович (лучшие книги онлайн txt) 📗
Уверена она…
А не слишком ли ровный был голос? Даже холодноватый, с ледком, без красок… Догадалась? Нет, вряд ли. С чего бы? Все на уровне, все естественно, да и Дан не солгал, сказал о наболевшем, давно лелеянном.
Все так, все — правда, но ведь дело не в том, что сказано, а в том — зачем сказано. Цель никогда не оправдывала средства, история сие крепко доказала. Да и к чему тебе понадобилась эта идиотская проверка? Плохо было?…
Они в тот вечер долго лежали, не зажигая лампы, не двигаясь, не разговаривая — оглушенные внезапно наступившей тишиной, и все оказалось пустым и ненужным, кроме темноты и тишины — единственного, что до краев наполнило их мир.
По потолку пробежал свет от фар дальней машины, потом машина приблизилась, слышно было, как стучит на холостых оборотах распредвал — менять пора, что, шофер не знает, что ли? Хлопнули дверцы, кто-то смеялся, под дождем пробегая короткий отрезок пути до подъезда. Все это происходило, как пишут фантасты, в параллельном пространстве, в чужом мире, лишь отзвуком жизни касаясь их темноты и тишины.
Дан знал, что любит эту женщину, которую так и не открыл, не понимает, роду-племени ее не ведает — чужую, болезненно близкую. Он сам принадлежал к тому — параллельному! — пространству, где рычали машины с разболтанными клапанами, где смеялись не очень трезвые и такие ясные и простые подгулявшие полуночники, где какую уже неделю лил дождь и где зонт был только зонтом, а не крышей на двоих. Она увела, утащила его в свой мир, в свое пространство, где понятное легко превращалось в загадочное, где тайны всегда лежали под рукой — блестящие и легкие, как жонглерские мячики. «И невозможное возможно…» Кто это сказал? Блок это сказал…
Дан знал, что любит эту женщину, и в ту минуту — нет, в те часы! — верил, что никогда, ни за что не станет проверять ее волшебную силу. И вовсе не потому, что отлично изучил классику и помнил, с чем осталась вздорная старушенция, испытывавшая терпение золотой рыбки. При чем здесь классика? Дан любил эту женщину и мучительно не хотел, чтобы она была волшебницей.
Почему же, когда он провожал ее до разлучной троллейбусной остановки, когда шли они бульваром, старательно обходя лужи на гравии, шли, прижавшись друг к другу под черной японской крышей на двоих, почему он рассказал ей о тех нескольких страничках, что четыре месяца назад отнес в репертуарный отдел главка?
Сколько он вынашивал их, прежде чем отпечатать на расхлябанной машинке, одолженной в бухгалтерии студии? Год? Два? А может, он уже представлял себе их содержимое, когда только-только клеил свой первый номер в училище, когда маленькая некрасивая женщина, знаменитая в прошлом артистка, его педагог, фанатично влюбленная в летающие булавы, кольца и мячи, говорила ему: «У тебя, Дан, прекрасная голова, ты умеешь думать, но — ах, если бы ты не ленился!…»
Даже Тилю он ничего не сказал об этих нескольких страницах.
А Оля слушала его и молчала, она умела слушать не перебивая, не задавая лишних вопросов, просто слушать — великое качество, почти утерянное людьми в наш торопливый век. Дан рассказывал ей об аттракционе, о пестром и темповом зрелище, где будут участвовать десять жонглеров, работающих соло и все вместе — синхронно, с танцами, с акробатикой, об аттракционе, где можно показать долгую историю жанра, давным-давно начатого бродячими комедиантами и доведенного до совершенства такими асами, как друг Коля. И лошади будут там, и моноциклы, и проволока над манежем, и трапеция под куполом, потому что кидать всякую всячину можно везде, главное — хорошо кидать.
Дан мечтал прийти в училище, отобрать молодых парней и девчонок, умеющих и любящих «кидать всякую всячину», попросить ту женщину помочь ему и им. А может, — вот было бы здорово! — и Коля станет работать с ними, и тогда они никогда уже не расстанутся, чудесная жизнь начнется!
Все написал Дан на тех страницах, ничего не упустил. Как сумел, так и написал. За эти четыре месяца сто раз был в главке, а спросить о судьбе своей идеи стеснялся, считал: если понравилась, сами бы ему о том сообщили. А видно, не понравилась идея или не поверили граждане начальники, что какой-то средний жонглер с ней справится. Вот если бы Коля на себя инициативу взял — дело другое, Коля — имя надежное, гарантия качества. А ведь не его это мысль, не Колина, — Дан ее выносил, кому, как не ему, воплощать…
Сказал, чуть не крикнул:
— Ты понимаешь меня, Оля?!
И она ответила ровным, пожалуй, слишком ровным голосом — тогда и ледок в нем Дану привиделся:
— Я понимаю, Дан, очень хорошо понимаю. Неясно одно: почему ты думаешь, что другие глупее нас с тобой? Ты был в главке? Интересовался? Нет? Так пойди завтра и поинтересуйся. Уверена: все будет в порядке.
И черт дернул его спросить не без надежды на определенные обстоятельства:
— Точно уверена?
И услышал в ответ то, что хотел, что страшился услышать:
— Точно уверена!
Наутро проклинал себя, репетировал как во сне, однако не сыпал, взялся за кольца — преотлично пошли, кидал пять колец в зверском темпе — и без завалов. Под конец решился на личный рекорд: выкинул десять колец и все словил. Тут не надо путать два глагола — «выкидывать» и «кидать», разные в жонглерском деле понятия, хотя и с одним корнем. Кидать — жонглировать постоянно, подбрасывать и ловить, подбрасывать и ловить — три, четыре, пять, даже шесть предметов. Но есть предел ловкости рук, предел человеческой реакции: девять, десять, одиннадцать предметов можно лишь выкинуть: единожды подбросить и все успеть поймать, тут тоже отчаянная ловкость нужна, быстрота, цепкость — далеко не всякий на это способен. Тиль сказал:
— Ты сегодня какой-то нездешний, Данчик. У тебя неприятности?
— С чего ты взял? — получилось грубовато, но Тиль не стал вдаваться в подробности.
— Твое дело, молчи. Оно и хорошо: автоматизм появился, добротное качество для мастера…
Первый раз мастером назвал, а Дан даже не обрадовался, о другом думал: идти или не идти?
Когда стоял под душем, решил окончательно: пойдет. Дальше играть в стеснение не имело смысла.
Приехал в главк — и сразу в репертуарный отдел. А там его встретили чуть ли не с объятиями: наконец-то появился, долгожданный ты наш!
Оказывается, его заявку вчера рассматривала режиссерская коллегия главка, кое-кто был против, говорил, что сам Дан аттракциона не вытянет, что идея богатая, перспективная, но Надо бы ее — пусть Дан не обижается — кому-нибудь из более сильных жонглеров передать. И Колину фамилию называли. Но тут выступил Тиль и сказал, что передавать аттракцион никому не следует, что Дан отлично с ним справится, — надо видеть, как он в последнее время кидает, не зрелище — одно удовольствие! — что Коля — человек умный, творческий и сам не откажется присоединиться к аттракциону, тем более что они с Даном друзья — не разлей вода. И что он, Тиль, рад будет, если главк назначит его режиссером в аттракцион, ибо нет ничего приятнее, чем работать с мастерами своего дела. Так и сказал: с мастерами, имея в виду его и Колю. И об училище шла речь, о том, чтобы выпускников задействовать. Тоже поддержали. В общем — полный успех, фанфары и литавры.
Сказали: в срочном порядке пишите сценарий, его быстренько утвердят, и с будущего года — как смету составят — начнете собирать людей, репетировать, заказывать костюмы и оборудование.
Тут бы Дану «в срочном порядке» нестись за письменный стол, мысли в слова облекать, брать напрокат пишущую машинку, а он, равнодушный, только и сумел, что поблагодарить за внимание, пообещал серьезно подумать над сценарием.
Апатии его удивились, спросили: есть какие-нибудь трудности? Может быть, профессионального сценариста подключить?
За сценариста опять поблагодарил, отказался. Поинтересовался: что с его номером станет — с тем, что сейчас готовит?
Объяснили снисходительно, как маленькому: новый номер органично войдет в аттракцион. И старый тоже войдет — с моноклем, сигарой и тростью. Как незабываемое прошлое отечественного цирка.
