«Властелин мира» - Дашкиев Николай Александрович (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
Он вызывал в своей памяти минуты умиления, охватывавшие его в детстве, когда седенький розовощекий пастор с амвона рисовал картины райского блаженства. Он силился припомнить всех тех нищих и калек, кому в свое время пожертвовал хотя бы несколько центов. Он старался восстановить чувства возвышенности и ликования, сопровождающие завершение напряженной работы. Обращался к своей первой любви и к последнему вздоху своей матери. К искренности и к щедрости. К верности и к честности. Он должен был во что бы то ни стало думать лишь о хорошем, обходя плохое.
Но попробуйте-ка не думать о белом медведе, если кто-нибудь вам это запретит!
Невероятная, непреодолимая сила гнала прочь воспоминания о благочестии пастора, а вместо них подсовывала иную, более яркую картину: разъяренный, с пеной на губах пастор стегает прутом его, Джека, за какую-то парочку яблок из пасторского сада.
«Нет, нет, так и нужно было сделать! – старается затушевать Джек давнюю обиду. – Мальчишек нужно приучать к честности!»
Но одно лишь воспоминание о честности вновь приводит к тому же пастору: лукавый поп, использовав неграмотность отца Джека, заставил погасить дважды, – да еще и с процентами! – один и тот же долг.
«Нет, нет! – отмахивается Джек от собственных мыслей. – Там произошло какое-то недоразумение!»
Но едва удалось отделаться от воспоминаний о пасторе и перейти к разделу «пожертвования», как вовсе не захотелось вспоминать о тех жалких центах, которые доставались от Джека бедным и голодным.
Да, Джек однажды отдал два доллара, – все, что имел, – бедняге Эдди Гопкинсу. Гопкинса за долги выселили из фермы; у него умирала жена, а дочь, – голубоглазая, златокудрая, первая любовь Джека, – голодала… Джек не решился предложить ей свою помощь – это было бы оскорблением и для него, и для нее. Он отдал деньги Гопкинсу, а тот сразу же направился в салун да и пропил с горя все до цента…
Вот тебе и щедрость… Вот тебе и честность… А кто виноват? Кто?
«Нет, нет, – умоляет сам себя Джек. – Надо о чем-либо ином. Это слишком печальное!»
Но иное тоже не радует. Друзья изменяли. Напряженная, длительная работа не обеспечивала от грядущей безработицы. Жена, действительно любившая его, погибла… О чем же думать еще?
Исчезает приподнятость, тускнеет торжественность настроения. Навязчиво лезут невероятно прозаические мысли: в этой камере очень жарко – значит, следует улучшить вентиляцию… Проклятые лакированные туфли – так сжали пальцы, что отерпла нога!
«К чертям вентиляцию! К чертям туфли! – злится Джек Петерсон. – Думай о светлом, думай о хорошем!»
…А в кассетах интегратора шуршит и шуршит пленка. Электромагнитные колебания мозга Петерсона, усиленные в сотни раз, ложатся на нее причудливыми зигзагообразными линиями.
У аппарата – Щеглов, выполняя странное желание Джека, он старательно следит за записью.
Вспыхнула табличка: «Закончено». Щеглов выключил интегратор.
Через несколько секунд в лабораторию вошел мрачный и печальный Петерсон. Он сел в кресло, снял и раздраженно швырнул прочь лакированные туфли, в одних носках подошел к прибору.
– Как запись?
– Хороша.
Значит, интегратор работает… Работает… – задумчиво повторил Петерсон. – Смит в свое время пытал людей, чтобы записать на пленку человеческие страдания. А я хотел зафиксировать мысли о счастье. И это было очень трудно… Скажите, господин хороший, смогли бы вы хоть час думать лишь о приятном?.. Отвечайте правду, мне это очень важно знать…
Щеглов посмотрел на Петерсона внимательно, с любопытством Джек и впрямь ведет себя странно. Иногда просто хочется верить, что тоска в его глазах – это чувство честного, но сломанного жизненными невзгодами человека.
– Могу, Джек. Вспоминая свою родину, я думаю о хорошем и день и два… и всегда! Это не значит, что я не видел плохого или что у нас все безупречно. Но то все второстепенное, несущественное. Если у человека есть светлая мечта и он стремится к ней – мозоли на ногах не помешают.
Петерсон раздраженно взглянул на свои туфли:
– А мне мешают. Хоть у меня цель посветлее вашей.
Он помолчал, прошелся по лаборатории. Спросил резко:
– Скажите, в конце концов, мистер Фогель: кто вы?.. Я ненавижу вас и одновременно восхищаюсь вами. Вашей выдержкой. Вашей мастерской игрой. Вашей талантливостью, наконец. Отремонтировать интегратор мог лишь действительно талантливый инженер… Так как же вы, человек образованный, умный, не понимаете, что война во второй половине двадцатого столетия означает самоубийство всего человечества?! Я ненавидел немцев: вы убили мою жену, вы два долгих года издевались надо мной в концлагере. Но я простил вас во имя будущего мира… И вот теперь вы мечтаете о том, чтобы с помощью интегратора покорить весь мир… Неужели же вам недостаточно двух разгромов Германии? Зачем вы тащите ее к окончательной гибели?.. Вот и Харвуд мечтает о том же. Полтора месяца тому назад, вот в этой комнате, я слышал его ужасный бред об истреблении всего человечества ради жизни немногих избранников… Зачем это?.. Зачем?.. И для миллионера, и для безработного вполне достаточно килограмма хлеба и куска мяса в сутки…
Нет, вот так прикидываться честным человеком нельзя! Это – настоящий крик души.
Щеглов подошел к Петерсону, положил руку на его плечо:
– Джек, напрасно вы меня агитируете. Я вовсе не Фогель, вовсе не немец и уж никак не шпион. Я – советский инженер. И тоже не желаю, чтобы повторился кошмар войны. Интегратор мне не нужен. Его следует уничтожить!
Петерсон посмотрел на Щеглова так, словно хотел проникнуть в сокровеннейшие тайники его души. А тот сказал, серьезно, искренне:
– Джек, это правда. Рассказывайте, что вы задумали. Вдвоем легче.
Еще несколько секунд Петерсон молча взвешивал «за» и «против». Надел «радиошлем», прислушался… Потом поманил пальнем Щеглова:
– Интегратор надо не уничтожить, а использовать!..
Записать на пленку самые светлые человеческие чувства, самые лучшие порывы, зафиксировать электромагнитные колебания радости и умиротворения. А затем при помощи интегратора облучить весь мир!
Так вот что задумал этот чудак!.. Щеглов едва удержался от улыбки:
– С молитвой против бомб и пуль?
– Нет, с интегратором! – твердо ответил Петерсон. – И для осуществления этого величественного плана нужно прежде всего овладеть «излучателем власти».
– А это что за штука?
– Это новый интегратор чрезвычайной мощности. Завтра утром Харвуд начнет его испытывать… На людях… Имею все основания полагать, что на нас с вами.
Тут Петерсон и передал Щеглову подслушанный разговор.
Долгое время оба сидели молча: положение действительно было неважным.
– Где этот «излучатель»? – спросил Щеглов.
– Кажется, во втором корпусе, – ответил Петерсон. – Там была какая-то лаборатория, куда никого из нас не пускали.
– Хорошо, – сказал Щеглов. – Беру это дело на себя. Только прошу – не вмешивайтесь и не мешайте. А сейчас ложитесь спать.
Петерсон пожал плечами. Он уже пожалел, что рассказал коллеге о грозящей опасности;
Глава XIX
Когда портится мотор
Мистер Харвуд вошел в свою спальню в прекраснейшем настроении.
Все шло как нельзя лучше. Книппс побоялся выступить против Паркера и удовлетворится подачкой в несколько сот тысяч долларов. Паркер сегодня окончательно согласился открыть неограниченный кредит на сооружение завода интеграторов тотчас же после испытания «излучателя власти». Джонсон сообщил, что вылетит из Сингапура в полночь, – раньше этого времени вывозить чернокожих на аэродром просто небезопасно.
Итак, еще день-два – и прощай, проклятая Малайя!
Как хорошо, что нет уже ни Вагнера, ни Смита – меньше хлопот.
Вот только Бетси… Жалковато: она все же хорошенькая. Но пусть перебесится, да поймет, что брак Генри Харвуда с Эдит Паркер, которую даже ее собственный дядя называет «лупоглазой жердью», является просто-напросто одним из видов коммерческой сделки. После свадьбы молодожены приобретают полную свободу действий, – тогда уж можно встретиться и с Бетси Книппс. Девочка хочет подержаться за корону «Королевы вселенной». Он может предоставить ей такое удовольствие… за небольшую плату, конечно!
